Чужая земля

Атмосфера свежепостроенного театра и родившегося спектакля неуловимым образом совпала.

Замок горного короля

Фоменко поставил Островского как Чехова. Отстраненно, сухо, больно. Предельно аскетично. Красиво. Но еще больше – страшно…

Новый дом «Мастерской» не придется искать специально: он аккурат напротив старого. Стеклянные двери, белая полукруглая крыша.

Со стороны входа театр выглядит как обычное невысокое строение. Только попав внутрь, понимаешь, что все основные помещения – не на одной плоскости, а выстроены лестницей вниз, поскольку здание существует как часть берега реки.

Уютное фойе со светлыми стенами и деревянными перилами. Огромные окна, открывающие вид на здания комплекса «Москва-Сити». В темноте это выглядит особенно эффектно.

Единственное неудобство – маленький тесный гардероб. Странное несоответствие: зрительный зал предполагает большое количество публики, и, судя по любви к этому театру, пустот здесь не будет. А в гардеробе помещается совсем немного.

В «Мастерской» теперь два зала. Один – малый – еще не функционирует. Другой – большой – удобный, в неброских серых тонах. Видно отовсюду хорошо.

На сегодняшний день на новую площадку перенесено несколько текущих спектаклей. В том числе «Волки и овцы», «Три сестры», «Дом, где разбиваются сердца». Однако большая часть репертуара по-прежнему играется в старом здании.

Пропала жизнь

На эту тему
• Мольер всепрощающий
• Павел Руднев: Театр 2007 года
• Попали под раздачу
• Переселение душ
• Мы не пни, пни не мы

Нынешняя «Бесприданница» – довольно необычная работа и для театра, и для режиссера. Фоменко поставил Островского как Чехова. Отстраненно, сухо, больно. Предельно аскетично. Красиво. Но еще больше – страшно. Веет от спектакля чем-то горьким, безнадежным. Обманутыми иллюзиями, разочарованием в мире.

Пожалуй, главное открытие в этой истории – отсутствие любви. Мы привыкли воспринимать «Бесприданницу» как любовную драму. И у автора, скорее всего, этот мотив был одним из основных. Фоменко же всё делает наоборот. Там, где плюс, он ставит минус.

Здесь не любит никто и никого. И все от этого страдают. Но – нет душевных сил. Выхолощены, усталы, почти мертвы. Не знают, как любить. Не понимают природы этого чувства. И пугаются, потому что без любви, а точнее без любящего и любимого человека рядом, – дико. Одиночество как приговор.

Правда, стадии этой выхолощенности у всех разные.

У «заезжего барина» Паратова – предельная, финальная. Его жизнь давно не имеет смысла. Глаза остановившиеся, никого не видят. Позади у него – бесконечные кутежи, которые давно не веселы, впереди – скучная женитьба по расчету. Ничего не было и ничего не будет. Кризис среднего возраста, со временем переходящий в медленное угасание.

А вот в видимом сопернике его, Карандышеве, еще теплится что-то живое. И душа дрожит, и тело реагирует. Как смущается он, когда Лариса садится к нему на колени, берет за руку, тормошит.

Пытается оставаться «человеком в футляре», сдержанным, замкнутым, непробиваемым. Ан не выходит – от женских прикосновений спасу нет. И чувство, не успев зародиться, превращается в манию: на всё наплевать, лишь бы удержать ее.

С Ларисой ситуация интереснее всего. Не стал режиссер лепить из героини роковую красавицу с изысканными манерами. Сделал странную, несдержанную, отчаянную.

Пережив однажды ужасный душевный слом, она больше не восстановится. Поначалу даже странно смотреть на нее: движения размашистые, платье простенькое, волосы растрепанные. Не женщина, а почти пацанка. Диковатая, шалая.

Но потом легко оправдываешь: ведь когда женщина не ждет ничего от жизни, ей все равно, как она выглядит и какое впечатление производит. И любить она уже не может. Рада бы, да сил нет. Вдруг фокусируешься на ее выкрике: «Я ослепла, все чувства потеряла!»

И какая теперь разница – Карандышев, Паратов или кто другой. Все равно впереди черная бездна. Здесь приходишь к еще одному открытию: кто сказал, что один из них должен непременно быть лучше другого? Их уравнивание выглядит закономерным. Они соперничают из принципа, а не за выигрыш. Ибо каждый видит в другом – свое отражение.

Группа крови

Петр Фоменко

«Бесприданница» делалась Петром Фоменко специально на его второй «звездный» выпуск, пришедший в театр, когда первачи уже были популярны. И очень любопытно обнаруживать, насколько разная кровь у этих двух команд.

Когда Фоменко выпускал «Трех сестер» на старшую группу артистов, налицо была та пресловутая легкость, романтичность, возвышенность, за которую полюбили «Мастерскую» зрители. «Бесприданница» совсем иное зрелище. Обнаруживающая жесткость, трагизм, боль.

Хороших работ в спектакле много. Другое дело, что смотрятся они непривычно для тех, кто ждет от этого театра актерских «кружев». В «Бесприданнице» иные краски: резкие линии, холодные металлические оттенки. К тому же «вторые фоменки» точнее чувствуют сегодняшний день. И на сцене получается «про сегодня».

Карандышева играет Евгений Цыганов, Паратова – Илья Любимов, Ларису – Полина Агуреева. Все трое смотрятся по-новому, где-то ломая, а где-то дополняя восприятие себя.

Красавец Цыганов очень точно, скупо и емко воплощает человека сердитого, расстроенного, закомплексованного – и при этом молодого, еще верящего в то, что жизнь может наладиться. Хотя вера эта слабее и слабее.

Он ошибся во всем: родился не в том городе, выбрал не ту женщину. Хочет, чтоб все было красиво, а получается нелепо. Даже финальный выстрел в Ларису какой-то дурацкий, трусливый – в спину.

Паратов Ильи Любимова – вовсе не коварный обольститель. И не идеал мужчины. Просто – мужчина. Сродни сегодняшним молодым бизнесменам, которые то получают все, то всё теряют.

Ему скучно и затрачиваться не хочется, ибо – нечем. Резвится, куражится, а взгляд стеклянный, руки безвольные. Какая уж тут любовь. Не Паратов, а чеховский Иванов – «мне до этого порога лень дойти».

Необычна в этом раскладе и Лариса. Решающим для образа стало сочетание в актрисе ангельской внешности и первобытного, бешеного женского огня. С героиней так же – внутри горит, а пожар затушить нечем, вот и выгорает до пепла. Погибельная – и погибшая.

Как Бланш Дюбуа в «Трамвае «Желание»: зависит от доброты первого встречного. Только вот Бланш еще была способна на чувства. Лариса чувствовать не в состоянии. Возможно, излечилась бы, окажись рядом по-настоящему любящий. А так – кто вылечит, если все вокруг такие же.

И гибель ее вызывает не печаль даже, а вздох: ну вот, одна отмучилась. А другим – еще оставаться здесь. Вроде бы и просто финал сделан – а накрывает тяжкой волной. Ибо нет облегчения. Ни на этом свете, ни на том.