Сергей Худиев: Законы жанра требуют бунтовать

Фотография Гребенщикова с Саакашвили, насколько можно видеть по комментариям, больно задела тех, кто был и, возможно, оставался фаном БГ, для кого «Аквариум» был ностальгическим воспоминанием юности.

Что же, мне в этом отношении легче – на вкус и цвет товарищей нет, лично я никогда не любил русский рок. Еще в счастливом советском детстве Макаревич меня скорее раздражал, а «Аквариум» оставлял равнодушным.

Я тогда слушал «Аббу». С большого катушечного магнитофона. Я упоминаю здесь мои частные вкусы только затем, чтобы отметить, что эмоциональной боли мне поведение этих артистов не причиняет, и поэтому могу взглянуть на них довольно отстраненно.

Я бы не согласился с Алексеем Журавлевым, который счел, что «они будут вычеркнуты из истории РФ как выдающиеся музыканты». Гребенщиков, как и Макаревич, как раз остался в истории России, в ее совершенно определенной эпохе. Эпохе бобин с магнитной лентой «Свема» и студий звукозаписи, где за некоторые деньги вам могли записать мелодии и ритмы зарубежной или отечественной эстрады.

Бесполезны обвинения в том, что Гребенщиков совершил предательство (фото: facebook.com/SaakashviliMikheil)

Когда по телевизору и всем каналам радио неслось: «Это время звучит – Б-А-А-А-М!» – и прочие идеологически выдержанные гимны, песенки Гребенщикова про то, что он хочет всех мочалок застебать, а также про трудную старость Козлодоева были некоторым вызовом официозу. И именно в качестве вызова и подхватывались. Это было интересно как явление контркультуры. Что-то не прямо запретное, но неодобряемое. Вариант дозволенного в условиях позднего СССР подросткового бунта.

Эти песенки существовали в определенном культурном контексте, где играли роль фиги в кармане, не очень выпирающей, обозначенной довольно аккуратно, но присутствующей.

– Ты бы подстригся, что ли…

– Отстань, мамаша, я носитель стихийного протеста.

Впрочем, рок-музыка и там, где она появилась, в англоязычном мире, была заметно завязана на подростковый бунт. Игра в повстанцев против «системы» – это почти обязательная часть жанра, слово rebel (мятежник, повстанец) фигурировало в каждой первой композиции.

При этом, конечно, система успешно делала бунт против нее частью ее самой – «повстанцы» отлично вписывались в тот мир, против которого они бунтовали.

У нас рок существовал не только «против» официоза, но и за его счет. Что особенно упоительного можно было бы найти в песне про мочалок, если бы не ее контраст с тем, что передавали по радио? На самом деле «Козлодоев» – такая же часть СССР, как «Пионерская зорька». Тоталитаризм (даже относительно вегетарианский, брежневский) убирал конкуренцию, и любой неофициальный голос вызывал живейший интерес именно своей неофициальностью.

Тайная радость, когда друзья приносили тебе бобину с новой записью, могла существовать только на фоне «Песни-81», а блеск и очарование Запада – на фоне скудного и неяркого советского быта. 

Свет, конечно, от БГ исходил, но на совершенно определенном фоне. Уберите фон – и увидеть свет станет проблематично. Обрушение официальной культуры СССР оставило контркультуру выживать в качестве реликта, предмета ностальгических воспоминаний. 

СССР уже давно нет, а артисты продолжают показывать ему фигу. Впрочем, не только артисты. Увы, немало людей всерьез воюет, убивает и умирает ради освобождения от СССР, от которого они уже больше двадцати лет как освободились.

Но вернемся к нашим музыкантам. У людей бывают так называемые фантомные боли в давно ампутированных конечностях. Бывает и фантомный мятеж – это мятеж против общества, которого уже нет. 

Законы жанра требуют бунтовать, бросать вызов, бесить врагов, подвергать осмеянию авторитеты – и где же родное Политбюро? Кому вызов-то бросать? Ну, нынешним властям. А что, есть другие кандидаты? Люди и бросают – на уровне демонстрации фиг. 

При этом мир изменился, он стал сложнее, запутаннее. В ситуации, когда есть несколько конкурирующих официозов, не так легко разобраться, против которого из них должен восставать настоящий бунтарь. Саакашвили тоже можно принять за второго секретаря республиканского ЦК, проверенного, идеологически грамотного товарища, присланного из центра на периферийный, но важный участок работы. 

Привычки, сформировавшиеся в совершенно другую эпоху, тут начинают буксовать. Они совершенно бесполезны. 

Как бесполезны и обвинения в том, что Гребенщиков совершил предательство – ага, трудящиеся массы клеймят позором, проходят стихийные митинги. Он не совершал предательства, то есть не обманывал доверившихся. Он просто повел себя как человек оттуда – из эпохи катушечных магнитофонов. Как в свое время пел Макаревич, «давайте будем снисходительны к героям вчерашних дней».

* Признан(а) в РФ иностранным агентом