От очередного послания президента России Федеральному собранию, и по дате, и по смыслу приуроченного к двадцатой годовщине Конституции РФ, кто со страхом, кто с надеждой ожидали каких-то радикальных конституционных предложений и изменений. Обсуждались самые разные возможности: от юридического закрепления в преамбуле Конституции роли православия как основы национальной и культурной самобытности России – до отмены запрета на идеологию с последующим введением таковой.
Проводя консервативный политический курс, власть встает на сторону «молчаливого большинства» и его ценностей
Ничего подобного, однако, не произошло: напротив, президент подчеркнул значение и незыблемость основ конституционного строя России, описав только совершенно аполитичное предложение об объединении Верховного и Высшего Арбитражного судов.
Ожидавшихся «революционных изменений» сверху озвучено не было, но перемены все же были заявлены, только не перемены в тексте, в букве Основного закона, а уточнение его прочтения, понимания духа Конституции.
Фактически суть послания напрямую вытекает из отечественной истории и из демократизма действующей Конституции и заключается в новом (или «хорошо забытом старом») понимании национальной идентичности, новом «стиле мышления» нашей власти и в новом проекте России. Речь о мировоззрении, о понимании места России и ее исторического пути. Понимание это, что важно, было прямо названо президентом по имени, и имя это – консерватизм.
Но консерватизм многолик и разнообразен. Едва ли ни у каждой страны, у каждого народа есть свое охранение, и сходство между консерватизмом исламским и идеологией консервативной революции в Германии, между консервативными настроениями на постсоветском пространстве после распада Союза и консерватизмом американских республиканцев – весьма относительное. Поэтому не менее важно понять, о каком именно консерватизме шла речь.
Можно отметить три особенности того консервативного курса, который был провозглашен в послании. Прежде всего речь идет о консерватизме неидеологическом, прагматичном и «прогрессивном». Не случаен в этом смысле выбор цитаты. Президент обратился не к наследию «профессиональных консерваторов» (К. П. Победоносцева, К. Н. Леонтьева или И. А. Ильина), а привел слова Н. А. Бердяева.
Николай Бердяев выделяется в истории русской философии отнюдь не своим консерватизмом (он отдал дань и марксизму, и либерализму, и о религии мыслил весьма неортодоксально), но, скорее, радикальным индивидуализмом, культом отдельной человеческой личности и ее неповторимого своеобразия, а также враждебностью к любым унифицирующим людей институтам и идеологиям.
В той же работе, которую цитировал президент, «Философия и неравенство», он пояснял, о каком виде консерватизма идет речь: «Консервативное начало само по себе не противоположно развитию, оно только требует, чтобы развитие было органическим, чтобы будущее не истребляло прошедшего, а продолжало его развивать. Несчастна судьба той страны, в которой нет здорового консерватизма, заложенного в самом народе, нет верности, нет связи с предками. Несчастлив удел народа, который не любит своей истории и хочет начать ее сначала».
- Вардан Багдасарян: Консерватизм по-путински
- Общественное мнение: Конец эпохи офшорной аристократии
- Александр Разуваев: Разумные рамки
- Антон Хащенко: Непопулярные реформы Путина
Это не тот непримиримый «идейный» консерватизм, который упорно, вопреки обстоятельствам, продолжает держаться за отжившие формы, а консерватизм, который можно назвать прогрессивным или содержательным. Тогда за многообразием привычных внешних форм, объективно подверженных трансформациям, он видит их неизменное содержание, не зависящее от «духа времени».
Такой консерватизм не является проектом идеального общества, он не отдает предпочтения каким-либо конкретным формам организации политических или экономических институтов, его задача – найти способ деликатно сохранить и приспособить к меняющимся обстоятельствам то, что имеет право быть сохраненным. Соответственно, политические и экономические решения – это не вопрос принципа, а вопрос эффективности.
Рыночные механизмы и государственное вмешательство в экономику, различные избирательные системы, централизованная и децентрализованная модель социальной защиты – по этим и другим вопросам не существует «однозначной» консервативной позиции. В каждый исторический момент использоваться будет то, что эффективно в данную эпоху и в данной стране. И именно о конкретных решениях конкретных проблем (в медицине и образовании, социальной политике и оборонной промышленности), столь необходимых для сохранения Россией ее исторической сути и роли в мире, и шла речь в послании.
Второй особенностью консерватизма, определенного в послании, является то, что он, при всей своей прагматичности, позиционируется не как стремление, говоря словами Леонтьева, «подморозить Россию», не как простое охранение существующей системы, но как план защиты традиционных российских ценностей и российской идентичности.
Понятие идентичности вообще является важнейшей категорией консервативного мышления. В отличие от либерала, который защищает формальное равноправие различных людей, обществ, культур и точек зрения, мало интересуясь самими различиями (что находит свое высшее выражение в концепции политкорректности), для консерватора акцент ставится как раз на существующих особенностях и различиях, которые не подлежат упразднению, что, впрочем, не противоречит и вполне совместимо с формальным юридическим равноправием.
Консерватизм – это уважение к разнообразию и к границам, не дающим полам, народам и религиям сливаться в единую серую массу. При этом, если оставить в стороне национальные и культурные различия, многие традиционные ценности, веками вырабатывавшиеся человечеством, не являются исключительными. И Россия встает на защиту общих ценностей, «которые тысячелетиями составляли духовную, нравственную основу цивилизации, каждого народа: ценностей традиционной семьи, подлинной человеческой жизни, в том числе и жизни религиозной, жизни не только материальной, но и духовной, ценностей гуманизма и разнообразия мира».
При этом Россия выступает в данном случае не с позиции своей цивилизационной обособленности, а как одна из цивилизаций единой западной ойкумены, построенной на родственных культурных и ценностных истоках. Фактически Россия становится союзником очень многих внутриевропейских сил и защитницей, в том числе и традиционных западных ценностей, и европейской культуры от происходящей нигилистической «переоценки всех ценностей». Что, к сожалению, приводит Россию к конфликту с новомодным понятием толерантности, на котором основана картинка мира современного Запада. Тем самым Россия возвращается к своей исконной идентичности в качестве консервативного полюса Европы.
Вопреки распространенному мнению, консерватизм – вовсе не удел исключительно родовой аристократии или власть имущих, чаще всего это мировоззрение «молчаливого большинства» или «морального большинства» (как называлось движение религиозных консерваторов Джерри Фалуэлла, сформировавших современную идеологию Республиканской партии США).
Проводя консервативный политический курс, власть встает на сторону этого самого большинства и его ценностей. Но защита ценностей большинства не означает обязательной дискриминации меньшинства. Признавая равное право на существование традиционных и альтернативных ценностей, государство вполне может не признавать их равенства в жизни общества, полагая первые особо важными и лежащими в его основании.
Наконец, провозглашенный консерватизм миролюбив. Россия берет курс на новое, не военно-политическое, но экономическое «собирание земель» евразийского пространства, на защиту своего и чужого суверенитета и основ существующего миропорядка, на недопущение военных конфликтов и отстаивание приоритета международного права.
И на фоне активного распространения «либеральных ценностей» в Европе – в том числе вопреки сопротивлению населения, как это происходило в той же Франции, и силового навязывания этих ценностей независимым государствам, как это было в Ливии – позиция России как успешного арбитра и переговорщика, буквально недавно разрешившего сирийский вопрос и предотвратившего иностранную интервенцию в эту страну по ливийскому сценарию, смотрится очень выигрышно.
И в этом вопросе консервативный курс России основывается и на другой странице ее истории: Россия восстанавливает свои позиции в качестве защитника суверенитета народов как во всем мире, так и, в особенности, на постсоветском пространстве, в рамках Евразийского союза.
Заявленный в послании курс – это не план и не декларация, которые можно было бы принимать или оспаривать, а констатация свершившегося факта. Намечавшаяся, казалось бы, в России смута вышла короткой и неубедительной, в то время как во всем мире новые «ценности» уже вступили в конфликт со старыми и шаг за шагом, несмотря на неприятие и сопротивление большинства, отвоевывают себе институт за институтом и страну за страной. А не принявшая их Россия уже оказалась по другую сторону цивилизационного разлома, уже начала «сосредотачиваться», уже выиграла несколько важных внешне- и внутриполитических сражений и 12 декабря провозгласила себя центром объединения консервативных сил.
Консервативный поворот, о котором совсем недавно начали говорить, уже состоялся.
