Восток – Запад: сообщающиеся сосуды

Появление западной абстрактной живописи в начале XX века было обусловлено интуитивным желанием художников передать на холсте метаисторические процессы, захватившие человечество.

От абстракции к образу

В чем секрет мастерства Уилсона? Вы когда-нибудь раскручивали заднюю крышку часов? Красота обнаженного механизма завораживает

Восточная живопись этим способом тоже пыталась транслировать глобальные мистические явления, однако отказ от фигуративности был следствием не творческих поисков, а исламского запрета, дабы «не производить идолов». В течение нескольких столетий были выработаны изобразительные приемы, усиливающие смысловую нагрузку текста. Так появилась арабская вязь.

Если западные художники пришли к абстракции через распад образной картины мира (Сезанн, Пикассо, Кандинский), то современные восточные живописцы делают наоборот: абстракции насыщают образностью. Буквы и знаки, увеличенные до двухметровых размеров, стали напоминать человеческие фигуры или космогонические объекты.

Практически все художники, представленные на выставке, высшее образование получили в Европе и США. Те из них, кто утратил связь со своими корнями, не могут в произведениях дать метафизический план: их творения – только часть дизайна или интерьера. Таков, например, Нжда Махдуи. Его разноцветные контрастные цветовые поля, «сшитые» арабской вязью, напоминают красивую ткань. Нжда оформил интерьеры множества учреждений.

Ливанка Этель Афнан училась в Сорбонне и Гарварде, а живет в Лондоне. Ее полотна с фрагментами собственной прозы обтянуты газовой тканью, дабы подчеркнуть «тайну, сокрытую в тексте». Названия – «Завуалированная меланхолия», «Завуалированное намерение» и т.д. Ассоциация – вуаль-паранджа. Однако метафора слишком прямолинейна, а потому носит концептуальный характер.

Астральный план чувствуется в картинах Али Омара Эрмеса. Увеличенные части арабской вязи вперемешку с «плавающими» геометрическими фигурами образуют космогоническое пространство, схожее с художественным миром Кандинского. А творчество главной звезды выставки – иранца Мохаммеда Эсхая имеет отдаленное сходство с живописью американского экспрессиониста Арчила Горки.

Начав карьеру в 1967 году с оформления стихов Омара Хайяма, Эсхай до сих пор иллюстрирует персидских поэтов и выполняет заказы на оформление сур. Не теряя ощущения сакральности, он органично использует в своих вещах технику западной живописи. Его «Зикр (поминание имени Бога)» – четыре черных квадрата, на которых золотистые линии образуют то молящегося человека, то птицу.

Эта «образность ленты» напоминает полотно Горки «Как вышитый передник матери расстилался в моей жизни».

Выставка показывает, что противоположными путями Восток и Запад пришли к близким по форме художественным прозрениям.

На эту тему
• В Киеве включили рефлексию
• На радиоволне Китупа
• Охотники за фантомами
• С изяществом вертолета
• Смерть и янки

В галерее «Новый Эрмитаж» выставка нонконформистов «Второй русский авангард». Экспозиция любопытна тем, что здесь помимо работ, традиционных для того или иного художника, попадаются картины, выпадающие из авторского стиля.

У ваятеля «каменных» натюрмортов Дмитрия Краснопевцева обнаружился портрет «Пьеро» (1975). Хитрым выражением лица этот театральный персонаж скорее напоминает Арлекина, чем печального воздыхателя. Картина Михаила Шемякина «Рыбы, кувшинки, ступки» (1989) похожа на классические натюрморты самого Краснопевцева.

Инфантэ Арана Франциско знаменит снимками «артефактов» на фоне природных ландшафтов. Здесь его акварели, где он разрабатывал космогонические символы, ставшие позднее арт-объектами, «встроенными» в подмосковные пейзажи.

Олег Целков, фирменным стилем которого являются мордастые бесполые чудища, олицетворяющие Обывателя Тоталитарного Государства, представлен пикассоподобной картиной «Матадор и бык» 1957 года.

Из не очень известных фамилий обратил на себя внимание Мансур Закиров (1968–2005). Его «заборы» – это вырезанные из дерева и ярко раскрашенные барельефы. Весенний «забор» (март 2000) состоит из женщин-цветов, карикатурных и лирических одновременно.

Судьба Закирова трагична: почти полностью ослепший мастер очень рано ушел из жизни. В 2002 году он стал лауреатом Международной премии «Филантроп», учрежденной ЮНЕСКО для людей с ограниченными физическими возможностями. Думаю, более широкое признание творчества этого талантливого художника – впереди.

Как всегда, замечателен «типичный» Вячеслав Калинин: свою манеру он нашел довольно быстро, что видно по двум полотнам, между которыми разница в 40 лет: «Врачи» (1962) и «Памяти Венечки Ерофеева» (2003).

На всех картинах Калинина Москва предстает в виде мрачноватого карнавала, пытающегося своим свирепым праздничным буйством вырвать ее обитателей из серых тисков повседневности.

Красные и белые ромбы с кафельного пола «Врачей» (осветительная операционная установка застыла летающей тарелкой над перекуривающими гротескными лекарями) «перепрыгнули» на шутовское трико самого Калинина в «Памяти…». Художник сидит на кровати с опухшей головой (надпись «Похмелье»), его муза держит поднос с бутылкой минералки и лимоном, а в окне маячит с нимбом Венечка, словно «ангел всенародного похмелья»…

Светом в окне для шестидесятников служила запретная Америка, где из них многие и оказались в 90-х. В том числе Калинин.

А вот урожденный техасец Уилсон всегда рвался на Восток.

Механик

VOOM – телекомпания, транслирующая произведения искусства

Монстр авангарда театральный режиссер и художник Роберт Уилсон представил в фонде «Екатерина» проект «Портреты VOOM».

VOOM – телекомпания, транслирующая произведения искусства. Она заказала Уилсону галерею видеопортретов на плазменных вертикальных экранах. Идею «медленных изображений» (ролик 3–7 минут) Уилсон разработал еще в конце 70-х, технически ее воплотил концерн Sony.

Поговорим об Уилсоне подробнее – эта могучая личность символизирует тот максимум, какого может достичь современное искусство как жанр.

В молодости увлекался абстрактными балетами Баланчина, русским конструктивизмом и японским театром. Стал знаменит «Оперой глухого» (1970) – семь часов мизансцен без музыки (!), как бы передающих восприятие глухонемого.

В 1968-м Уилсон встретил на улице глухонемого чернокожего подростка и заинтересовался им (впоследствии усыновил). В общем, было время изучить. Также авангардист увлекся исследованием психики аутичных подростков (возьмем на заметку, инвалиды – наиболее зависимые люди).

В США публика прохладно отнеслась к постановке, которой были уже присущи все признаки стиля Уилсона: статичность, механическая смена картинок и японская минималистская эстетика с упором на «красивость» и «искусственность». Зато Париж ей рукоплескал. Больше всего радовался главный левый радикал французской богемы – Луи Арагон. Французы окрестили спектакль «Оперой безмолвия».

Посыпались предложения. Больше всего Уилсон преуспел в операх. Парадокс в том, что музыка как таковая его волновала меньше всего, зато оперный жанр своим замедленным действием весьма подходил его режиссерскому почерку.

Когда Уилсон привозил в Москву театральную постановку «Игра снов» по Стриндбергу, один из рецензентов подметил существенную деталь: «При всей ее идеальной стерильности, она запоминается забавными накладками – фальшивой нотой певца, сиплым голоском актрисы, непопаданием в такт».

В подобном эффекте я мог убедиться в «Портретах». В полутемных комнатах светятся огромные экраны. Если чего непонятно, можешь надеть наушники и тебе разъяснят, что конкретно хотел сказать художник тем или иным персонажем. Например: «Уилсон спросил Брэда Питта: «Ты можешь раздеться?» «Да, – ответил тот, – но только до носков – у меня некрасивые ступни». Почему на актера льется вода, а он выстреливает ровно пять раз из водяного пистолета – мы предлагаем вам решить самим».

Так и сделаем.

Портрет Питта, наверное, самое веселое, что выдал затейник Уилсон: он спародировал суперменский образ актера. Сначала Брэда в белых трусах и носках окатывают водой. Потом он с гримасой боевика как бы в ответ поднимает игрушечный пистолет и прыскает тоненькой струйкой в зрителя.

А как вам такая хохма. На экране шуба из черно-белого меха американского скунса. После женского визга под зловещую музыку Филиппа Галласа (постоянного соавтора Уилсона) появляется живой скунс и пересекает площадь, сшитую из шкурок его собратьев. Смешно?

А вот комментарий к лохматой собачьей морде, мерцающей на мониторе: «Не правда ли, глядя на бриара, приходит ассоциация с Энди Уорхолом. Шутка». В каждой шутке доля правды, а истина в том, что Уилсон сделал скомороший реверанс в сторону одного своего учителя. А в портрете с Джонни Деппом – в сторону другого, Марселя Дюшана. Укутанный в меха Депп снят в образе придуманного дюшановского альтер эго – Рроз Селави.

Уорхол сам становился машиной, Дюшан впервые сделал предметами искусства велосипедные колеса и т.д. – части машин. Все это близко Бобу.

В «Портретах VOOM» полно цитат: Михаил Барышников – в образе святого Себастьяна, Жанна Моро – Марии Стюарт, Изабель Юппер – Греты Гарбо. «Частная коллекция» Екатерины Рождественской – сплошная цитата, но выглядит поживее: знаменитости на фото внутренне раскрепощены. В работах Уилсона сквозит омертвляющая нарочитость поз. Повторение «натуры» внешнее, механическое, образующее только видеооболочку. Эффект паноптикума: чем качественнее изображение, тем «мертвее» модель.

«Не думайте ни о чем», – говорил он своим моделям, когда снимал. Но какие-то мысли-эмоции все равно улавливаются сейчас. Дискомфорт подопытных звезд от стояния-сидения в неудобном положении. Задолбал, Боб! Сколько еще так!

Заметны судорожные, нетерпеливые вздохи. Именно эти неловкие движения обнаруживают «человечность» (помните рецензию?).

В этом смысле самый выдающийся из видеопортретов – некоего Флеминга, механика автосервиса, где чинит тачку Шэрон Стоун. Этот бородатый дядька с цепким взором – что-то среднее между Петром Мамоновым и Григорием Распутиным. Из-за того что он непрофессиональный позер, из него больше всего выпирает настоящесть.

Флеминг – подсознательный бунт по отношению к тотальной власти (частенько аттракционы Уилсона называют «тотальным театром»), к которой стремится режиссер. Ему нужны актеры-машины, дабы его власть на сцене (экране) стала полной. Его рассудочно-демоническое мышление диктует, что идеальный актер – это робот. В 2005 году режиссер сказал в Москве: «В моей новой постановке не будет ни одного человека – только роботы!»

Уилсон любит проклинать голливудское кино: дескать, штампы! Но сам он своим роботоискусством близок той машинной идеологии, что стала причиной апокалипсических ситуаций в «Терминаторе» и «Матрице», когда машины пытаются заставить служить человека.

Я просмотрел на сайте режиссера десятки фото его театральных декораций, все они напоминают яркие компьютерные заставки: низкий горизонт, кислотный фон, актеры, словно фигурки из музыкальной шкатулки. В чем секрет мастерства Уилсона?

Вы когда-нибудь раскручивали заднюю крышку часов?

Красота обнаженного механизма завораживает. Это и есть эстетика механического театра – она может временно загипнотизировать. Однако человеческого тепла там в тысячу раз меньше, чем в любом третьесортном индийском фильме.