Албанию признали Европой

По итогам заседания Совета министров Евросоюза (фактически лишь объявившего о решении, ранее принятом Еврокомиссией) Албания получила официальный статус кандидата в члены ЕС. «Поздравляю Албанию. Это признание осуществленных реформ и поощрение будущих», – прокомментировал данное событие комиссар по расширению ЕС Штефан Фюле в своем микроблоге в Twitter. В свою очередь премьер Албании, социалист Эди Рама заявил, что «гордится проделанной работой», и поблагодарил Брюссель за высокую оценку, а глава МВД республики Саймир Тахири не без гордости добавил, что «Европа признала усилия по созданию государства, в борьбе с коррупцией и организованной преступностью».

Они чтут Аллаха и Мухаммеда, но при этом не молятся, пьют алкоголь и исповедуют толерантность и веротерпимость

Тут важно отметить, что Албания уже трижды подавала заявку на получение статуса кандидата (впервые – в 2009-м), а одобрение получила лишь на четвертый раз. При этом именно плачевная ситуация в области борьбы с коррупцией, наркоторговлей и организованной преступностью была главным (но далеко не единственным) основанием для отказа. Собственно, и в нынешнем заявлении Еврокомиссии указано, что одобрение албанской заявки «должно послужить новым стимулом для продолжения реформ», при этом «руководству страны необходимо уделить дополнительное внимание административной и судебной реформам, бороться с коррупцией и организованной преступностью».

Таким образом, официальных кандидатов на членство в ЕС теперь стало пять: помимо Албании, это Турция (с 1999-го), Македония (с 2005-го), Черногория (с 2010-го) и Сербия (с 2012-го). Также существует отдельная категория – «потенциальные члены». Это страны, за которыми признано право на вступление в ЕС и запущены соответствующие процессы. Помимо вышеназванных государств, это Босния и Герцеговина, Исландия, а также частично признанное (частично даже в рамках ЕС) Косово. Именно такой список содержал отчет по расширению, опубликованный Брюсселем в 2013-м. Украины и Молдавии в нем нет.

Однако и официальный статус кандидата не дает никаких гарантий на официальное вступление, та же Турция добивается вливания в «единую европейскую семью» уже 15 лет. Это при том, что заявка Анкарой была подана еще в 1987-м (то есть тогда, когда многие нынешние члены ЕС – от Румынии до Эстонии – о членстве даже не помышляли), а соглашение об ассоциации с ЕАС (предшественником ЕС) было подписано турками аж в 1963-м.

В общем и целом что официальный статус кандидата, что переговоры о вступлении (сколь угодно долгий этап, который для Македонии еще вообще не начался, а для Турции идет уже десять лет, пусть и с перерывами) – это даже не столько про вступление, сколько про внешнюю политику Евросоюза. Таким вот образом Брюссель поощряет лояльность стран – не членов и способствует проведению там реформ, стремясь привести континент к единому политическому знаменателю (официально он называется демократией). К примеру, переговоры о вступлении для Турции замораживались всякий раз, когда там происходил государственный переворот или жесткий разгон оппозиционных митингов. Но все возвращалось на круги своя – полностью терять своенравную Анкару Брюссель не хочет, вот и трясет перед ее носом перспективой присоединения, как морковкой.

На эту тему
• Почему Сербия хочет вступить в Евросоюз
• Марин Ле Пен: ЕС не имеет права чего бы то ни было требовать
• Румыния решила объединиться с Молдавией
• Людовик де Данн: Украина не нуждается в этом Евросоюзе
• Виктор Медведчук: Цена за миф
• Питер Франклин: Турецкий фарс
• Константин Пензев: Перспективы Украины
• Исландия вступает в Евросоюз

Кстати сказать, действующее правительство Турции (являясь умеренно исламистским) по-прежнему декларирует присоединение к ЕС как одну из своих важнейших внешнеполитических задач. При этом брюссельскую игру там давно уже раскусили, даже рядовые турки если и рвутся в Европу, то больше персонально, ногами: согласно соцопросам, прежде за вступление в ЕС высказывались 75% населения страны, теперь – меньше половины. Более-менее честно с Анкарой в этом смысле разговаривал только Париж времен Николя Саркози. Голлисты открыто заявляли, что видеть Анкару в Евросоюзе не хотят, и в итоге предложили создать Средиземноморский союз из стран региона, с которыми у ЕС будут «особые, продвинутые отношения».

Организация оказалась мертворожденной, создали в Барселоне штаб-квартиру, да тем и ограничились. Причины этого кроются не только в поражении Саркози на выборах, но и в противодействии как со стороны Анкары (там считали унизительным довольствоваться «утешительным призом»), так и со стороны Германии. Берлин в число средиземноморских столиц не входит, и немцы понимали, что если проект заработает, то влияние ФРГ в Евросоюзе понизится, а Франции, взявшей на себя функции посредника в новом образовании, напротив, повысится.

Рядовые избиратели Европы тоже в среднем понимают, что статусы и переговоры – это такая геополитическая игра. Положение в ЕС сейчас таково, что продолжать расширение означает угробить всю организацию. Мало того, что количество евроскептиков на континенте заметно растет (как и влиятельность оппонентов брюссельской бюрократии; в первую очередь, конечно, Марин Ле Пен), так еще и консервативное правительство Великобритании открытым текстом объявило о возможности проведения референдума по выходу из ЕС, вероятность положительного исхода которого крайне высока. Влиятельным державам и их подданным откровенно не нравится идея делегирования Брюсселю значительных полномочий, сиречь ущемления собственного суверенитета. Кроме того, рынок труда и миграция показывают, что ЕС до сих пор не смог переварить даже Румынию с Болгарией, чего уж говорить о новых членах. Наконец, многие помнят греческий кризис и задают Брюсселю резонный вопрос: если в долг предпочитали жить конкретные страны, почему расплачиваться за них должны жители всей Европы? А ведь расплачиваются, ничего не поделаешь.

При этом официально стать членом Евросоюза по-прежнему может любая страна континента (присоединение неевропейских государств к ЕС невозможно, о чем наглядно говорят примеры Марокко и Израиля), если она будет соответствовать длинному списку т. н. копенгагенских критериев, утвержденных в 1993 году. Критерии эти довольно подробны: есть и политические, и юридические, и социальные, включающие защиту прав меньшинств. Есть и экономические, в широком смысле они требуют, чтобы страны-кандидаты имели функционирующую рыночную экономику и чтобы их производители могли справиться с конкурентным давлением внутри Евросоюза.

На практике до экономических параграфов дело доходит редко. Все нынешние страны-кандидаты по европейским меркам не слишком богаты, и если посмотреть на основные претензии к ним, то от Черногории требуют большей прозрачности законодательства и борьбы с собственной «офшорностью», от Боснии и Герцеговины – реформирования избирательной и политической системы (что невозможно в условиях ее существования как неофициальной конфедерации, где сербская и боснийская часть страны терпеть друг друга не могут), а от Македонии – сменить название (этого требует одна Греция, не желающая делить с кем-либо македонское историческое наследие, но вето Греции является определяющим). Никаких вопросов и особых требований нет только к Исландии, но Исландия сама заморозила переговоры – там к власти пришли евроскептики, не готовые поделиться с Европой рыбными угодьями страны.

К Албании претензий больше, чем к кому бы то ни было из кандидатов (кроме Косово). Тут и преступность, и коррупция, и политическая система, и прозрачность законодательства, и уровень демократии, и зарегулированный рынок, и много чего еще. В общем-то, козырь у Албании только один – географическое положение и размеры (население меньше трех миллионов человек, после 22-миллионной Румынии – пустяки). Мусульманская составляющая в культуре (и особенно – в политике) Албании также сильно преувеличена. В этой светской моноэтнической стране (албанцев – более 95%) около трети населения – христиане, причем приверженцев католичества и православия примерно поровну (поголовно мусульманами являются только албанцы Косово, это важная часть их идентичности). При этом даже мусульмане в республике не слишком религиозны, а примерно 20% из них и вовсе относят себя к бекташам. По сути это философское учение, по христианским меркам (будь они применимы в исламе) это секта. Бекташи чтут Аллаха и Мухаммеда, но при этом не молятся, пьют алкоголь и исповедуют толерантность и веротерпимость.

А вот с экономикой в стране все настолько плохо, что пока албанцы даже мечтать не могут о ЕС. Албания – слабо урбанизированная (почти половина населения страны – сельские жители) и аграрная страна, причем в сельском хозяйстве заняты 58% албанцев, и его вклад в ВВП выше, чем у промышленности (да и та существует во многом за счет специальных мер правительства, плохо укладывающихся в концепцию свободного рынка). Если судить по уровню доходов населения, беднее Албании на континенте только Молдавия, показатели экономики которой во многом схожи. Остается добавить, что ниже уровня бедности находятся 25% населения Албании, а безработица достигает 15%. При этом квалифицированные кадры из страны попросту бегут, особенно охотно – в Италию.

Такие расклады – наследство жестокого, закрытого и крайне архаичного режима Энвера Ходжи, помимо прочего, находившегося под европейскими санкциями (албанский диктатор и в 80-х годах пытался сохранить ту же схему экономики и общественного устройства, которая была характерна для российских 30-х, то есть полностью отказывал стране в развитии). Тем не менее Тирана хочет в ЕС и планомерно идет по этой дорожке: в 2000-м ее признали «потенциальным членом», в 2006-м было подписано соглашение об ассоциации, в 2010-м Европа стала для албанцев безвизовой.

Однако даже албанские политологи оценивают шансы на присоединение своей страны к Евросоюзу скептически, подчеркивая: если это и политика, то внутренняя. Мол, лидеры сами не верят в то, о чем говорят, а лишь пытаются понравиться избирателям, для которых ЕС по-прежнему ассоциируется с достатком и хорошо отлаженным законодательством.