Роль РПЦ в войне с нацизмом до сих пор вызывает споры

До сих пор роль РПЦ в победе над нацизмом многими либо недооценивается, либо оценивается неоднозначно. Исторических работ по этой теме существует великое множество, но по большей части они остаются уделом ученых-академистов. А вопрос между тем интересный. Особенно ввиду того, что антиклерикальные информационные кампании в современной России случаются с известной периодичностью. И в рамках этих кампаний участие Русской церкви в Великой Отечественной войне трактуется весьма своеобразно. Хотя о том, что «не бывает атеистов в окопах под огнем», когда еще сказано было.

Молебен о нашествии супостатов

Ты наш вождь, имя твое наводит трепет на врагов, да приидет третья империя твоя, и да осуществится воля твоя на земле

Свою позицию Русская церковь заявила практически сразу, 22 июня. Вернувшись после литургии в Богоявленском соборе, патриарший местоблюститель митрополит Сергий (Старгородский) написал и напечатал «Послание к пастырям и пасомым Христовой православной церкви», в котором говорилось следующее: «Фашиствующие разбойники напали на нашу родину. Попирая всякие договоры и обещания, они внезапно обрушились на нас, и вот кровь мирных граждан уже орошает родную землю. Повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла шведского, Наполеона. Жалкие потомки врагов православного христианства хотят еще раз попытаться поставить народ наш на колени пред неправдой, голым насилием принудить его пожертвовать благом и целостью родины, кровными заветами любви к своему отечеству».

Интересно, кстати, что в этом послании ни разу не встречаются словосочетания «Советский Союз» или «советская власть», однако четко указывается, на чьей стороне РПЦ: «Нам, пастырям Церкви, в такое время, когда отечество призывает всех на подвиг, недостойно будет лишь молчаливо посматривать на то, что кругом делается, малодушного не ободрить, огорченного не утешить, колеблющемуся не напомнить о долге и о воле Божией». Есть там и такое, весьма важное в контексте примеров коллаборационизма уточнение: «А если, сверх того, молчаливость пастыря, его некасательство к переживаемому паствой объяснится еще и лукавыми соображениями насчет возможных выгод на той стороне границы, то это будет прямая измена родине и своему пастырскому долгу».

Такая, с одной стороны, ясность в позиции, а с другой – система очевидных умолчаний объясняется историческим контекстом. Дело в том, что в 1938–1941 годах церковно-государственная политика в СССР претерпела несколько реформаторских волн. Советской власти вдруг стало понятно, что репрессии против религии ведут не к атеизации общества, а к усилению подпольной религиозной жизни, которую куда труднее учитывать и контролировать. Сыграло свою роль и присоединение ряда территорий Польши к Украинской и Белорусской ССР, а позднее и прибалтийских республик к Союзу в целом. Это были регионы, по которым еще не прошелся каток советских религиозных репрессий. Там функционировало несколько тысяч храмов, десятки монастырей, работали духовные учебные заведения. Количество верующих исчислялось миллионами. Поскольку религия играла важную роль в жизни сообществ на новоприсоединенных территориях, Компартия вынуждена была перейти к более мягкой политике в отношении Русской церкви, которая могла объединить эти православные общины и епархии в некую общую структуру.

На эту тему
• «Поп»: Про хороших гитлеровцев в год юбилея Победы
• Леонид Радзиховский: Правда о 22 июня
• Евгений Петров: И дым Отечества им горчит
• Егор Холмогоров: Возвращенный рай
• Россия отмечает юбилей свободы совести
• Киевский патриарх потребовал у США оружия для Украины
• Патриарх сложил пять ключевых элементов русской цивилизации
• Иерей Святослав Шевченко: С народом
• Сергей Худиев: Не либерал и не патриот
• Портрет Сталина должен быть рядом с иконой Сергия Радонежского
• Отец Андрей Новиков: Из СБУ уже никто не возвращается
• Дмитрий Энтео: Мы предлагаем систему преображения общества

Однако уже в 1941 году все то же советское руководство решило, что Церковь действует слишком активно. Начинается новая волна репрессий, переживает один из последних пиков своей активности «Союз воинствующих безбожников». Последнее предвоенное программное выступление председателя СВБ Емельяна Ярославского состоялось 28 марта 1941 года. В своем докладе он призывал усилить атеистическую работу, «искоренять пережитки религиозного мракобесия» на новоприсоединенных территориях чуть мягче, но в советской Азии и в РСФСР – со всей категоричностью.

В самой Церкви на тот момент катастрофически не хватало священников и епископов. По сути, была разрушена вся епархиальная структура. Многие сотни храмов, юридически не снятые с регистрации, фактически не действовали – некому было служить.

И несмотря на это бедственное положение, Церковь сделала свой однозначный выбор в пользу патриотизма. Уже 26 июня в Богоявленском соборе митрополит Сергий отслужил специальный молебен «о даровании победы». Далее был составлен специальный текст «Молебна о нашествии супостатов, певаемый в Русской православной церкви в дни Отечественной войны», который совершался впоследствии во всех храмах Московской патриархии. И да: «отечественной» эту войну одной из первых назвала именно Церковь. Всего за годы ВОВ патриарший местоблюститель обращался к верующим с патриотическими посланиями 24 раза.

Молитвами и воззваниями позиция Церкви не ограничивалась. На пожертвования по инициативе Московской патриархии были созданы танковая колонна «Дмитрий Донской», переданная в феврале 1944 года советской армии, и авиационная эскадрилья «Александр Невский».

Вообще, участие РПЦ в войне было весьма многообразным. Если обратиться к книге Михаила Шкаровского «Русская православная церковь при Сталине и Хрущеве», то можно узнать, например, о том, что «сотни священнослужителей, включая тех, кому удалось вернуться на свободу в 1941 году, отбыв срок в тюрьмах, лагерях и ссылках, были призваны на военную службу». И служили они достойно. После заключения за нарушение закона об отделении церкви от государства и последующей за этим ссылки в 1941 году начал свой военный путь Сергей Извеков; впоследствии замком роты Извеков станет патриархом Московским и всея Руси Пименом. Наместник Псково-Печерской лавры в 50–60-х годах архимандрит Алипий (Воронов) воевал четыре года, был несколько раз ранен, оборонял Москву. Протоиерей Борис Васильев (до войны – дьякон Костромского кафедрального собора) в Сталинграде командовал взводом разведки.

Со Сталинградской битвой, кстати, связана легенда о том, что сержант Яков Павлов (тот самый, который оборонял в течение двух месяцев знаменитый «дом Павлова») до войны был монахом. Эта версия впервые была изложена в книге Анатолия Левитина «Защита веры в СССР», изданной в 1966 году. Она, однако, не соответствует действительности: Яков Павлов не был монахом до войны, не стал им и после. Однако в Сталинградской битве принимал участие другой будущий монах, тоже Павлов, тоже сержант, но Иван. После войны он поступил в семинарию и впоследствии стал архимандритом Кириллом, духовником Троице-Сергиевой лавры.

Особую роль сыграли православные священники и в партизанском движении на оккупированных территориях. Во многом их функции сводились к укрыванию партизан, а также к роли «каналов связи» между партизанами и местным населением.

«Да приидет третья империя твоя...»

#{religion}Говоря о партизанах, мы подходим к непростой истории Псковской миссии – религиозной структуры, учрежденной немцами на оккупированном северо-западе СССР. В представлении «антиклерикальной пропаганды» и особо рьяных патриотов советского типа Псковская миссия является однозначно сборищем предателей. Вроде как «ну вот тут-то православные попы показали свое истинное лицо».

Действительно, на территории Псковской миссии в ходу были и контроль новооткрытых приходов со стороны немецких войск, и «молебен за Гитлера» с текстом «...ты наш вождь, имя твое наводит трепет на врагов, да приидет третья империя твоя, и да осуществится воля твоя на земле». Однако сопротивление со стороны клира происходило и на оккупированных территориях. Особое значение в этой борьбе сыграло пасхальное послание Ленинградского митрополита Алексия от 25 апреля 1943 года, в котором он говорил, обращаясь к своей пастве на занятых фашистами землях: «Продолжайте же, братие, подвизаться за веру... Помогайте всеми мерами, и мужчины, и женщины, партизанам бороться против врагов, сами вступайте в ряды партизан». По свидетельству бойца 2-й партизанской бригады А. Г. Голицына, «агитлисток сыграл немалую роль в поддержке партизанского движения, (...) за него немецкие коменданты в своих приказах грозили смертной казнью».

Одним из самых известных священников-партизан был Федор Пузанов. В 1942 году этот «сотрудник» Псковской миссии стал снабжать партизанские отряды едой, одеждой и информацией. При этом публично, естественно, выражая всяческую лояльность оккупантам. В конце оккупационного периода отступающие немцы собрали триста сельчан для угона в Германию, однако вооруженный конвой не выдержал нервного перенапряжения и бежал, предварительно назначив Пузанова старшим по колонне. Убедившись, что конвой исчез из видимости, священник увел сельчан к партизанам, где и остался нести службу до прихода Красной армии. В 1944 году кавалер медали «Партизану Отечественной войны» II степени Федор Пузанов был обратно назначен настоятелем в Хохловы Горки.

Тогдашний наместник Псково-Печерского монастыря игумен Павел также вел «двойную игру». Он подписывал официальные приветствия фашистским властям, участвовал в подготовке антисоветских документов. Но одновременно с этим переправлял партизанам целые возы продовольствия через одну из прихожанок. Есть версия, что параллельно у игумена Петра в монастыре была рация, с помощью которой он передавал за линию фронта сведения о передвижении фашистских военных соединений, собранные у иеромонахов с приходов Псковской миссии.

Во многом именно из-за таких примеров нацисты, отступая, расстреляли многих священников Псковской миссии.

Конечно, были и те, кто чистосердечно сотрудничал с гитлеровцами и искренне приветствовал «новую германскую власть» – противницу советских безбожников, но они не составляли в клире большинства, так что говорить о каком-то «истинном лице» Псковской миссии не приходится. А вот о его роли в советском партизанском движении на оккупированных территориях – несомненно.

Более сложным вопросом представляется роль Русской освободительной армии (РОА) под командованием генерала Власова – полноценного синонима слова «предатель» в русском языке. Однако в православной среде до сих пор нет однозначной оценки ни этого военного деятеля, ни его «армии». С одной стороны, такие историки Церкви, как протоиерей Георгий Митрофанов, говорят об истинном патриотизме Власова, который начался с перехода генерала на сторону Рейха. О том, что он воевал не столько на стороне фашистов, сколько против большевиков. С новой силой этот спор разгорелся, когда в 2009 году, после воссоединения РПЦ с РПЦЗ, иерархи последней высказались в защиту генерала-предателя.

Оппоненты из той же церковной среды указывают на то, что генерал Власов присяге изменял дважды. Сперва семинарской присяге в 1917-м (ушел в советские агрономы). А потом и присяге Красной армии, вспомнив внезапно, что был семинаристом. Есть мнение, что двигали генералом не благородные порывы, а банальное желание выжить, а также ущемленная гордость. Только Гитлеру Власов остался верен до конца и осудил решение командира 1-й дивизии ВС КОНР Сергея Буняченко поддержать Пражское восстание. А верность Гитлеру, да еще в мае 1945-го – против чехов, союзников и своих же «однополчан» – сомнительный пример верности.  

Кстати, чисто технически РОА подпадает под церковные клятвы и анафемы со стороны тогдашних иерархов РПЦ, которые во многих своих посланиях прямо говорили, что сотрудничающий с фашистами мирянин «да будет отлучен», а священник или епископ еще и извержен из сана.

Всего подразделения РОА участвовали в трех крупных боевых столкновениях. Все происходили в 1945 году, последнее – на стороне чешских партизан, но уже, как было сказано выше, без Власова. И если обратиться к книге доктора исторических наук Бориса Ковалева «Нацистская оккупация и коллаборационизм в России 1941–1944», видно, что Рейху РОА была нужна скорее как символ, как элемент пропагандистской войны, а не реальной. При этом Русская освободительная армия – лишь один из эпизодов в истории массовой коллаборации и бегства с фронта в первые годы ВОВ. Отчасти так происходило потому, что советская пропаганда проигрывала по всем фронтам, количество дезертиров и перебежчиков действительно измерялось десятками тысяч.

Но голос РПЦ был среди тех, кто способствовал сплочению народа именно по советскую сторону фронта. Она воевала, собирала деньги и вещи, участвовала в партизанском движении, лечила, как епископ Лука (Войно-Яснецкий) – лауреат Сталинской премии за достижения в области гнойной хирургии, спасший в качестве врача сотни жизней солдат и офицеров. Тогдашние и военные, и гражданские хорошо это понимали. Когда войска Красной армии под командованием маршала Толобухина вошли в Вену, по его приказу был отлит и передан в дар местному православному храму колокол с дарственной надписью «Русской православной церкви от победоносной Красной армии». К концу войны не только Церковь была с народом, но и народ был с Церковью, как никогда ранее. И нынешние попытки покуситься на это единство перед лицом общей опасности для специалистов выглядят просто нелепо.

Хорошо бы, чтобы так же они выглядели и для всех остальных.