«Такая способность русского языка»

Комитет Госдумы по культуре рекомендовал одобрить в первом чтении законопроект, предусматривающий административную ответственность за неоправданное использование иностранных слов в случаях публичного распространения информации на государственном языке.

Иранское общество очень консервативно, например, они переименовали пиццу в «пластичную лепешку

В случае принятия поправки употребляющим иностранные слова гражданам будет грозить штраф от 2 тыс. до 2,5 тыс. рублей, должностным лицам – от 4 тыс. до 5 тыс. рублей с конфискацией предмета административного правонарушения, юрлицам – от 40 тыс. до 50 тыс. рублей, также с конфискацией.

Своим мнением об этой законодательной инициативе поделился директор Института лингвистики, доктор филологических наук Максим Кронгауз.

ВЗГЛЯД: Максим Анисимович, нужен ли, на ваш взгляд, такой законопроект? 

Максим Кронгауз: Не нужен, потому что наш язык существует в ситуации, когда он должен обрабатывать огромное количество чужих слов, что он вполне успешно делает: он их одомашнивает, осваивает. Мы питаемся сейчас заимствованиями. Так устроена наша культура ­– язык ведь не сам по себе существует, а наша культура сейчас подвержена влиянию глобальной культуры, приходит много новых слов, отчасти это поддерживается модой. Язык их осваивает.

Это такая способность русского языка. Есть языки, которые это отторгают.

ВЗГЛЯД: Какие, например?

М. К.: Скорее это искусственная вещь. Есть страны, где очень жесткая языковая политика, причем это могут быть страны и тоталитарные, и демократические – это не связано совершенно.

Иранское общество очень консервативно, например, они переименовали пиццу в «пластичную лепешку». Нам это кажется скорее смешным – чем уж так плохо заимствование? Мы к этому привыкли.

На эту тему
• Мигрантов обязали сдавать экзамены по русскому языку
• Отмена закона "О языке" сулит Украине большие проблемы
• Зачем в Таджикистане борются с русскими фамилиями
• Вячеслав Никонов: 100 стран нуждаются в русском языке
• Владимир Зорин: Речь о совещательном органе

В Европе одной из самых жестких является политика в Исландии. Мы, как правило, берем за образец французов. Но в Европе есть специальные институции – конечно, не правительство, не Дума, как у нас, а академические, которые разрабатывают новые слова и предлагают их народу. Учитывая, что исландский народ небольшой, то соблюдается своего рода негласная конвенция. Во Франции тоже есть специальный комитет, который предлагает такие слова, не все приживаются, но чаще все-таки приживаются.

У нас и общество, и культура, и язык устроены иначе. Русский язык с давних пор очень хорошо заимствует и осваивает чужие слова. Если мы посмотрим, то окажется, что очень многие слова являются заимствованными в разные эпохи. Например, продукты питания – почти все заимствованные: помидоры, огурцы, колбаса, хлеб. Только в очень разные древние эпохи.

ВЗГЛЯД: Насколько успешен французский опыт?

М. К.: Для Франции, может быть, он и успешен. Нельзя ведь полностью изолироваться, и французы это не имеют в виду. Есть глобальная культура, которая использует прежде всего английский язык. Мы видим, что даже по влиянию на русский французы почти ничего нам не дают. Скажем, в новых видах спорта все слова английские, я знаю только одно французское – паркур. Остальное сплошь поток английских заимствований.

Возможно, такое сопротивление должно идти не от власти, а от некоторого культурного, научного авторитета. У нас, насколько я знаю, сегодня такого авторитета нет, потому что даже Академия наук сегодня находится в полуразрушенном состоянии.#{interviewsociety}

ВЗГЛЯД: Закон «О государственном языке» содержит запрет на использование иностранных слов. Зачем понадобилось новое законотворчество в этой области?

М. К.: Его ценность как раз в том, что он не работает, хотя там есть фраза о невозможности заимствований при существующих аналогах в русском языке. И определить степень аналогии почти невозможно. Идея выделения неоправданных заимствований среди других заимствований странная с юридической точки зрения: нет критериев оценки, что оправданно, что нет. Мы, скажем, можем заимствовать новые слова для профессий, хотя есть уже похожие названия: модель – манекенщица, риелтор – маклер, стилист – парикмахер. Но они дают этой профессии некий особый престиж, которого раньше не было. И что это – это оправданное заимствование или неоправданное? Как это оценивать?

Если этот закон будет принят – я надеюсь, что не будет, и вроде правовое управление администрации президента высказалось против, – то он не будет работать.

ВЗГЛЯД: При обсуждении законопроекта многие иронизировали, что его формулировки почти полностью состоят из латинских и греческих заимствований...

М. К.: В этом законопроекте предложение зафиксировать те заимствования, которые уже есть. Он не предлагает за них штрафовать, он предлагает их считать принадлежащими русскому литературному языку, а вот дальше уже заморозить, законсервировать русский язык. Еще одна проблема состоит в том, что наши словари не полны, и очень многие слова, которые мы уже активно используем, в словари не входят.

ВЗГЛЯД: Действительно, если такая норма будет принята, кто и как будет определять?

М. К.: Неизвестно. По-видимому, создадут штат лингвистов, которые будут, в частности, в судах писать экспертизы, чтобы в конкретном случае определять, считать ли это слово уже принадлежащем к литературному языку или новым неоправданным заимствованием.

Это новая непродуманная модель, которая фактически подразумевает каждый раз новое решение, что называется, ad hoc, к данному случаю. Потому что даже нет словаря, который можно было бы взять за основу, словари в основном устарели.

ВЗГЛЯД: В свое время Солженицын предлагал множество сотканных из русских корней слов на замену заимствованным...

М. К.: И почти ни одно из этих слов мы не используем. Мы привыкли к определенной свободе в нашем языке, и мы действительно легко заимствуем, легко привыкаем к этому. В этом нет ничего плохого, если этот механизм освоен. Другое дело, что и другие механизмы надо поддерживать, и часто причиной нового заимствования является лень, прежде всего, журналиста, которому легче новое слово транслитерировать русскими буквами, чем попытаться перевести. Тем не менее русский язык устроен так, что в борьбе славянофилов и западников XIX–XX вв., даже несмотря на репрессивные меры, с помощью которых поддерживалось славянофильство в широком смысле слова, прежде всего в сталинскую эпоху, мы скорее заимствуем, чем изобретаем.

Если мы сравним эпоху XIX – начала XX вв. и сегодняшнюю, мы когда-то все-таки перевели «прыжки в длину» и «прыжки в высоту», а не стали заимствовать. А сегодня прыжки с канатом с моста и прочие экстремальные виды спорта, конечно, связаны с джампингом – происходит процесс заимствования, то есть мы пошли в большей степени по этому пути. Это печально, я как носитель языка скорее люблю творчество внутри языка. Но надо сказать, что мы это сильно компенсируем потом: заимствуя некий корень, мы начинаем с ним играть с помощью суффиксов и приставок, и получаются вполне русские слова. Но это следующий шаг.

ВЗГЛЯД: То есть, на ваш взгляд, богатство языка не теряется?

М. К.: Не теряется за счет словообразовательного механизма, который в русском языке – один из самых мощных в мире.