Увидев этот заголовок, читатель наверняка подумает, что очередной автор для привлечения внимания публики выдумывает очередной апокалиптический сценарий заката Европы и загнивания бездуховного Запада, который, словно в насмешку над подобными пророками, все никак не закатится и не сгниет. Подумает так – и будет не прав.
Референдум. Итоги
Я просто цитирую одного из инициаторов референдума в Голландии, лидера тамошней Партии свободы, Герта Вилдерса который написал в своем «Твиттере», едва только стали понятны результаты волеизъявления: «Судя по всему, голландцы сказали НЕТ европейской элите и НЕТ договору с Украиной. Начало конца ЕС».
Конечно, и тут можно сказать, что это слова популиста и маргинала, и прислушиваться к ним нет никакой необходимости. Но реакция официальных лиц на результаты голосования, кажется, свидетельствует об обратном.
Сейчас всеобщее внимание с Нидерландов переключилось на другие темы, а там тем временем политическая борьба вокруг результатов референдума продолжается. Инициаторы голосования по горячим следам пытаются дожать власти и немедленно имплементировать его результаты.
«Если мы хотим расколоть Европу, нужно проводить больше референдумов». Картина Иеронима Босха «Корабль дураков» (фото: общественное достояние)
|
Естественно, что сами власти, ориентированные на Брюссель, стараются затянуть время, поскольку считается, что, если Голландия отзовет свою подпись под договором об ассоциации Украины и ЕС, это будет расценено как важная политическая победа евроскептиков.
Один из украинских агитаторов, десант которых высадился в Голландии накануне референдума, Петр Обухов, автор нашумевших фото с депутатом Гончаренко на фоне обгоревших трупов в одесском Доме профсоюзов, делится с читателями своего блога личными впечатлениями от общения с рядовым голландским обывателем:
«Он сказал, что этот референдум для него вообще не про Украину, а про Брюссель. Мол, в 2005 году у них был референдум по поводу Конституции ЕС, и Нидерланды проголосовали против, а подлые брюссельские чиновники взяли, переназвали этот документ по-другому (Лиссабонский договор) и все равно приняли. И раз они вот так нагло плюют на мнение граждан, то сейчас он в пику им проголосует против. Потому что у нас тут демократия, и с мнением народа надо считаться!»
Впрочем, этот сигнал чиновники, похоже, намерены игнорировать. Единственное, что пока придумали в Брюсселе, – это постараться как-то так подредактировать текст договора об ассоциации с Украиной, чтобы объявить его уже совсем другим документом, не подпадающим под действие голландского «нет».
Считается, что победа голландских евроскептиков станет только прелюдией к настоящему потрясению. Она мобилизует англичан к участию в намеченном на 23 июня голосовании по Brexit (как сокращенно от British exit называют возможный исход Великобритании из Европейского союза).
Эти перспективы пугают европейских чиновников и воодушевляют инициаторов британского референдума. Один из них, лидер Партии независимости Великобритании Найджел Фарадж, выступая в Европарламенте, охарактеризовал успех своих голландских единомышленников с помощью весьма примечательной воинственной риторики. По его мнению, «армия народа одержит победу над антидемократическим ЕС».
Карточный домик финансовых деривативов держался на энтузиазме еврооптимистов
Но и этим не исчерпываются проблемы, которые несут Евросоюзу печальные для украинцев итоги голландского референдума.
Wall Street Journal в статье «Отголоски голландского «нет» Украине слышны во всем Евросоюзе» отмечает, что «голосование может даже осложнить сделку ЕС с Турцией, призванную остановить охвативший континент миграционный кризис. Основа этой сделки – ускорение процесса введения безвизового режима для граждан Турции, а в перспективе и членства самой Турции в ЕС. И то и другое, скорее всего, натолкнется на противостояние в Нидерландах».
Прочитав этот абзац, я не мог отделаться от ощущения чего-то смутно знакомого: панъевропейское объединение… Средиземное море… Турция… «противостояние в Нидерландах»…
Европейский союз XVI века
450 лет назад, 5 апреля 1566-го, процессия нидерландских дворян, вырядившихся в нищих оборванцев или, как сказали бы сейчас, «ватников», а тогда говорили – «гезов», проследовала через весь Брюссель, чтобы передать правительнице Нидерландов Маргарите Пармской свою петицию с выражением недовольства государственной политикой.
От своего мужа Маргарита получила титул герцогини Пармы, а затем от отца – эрцгерцогини Австрии. Родилась она во Фландрии, скончалась в Италии. Ее матерью была служанка, а отец – король Кастилии и Арагона, император Священной Римской империи Карл V.
Если мы взглянем на карту, то увидим, что владения этого человека только в Европе простирались на добрую половину нынешнего Евросоюза – и занимали, полностью или частично, территории нынешних Испании, Франции, Бельгии, Нидерландов, Швейцарии, Италии, Германии, Австрии, Хорватии, Словении, Чехии, Словакии, Венгрии, Польши и Румынии.
Эта империя стала детищем общеевропейского экономического роста, который начался около 1450 года и достиг своего пика уже в следующем столетии. Опираясь на человеческие ресурсы Кастилии, мореходные и финансовые – Генуи, финансовые и промышленные – Южной Германии и Фландрии, сырьевые (лес, пенька, зерно) – Речи Посполитой, она сдерживала экспансию турок на Дунае и Средиземном море, развивала ренессансную культуру, а также открывала и осваивала для европейцев Новый Свет.
Принято считать, что все это делала Испания, но до Карла V слово «Испания» было скорее термином античной географии, чем историческим субъектом. Сам король был воспитан при бургундском дворе в Брюсселе и поначалу даже не владел языком своей новой страны.
Политическим идеалом эпохи, известной нам как Ренессанс, было возрождение универсальной европейской христианской монархии – Римской империи. И Карл, в непримиримой конкуренции с другим претендентом на роль нового Юлия Цезаря, французским королем Франциском І, всеми силами пытался этот идеал воплотить в жизнь.
Иммануил Валлерстайн в своем капитальном труде «Мир-система Модерна» так описывает экономическую сторону этого процесса строительства Единой Европы: «Карл V, Кастилия, Антверпен и Фуггеры были вовлечены в формирование огромной сети, в которой одни кредиты и платежи громоздились на другие, и весь этот соблазн будущих доходов в конечном итоге держался на надежде и оптимизме». Трудно не различить в этом описании до боли знакомые черты современных европейских реалий.
Ключевые слова здесь – это «кредиты» и «оптимизм», оптимизм и кредиты. Карточный домик финансовых деривативов держался на энтузиазме еврооптимистов. Но этот энтузиазм раз за разом наталкивался на очередных евроскептиков.
В итоге Карлу V не суждено было повторить исторический подвиг создателя Римской империи Юлия Цезаря. И поэтому ему оставалось лишь уподобиться императору Диоклетиану, разделившему империю на несколько частей и удалившемуся в уединении выращивать капусту.
Нелюбовь евробюрократов к прямой демократии можно объяснить и без отсылок к Гитлеру
В 1556 году он передал своему сыну Филиппу власть над Нидерландами, Испанией, владениями в Италии и Новом Свете, в 1557 году его наследник вынужден был объявить дефолт, а в 1558-м немецкие князья утвердили передачу императорского титула его младшему брату Фердинанду. Сам Карл удалился в монастырь, где вскоре умер.
Однако это разделение первое время носило скорее технический характер и было призвано оптимизировать управление империей точно так же, как в свое время на Запад и Восток была разделена империя Римская. Настоящая же мина рванула там, откуда дед Карла император Максимилиан начинал строительство новой имперской архитектуры, – в Нидерландах.
Начавшись 5 апреля 1566 года, борьба Соединенных Провинций за свои старинные средневековые права и привилегии переросла в грандиозную гражданскую войну, замешанную на религиозных чувствах, и вылилась в буржуазную революцию.
Спустя 80 лет после начала войны был заключен мир, который не только легитимизировал появление в Европе нового республиканского государства, но и ставил окончательную точку в истории единой Европы по версии императора Карла, открывая эру национальных государств.
Европа вообще
Эта идея единой Европы никогда не умирала, но понадобилось две мировых войны, чтобы вновь всерьез взяться за ее реализацию.
Лидерами этого процесса поначалу были не амбициозные великие державы, а скромные осколки разодранных войнами XVI–XVII вв. владений Бургундского дома: Бельгия, Нидерланды и Люксембург (Бенилюкс).
Таможенный союз Бельгии и Люксембурга существовал еще до Второй мировой, а в 1944 году эмигрантские правительства трех стран заключили в Лондоне аналогичное соглашение о беспошлинной торговле и единых таможенных тарифах, которое можно считать одним из первых реальных шагов к зарождению Европейского союза.
Роль Бенилюкса в этих процессах удачно сформулировал публицист Егор Холмогоров:
«Душой Евросоюза стал франко-германский альянс, заключенный де Голлем и Аденауэром. Но сердце его расположено в Бенилюксе. Именно здесь располагается та «Европа вообще», Европа выше границ и выше частных национальных особенностей, которая строится в соответствии с Маастрихтскими (Голландия) и Шенгенскими (Люксембург) соглашениями».
Потому-то и стал этот референдум, посвященный, казалось бы, маловразумительному вопросу подписания очередного договора об ассоциации с очередной периферийной страной, настоящим камнем преткновения для единой Европы.Потому-то и вторит евроскептикам и популистам вполне системный европейский бюрократ Жан Ассельборн, министр иностранных дел Люксембурга. В интервью изданию Hannoverische Allgemeine Zeitung он так прокомментировал результаты голосования в Голландии: «если мы хотим расколоть Европу, нужно проводить больше референдумов».
Чиновник полагает, что это не годный инструмент для решения сложных вопросов. И действительно, политическая культура Евросоюза предполагает консенсусные процедуры согласования различных интересов. Обычной практикой являются «широкие» парламентские коалиции, сформированные из центристских партий, которые перед этим вяло конкурировали друг с другом на выборах.
На этом фоне прямая демократия, подразумевающая только простые и однозначные ответы, вызывает у европейских политиков ассоциации не столько со стоящей особняком сытой Швейцарией, сколько с практиками гитлеровской Германии, превращение которой из Веймарской республики в Третий рейх было обставлено именно серией плебисцитов.
Но нелюбовь евробюрократов к прямой демократии можно объяснить и без отсылок к Гитлеру. Достаточно вспомнить провал единой конституции Европейского союза на упоминавшемся уже референдуме 2005 года в тех же Нидерландах, а ранее и во Франции. В Дании граждане поддержали вступление в ЕС только под обещание властей о сохранении местной валюты, а в Норвегии на референдуме дважды Евросоюзу сказали «нет». А ведь еще по Европе бродят призраки региональных сепаратистских референдумов, которые добавляют Брюсселю головной боли.
Создается впечатление, что Европейский союз все больше становится сугубо элитарным проектом, далеким от чаяний граждан, по крайней мере наиболее развитых европейских стран. Как и 400 лет назад, красивая идея единой Европы объединяет полиэтничные элиты, но встречает все больше сопротивления снизу. И так же, как и тогда, проект, с самого начала опиравшийся на Нидерланды, в трудный для себя момент именно там встречает решительный отпор. Отпор, который вновь грозит стать фатальным.
Вместо послесловия
В середине XVII в., в разгар Тридцатилетней войны, когда окончательно решалась судьба панъевропейской Габсбургской империи, финальную точку в ее истории поставили не свободолюбивые голландцы, не властолюбивые немецкие князья и не могущественный кардинал Ришелье. В 1640 году это сделали каталонцы.
Каталония восстала, устав от высоких налогов, притеснений автономии, отправки своих солдат за тридевять земель на фронты империи, обременительного постоя солдат-иноземцев.
И хотя восстание в конце концов было подавлено, но его вклад в воспетую в последних кадрах фильма «Капитан Алатристе» катастрофу испанцев при Рокруа трудно переоценить. Считается, что для мятежной Барселоны образцом для подражания стали отделившиеся от империи Нидерланды.
Дурной пример, как известно, весьма заразителен…
