Егор Холмогоров: Текст с ошибками

Акунин инициировал массу критических обсуждений этого текста, в ходе которых множество людей взялось проверять те или иные упомянутые им факты. Выяснилось интересное – ни одна страница этого сочинения не обошлась без грубой фактической ошибки. Ни одна, повторюсь. Вы можете назвать мне любую страницу от 3 до 387-й, и я укажу вам на ней хотя бы один ляп.

Нет ничего хуже, чем стать заложником переводчика и построить гипотезу на неверно выбранном им слове или грамматической форме

Этим данный текст по-своему и ценен. В школе, где я когда-то учился, до сих пор, кажется, преподает историю С.Г. Смирнов, изобретатель замечательного жанра исторического обучения: «Задачников по истории». Составной частью этих задачников являются так называемые тексты с ошибками. То есть тексты, содержащие заведомые анахронизмы, ляпы и т.д. Например: «Иван Грозный ехал по Невскому проспекту на велосипеде. За ним трусила галопом свора государевых опричников с притороченными к седлам пылесосами и дохлыми кошками. Во главе собственной персоной скакал граф Курбский». Задачей учащегося было найти все допущенные в этом тексте ошибки, и тогда он мог претендовать на пятерку.

Так вот, текст Акунина – это великолепный «текст с ошибками». Я бы давал его старшеклассникам и студентам с заданием найти все ошибки по заданному нормативу и ставил бы оценки в зависимости от количества найденного. А тех, кто нашел и доказал наличие ошибок «сверх» нормы, еще и премировал бы зачетом автоматом. Если использовать это сочинение так, то оно окажет громадную услугу развитию исторического образования в нашем отечестве.

Однако поводов для оптимизма у нас мало. Дело в том, что большинство наших даже образованных читателей лишь самым приблизительным образом представляет себе, что такое история как наука и как она устроена.

Самые часто встречающиеся комментарии выглядят примерно так: «В истории все наврано, все равно мы не узнаем, как было», «Академик Фоменко доказал, что всю древнюю историю с Рюриком и Золотой Ордой сочинили при Романовых, чтобы дурить народ», «Не читайте этих идиотов, читайте Карамзина (Иванова, Петрова, Сидорова)». Но самое страшное, что почти никто из комментаторов даже приблизительно не представляет себе, что такое исторические источники и как с ними работают. Именно это и порождает ту среду, в которой абсолютно безграмотные тексты Акунина могут писаться, проходить через издательство и раскупаться по принципу «пипл хавает».

Я позволю себе в двух словах попытаться объяснить читателям самые общие сведения о том, что такое исторические источники, как они работают и откуда мы вообще что-то знаем о прошлом.

***

Чаще всего мы представляем себе исторический источник как некий древний документ, в котором красивым почерком написана «вся правда». Если такой источник по какой-либо теме когда-либо будет найден, то я готов поставить на кон кругленькую сумму, что это окажется подделка. Так оно, собственно, не раз и бывало. Печально знаменитая в чешской истории «Краледворская рукопись» или бич нашей поп-истории – «Велесова книга» – это именно попытка изготовить «Источник, в Котором Написана Вся Правда».

Историческим источником, при грамотном отношении к делу, может оказаться все что угодно. Не только древняя летопись или исторический трактат, даже не только находимые в изобилии археологами битые горшки с остатками зерен проса на их дне, но и, к примеру, пыльца на извлеченных из-под земли камнях, которая позволяет узнать, какие растения произрастали в этой местности много тысячелетий назад, а отсюда умозаключить о том, какой был тогда климат. Или найденные вдали от моря погибшие моллюски позволяют установить, что когда-то здесь было море, и предположить, что здесь плавали (могли плавать) корабли. Современные научные инструменты позволяют превратить в исторический источник практически все что угодно, хотя, понятное дело, извлечь информацию из некоторых видов источников очень тяжело, а ценность ее довольно мала.

Некоторые из этих предметов специально созданы, чтобы другие люди из них что-то узнали о тех или иных фактах прошлого – это летописи, стелы царей-победителей, надгробия, памятные медали и т.д. Такие источники сами навязывают нам себя, набиваются в рассказчики, уговаривают верить им и только им.

И сохранил слова обломок изваянья:

 «Я – Озимандия, я – мощный царь царей!

Взгляните на мои великие деянья,

Владыки всех времен, всех стран и всех морей!»

Кругом нет ничего... Глубокое молчанье...

Пустыня мертвая... И небеса над ней...

В этой навязчивости есть свои минусы: мы никогда не можем быть уверены в том, что наш источник нам не лжет, что «царь царей» не описал под видом своих побед свои поражения, не преувеличил число взятых в плен рабынь и верблюдов. Навыки исторической критики, сделавшие историю из рода литературы серьезной наукой, состоят именно в том, чтобы уметь отличить правду от лжи, ненамеренную ошибку от намеренной, а иногда из анализа лжи установить ту правду, которую от нас хотели скрыть.

Другие предметы совершенно не предназначались ни для рассказа о прошлом, ни вообще для чужих глаз. Когда новгородский мальчик Онфим потерял пачку своих упражнений и рисунков на бересте, то не мог даже вообразить, что они кого-то могут заинтересовать, что в ХХ веке их выкопают археологи и что они станут одним из самых популярных источников по истории образования, повседневной жизни Древней Руси и древнего Новгорода, а также русского языка и русской письменности.

Абсолютное большинство предметов, найденных археологами, особенно таких важных, как кости животных в мусорной куче, совершенно не предназначены были для того, чтобы нам хоть что-то сообщить. Мы узнаем от них что-то потому, что можем, как следователи-криминалисты, задать правильные вопросы и соотнести их с другими источниками, получив порой связный рассказ. Так, кости погибшей в конюшне лошади при общем пожаре города могут рассказать опытному археологу, что нападение врагов на исследуемый им город было внезапным: лошадей даже не успели отвязать.

По мере того как археология развивается, она заставляет очень серьезно корректировать исторические выводы, построенные на основании письменных источников. Например, князь Рюрик был призван, согласно летописи, княжить в Новгороде. Но вот только Новгорода в археологических слоях IX века еще нет. А преемник Рюрика Олег захватил Киев, но только и с поисками Киева в слоях IX века обнаруживаются большие трудности.

Сразу прогоним шарлатанов, которые нам заявят, что это значит, что Новгорода и Киева не было и они построены при царе Алексее Михайловиче. Эта несовпадение ставит перед нами совсем другие вопросы. Например, правил ли Рюрик в Новгороде? Или, быть может, в Старой Ладоге, где раскопано скандинавское городище IX века?

Концепция «Ладога – первая столица Руси» очень сейчас популярна. Но вот загвоздка – около 865 года старая скандинавская Ладога полностью сгорела, фактически была уничтожена. Это событие больше всего коррелирует с упоминанием летописца о том, что славяне и чудь изгнали варягов за море. Именно в результате этого события и появился на наших землях Рюрик. А княжил он, скорее всего, на Городище под Новгородом, которое и прозвано Рюриковым и которое, скорее всего, и есть Новгород-до-Новгорода, упоминаемый в летописях. Сейчас Городище активно раскапывают и находят массу интересного. А вот с Киевом пока концов загадки не сыскать.

Города, который захватил Олег, пока нащупать не удается. Но в письменных источниках он упомянут слишком много раз и слишком определенно, чтобы это могло быть просто выдумкой. Надо искать дальше.

Современные научные инструменты позволяют превратить в исторический источник практически всё что угодно

Возможно, разгадка в том, что и Киев относится к числу «переехавших» городов древней Руси, как и Ростов (зародившийся на Сарском городище), Смоленск (возможно, зародившийся в Гнёздово), Рязань, переехавшая после погрома монголами на новое место – в Переяславль Рязанский.

В общем, сегодня история без археологии невозможна, и именно археологам с их неумолимыми, хотя и сложно поддающимися интерпретации фактами удается заставить историков думать.

***

Главное, чего нельзя делать, – это ни в коем случае нельзя путать источники, то есть тот первичный материал, из которого мы извлекаем нужную нам историческую информацию, и историографию, то есть размышления ученых, а порой и неученых – недоучек и лжеученых – по поводу извлеченного из источников материала.

Казалось бы, граница между источниками и историографией незыблема, но на самом деле она очень часто изменяется и тем важнее не перепутать.

Началась история как наука с устных источников. Грек Геродот опросил множество людей и объехал множество стран для того, чтобы рассказать о великих войнах между греками и персами. Источники Геродота были в основном устными, он старался сличать их друг с другом и отсекать или подвергать сомнению то, во что не верил. Вслед за ним и другие греческие и римские историки, когда не переписывали друг у друга, опирались прежде всего на рассказы современников и очевидцев событий, иногда выступая не столько как исследователи, сколько как журналисты-хроникеры.

Сейчас эти истории, бывшие некогда исследованием событий, являясь частью историографии, служат нам как источники, поскольку добраться до их устных источников мы не можем. Первоисточник – это конечная инстанция, дальше которой мы не можем достоверно проверить, кто у кого что списал и что кому кто сказал, хотя иногда можем строить догадки.

Любое историческое научное исследование само может превратиться в источник при тех или иных условиях. Прежде всего, при исчезновении своего первоисточника. Например, Н.М. Карамзин активно использовал при написании своей «Истории государства Российского» Троицкую летопись, сгоревшую при пожаре Москвы в 1812 году. Никаких особых откровений в ней не содержалось, но исчезнувшая летопись будоражит воображение историков, и предпринимались попытки ее реконструкции, при которых труд Карамзина служил источником. Так историческая работа оказалась источником для изучения своего источника.

На эту тему
• Егор Холмогоров: Триумф полузнания
• Кристина Потупчик: Вежливый отказ
• Алексей Мишин: Символ лихолетья на Майдане
• Егор Холмогоров: Мнимая Евразия
• Андрей Десницкий: На природном нашем языке

Иногда может случиться и наоборот. «Последний летописец» и один из первых русских историков В.Н. Татищев облекал свои гипотезы, догадки, соображения в форму якобы пересказа летописи. Этим он поставил в затруднительное положение последующих русских историков, которые должны были решить: считать ли, что Татищеву были известны какие-то летописи, неизвестные нам, или он попросту выдумал эти сообщения.

Историки делились на тех, кто с большей или меньшей осторожностью строил на так называемых уникальных сообщениях Татищева свои гипотезы, и тех, кто более или менее категорически отказывался их использовать (я, если интересно, согласен скорее со вторыми – соблазн получить приращение наших знаний слишком велик, но опасность получить вместо знаний фэнтези – еще больше).

В некоторых случаях этот конфликт был весьма драматичен, например, Татищев писал о том, что именно Александр Невский привел на Русь татарскую Неврюеву рать, чтобы свергнуть своего брата Андрея с Владимирского стола. И вот историки пытались разобраться: Татищев прочел это в какой-то старой летописи или же додумал сам как свою гипотезу о причинах вторжения? И сегодня историки по-прежнему занимаются перетягиванием каната: одни «топят» уникальные известия Татищева, другие «спасают» их. Узнаем ли мы когда-нибудь наверняка, является ли История Татищева достоверным источником или же только фактом историографии – Бог ведает.

Главный вопрос, который мы задаем источнику: «Что из этого следует?» Главный вопрос, который мы задаем историографу: «Откуда ты это взял?». В исторической науке существует целый ряд правил построения выводов из источников и, если автор исторического сочинения не может подтвердить свои утверждения проверяемыми ссылками на источники, откуда он взял то или иное утверждение, и показать, при помощи каких корректных и принятых в науке процедур он извлек из первоисточника информацию, то мы считаем его утверждение ненаучным и недоказанным. В лучшем случае – спорной гипотезой, в худшем – враньем.

При обращении историков к источникам существует определенная иерархия. Лучше всего, конечно, работать с подлинным документом, например, с оригинальным списком летописи, с духовной грамотой (завещанием) князя, с найденной археологами вещью. Мы можем там заметить что-то, что теряется при последующих публикациях, например, что ряд страниц текста вырваны и заменены на другие.

Тот факт, что в Лаврентьевской летописи ряд страниц с рассказом о Батыевом нашествии был вырван и заменен на другие, хотя написанные тем же почерком, породил целый спор среди ученых: не был ли прежний рассказ о нашествии в летописи, послужившей источником для Лаврентия, заменен каким-то другим с иначе расставленными акцентами? (Сейчас большинство исследователей сошлось на том, что нет).

На втором месте по авторитетности стоит научная публикация источника. Иногда она может содержать фотокопию, но чаще всего это печатный текст, который старается воспроизвести особенности оригинала. Над изданием источников часто работают не историки, а филологи, или филологи вместе с историками.

Чаще всего историки доверяют тем теориям, которые им нравятся

Историки пользуются трудом издателей-филологов, которые берут на себя просмотреть все рукописи одного и того же памятника, сравнить все варианты написания (а для эпохи рукописных памятников варианты различаются постоянно – писцы делали сотни ошибок, на некоторых из которых до сих пор строятся научные теории) и выбрать «лучшее чтение». Иногда филолог с «лучшим чтением» может фатально ошибиться и направить историков по ложному следу.

К сожалению, даже среди исследователей лишь единицам под силу скрупулезно вычитывать все разночтения в изданиях летописей, но тут на помощь приходит сомнение: если что-то исследователя смущает, он может проверить – точно ли во всех рукописях написано именно это. И иногда может обнаружить интересные вещи.

Источник на языке оригинала всегда лучше перевода. Нет ничего хуже, чем стать заложником переводчика и построить гипотезу на неверно выбранном им слове или грамматической форме. В случае с древней русской историей любому, кто берется о них писать, необходимы хотя бы начальные знания не только в древнерусском и церковнославянском, но и в византийском греческом, латыни. А желательно, эх, иметь представление об арабском и скандинавских языках.

Очень часто споры историков о ранней Руси представляют спор слепых с глухими, поскольку одни хорошо знают скандинавские языки, но лишь в переводе могут работать с арабскими источниками, другие – отлично знают, к примеру, греческий, но ничего не понимают в скандинавистике. Примерно так же, кстати, общаются зачастую и историки с археологами, а уж общение филологов с археологами – это отдельная песня.

В изданиях источников очень важную роль играет комментарий. Комментарий – это очень опасная вещь, поскольку от него зависит понимание того, что написано в источнике не специалистами, а зачастую и рядом специалистов. А между тем комментарий может содержать очень и очень спорные утверждения.

Например, в нашей науке есть такой важный труд «Свод письменных известий о славянах» – издание выдержек из оригинальных текстов древних авторов вместе с переводом и подробным комментарием. Все бы прекрасно, лучшего для изучения письменных источников по ранней славянской истории и желать нельзя. Но вот только комментаторы этого «Свода» стоят на очень странной научной позиции – они объявили тотальную войну любым сведениям, которые могли бы указывать на славян или праславян в Римскую эпоху.

Особенно ожесточенную охоту эти исследователи ведут на «венедов», которых позднейшие авторы – Иордан и Кассиодор, у которого он списывал, однозначно ассоциируют со славянами (эта ассоциация, конечно, может быть и вымышленной, надо допустить и такую вероятность: Кассиодор мог отождествить неизвестное древним авторам – славян – с известным – венедами, но такому мнению все-таки слишком многое противоречит).

Венеды получаются слишком древними, у них слишком много сложных переплетений с другими народами, жившими в древней Европе, например, с венетами, по имени которых названа Венеция. И от них одно сплошное неудобство.

Поэтому стоит только, к примеру, у знаменитого географа Клавдия Птолемея появиться в его «Руководстве по Географии» каким-то вызывающим ассоциации со славянством этнонимам – «венеды» или «ставины», как комментатор, буквально как коршун, бросается на эти места, чтобы доказать: «никаких славян здесь нет». И делается это порой при помощи весьма натянутых построений, вроде предположения, что Птолемей переписал какой-то античный роман про каких-то вымышленных венедов, а еще тот же роман переписали Тацит и Плиний Старший. Но переписывали они при этом так, что рассказы всех трех ничем, кроме самого упоминания венедов, не похожи.

Чаще всего любое упоминание кого-то похожего на славян прерывается безапелляционным «это не славяне, а балты». Балты превратились в такой универсальный чулан для всего, что исследователи умыкнули у славян.

С одной стороны, балты – ближайшие родственники славян и очень на них похожи. А с другой, за пределами Литвы они почти никому не интересны. И сказав «это не славяне, а балты», можно просто погасить интерес читателя, избавив себя от необходимости доказывать балтскую принадлежность того или иного имени. А ведь доказывать «балтство» надо так же строго, как и славянство. Другими словами, комментатор источника может помочь, а может манипулировать читателем. Тут уж как сложится.

Поскольку возможности человеческого разума не безграничны, то достаточно часто историки базируются в своем изложении и выводах на том, что сообщили другие историки.

История как наука строится на доверии. Ты либо полагаешься на добросовестность исследователя, работой которого пользуешься, либо должен перепроверить его результаты от начала и до конца, потому что они могут оказаться ошибочными. Чаще всего историки доверяют тем теориям, которые им нравятся, и не доверяют тем, которые им не нравятся. Хотя на самом деле наиболее симпатичную теорию другого ученого лучше проверить особенно тщательно. И для любого используемого из «второисточника» факта важно выяснить, откуда он взят. Иначе можно постыдно пасть жертвой чужой ошибки, а порой даже лжи.

Ну и наконец, хуже нет, чем строить гипотезы «второго порядка», то есть на основании малообоснованных положений строить свои еще более малообоснованные положения.

Допустим, некий ученый А. пишет, что, возможно, князь Ростислав был зятем Мстислава. Это только предположение, но предположение допустимое. Но вот если ученый Б. на этом основании напишет, что вражда Ростислава с Мстиславом в таком-то году была связана с тем, что первый, возможно, оставил дочь второго – развелся или просто прогнал, то это уже недопустимая гипотеза второго порядка. У нас еще не доказана гипотеза о браке и объяснять с помощью построенной на основе новой гипотезы некий факт – недопустимо.

К сожалению, большинство популярной исторической литературы состоит преимущественно из «гипотез второго порядка». Это догадки недостаточно знающих историю авторов, построенные на основе догадок авторов, которые знают историю чуть получше. Когда сведения, почерпнутые из таких книг, переползают в интернет, то туши свет.

Чаще всего наш современный читатель и, что еще хуже, писатель, не знаком даже с первостепенной важности источниками в состоянии, близком к оригиналу.

А ведь есть еще данные археологии, «читать» их – особое искусство, а чтобы вникнуть в археологические труды, нужно известное напряжение ума. Поэтому в области пересказа и интерпретации археологических данных все совсем плохо.