Как зло стало смешным

Те, кому от 30 и старше, наверняка припомнят эти фильмы. На них водили школьников из групп продленного дня, на них ходили солдаты в увольнение, когда совсем уж податься было некуда; наконец, их смотрели подростки − в те черно-белые годы эти фильмы заменяли им боевики.

Упрощение, примитивизация и окарикатуривание образа врага порождало в обществе цинизм, неверие в «подвиг советского народа

Их сюжеты были неприхотливы и, как правило, сводились к формуле: «наш разведчик уделывает глупых немецких генералов и ворует совершенно секретный план», или «наша танковая группа заходит в глубокий немецкий тыл, чтобы отвлечь внимание от основного удара, который планируется в совершенно другом месте». Собственно, это был развлекательный кинематограф позднесоветского типа: там уже не было глубоких образов, как и не было глубоких идей. В 1970-е годы наше кино взяло курс на создание «советского Голливуда» − была поставлена задача ориентироваться на массовую аудиторию и создавать «легкоусвояемое патриотическое кино».

Это кино в народе называли «стрелялки-пулялки», «киношка про войнушку», «кино про фашиков». Детям советского времени это кино доставляло ту необъяснимую радость, которую ныне доставляет, например, просмотр «Крепкого Орешка» или компьютерная стрелялка. Там был экшн, эффектные позы и фразы («подходите, суки» − обязательно произносил что-то такое наш пулеметчик в лихо заломленной пилотке); там были военная техника, взрывы и сотни каскадеров, которые падали в воду, горели в огне, яростно оскаливали зубы и хрипели в штыковом бою.

Ну и, конечно, там были «фрицы»: не настоящие − условные, «из Прибалтики», которые говорили на знаменитом ломаном русском («Я тепя сейшас путу немночко стреляйт») и воплощали образ врага.

Год назад эстонский режиссер Арбо Таммиксаар собрал главных «фашистов» советского кино − литовца Альгимантаса Масюлиса, латыша Улдиса Лиелдиджа и эстонца Тыну Аава − в литовском поместье Эволе и устроил шуточный Нюрнбергский процесс. Он спрашивал актеров, не раскаиваются ли они сегодня за сыгранные роли (у каждого таких набирается по 30−40).

На эту тему
• Андрей Архангельский: Всюду Ржев
• Зло на экспорт
• Кровь на гитарах
• Андрей Архангельский: Не тревожить людей
• Верхом на динозавре
• Возвращение интеллигента
• Земля умирает красиво

Актеры не раскаивались: роли не выбирают, и вообще ругать актеров за роли злодеев − это довольно глупо. Вы б еще за роль Карабаса-Барабаса или Лисы Алисы осудили.

Атмосфера между тем на площадке была теплая, актеры радовались встрече (к сожалению, Альгимантас Масюлис, которого у нас особенно запомнили по роли генерала Вилли Шварцкопфа в фильме «Щит и меч» и фельдмаршала Манштейна в эпопее «Освобождение», не дожил до премьеры). Их воспоминания перемежаются кадрами из фильмов, которые сегодня принято называть пропагандистскими. Уже одно то, что на роли злодеев в советское кино чаще других приглашали актеров Таллинской, Вильнюсской и Рижской киностудий, позволяет говорить о своеобразной актерской школе, сложившейся в 1970-е годы: своего рода фабрике зла.

Исследователь советского кино Александр Шпагин (который выступил основным комментатором фильма «Фрицы и блондинки») утверждает, что прибалтов в советское кино звали отнюдь не только из-за внешней «похожести» на иностранцев. Знаменитая прибалтийская «холодность», другой тип темперамента призваны были подчеркнуть «чужесть» героев, их несоветское происхождение. Подразумевалось, в том числе, что советский человек в выражении различных чувств не может быть «холоден», что это синоним социального равнодушия, и, стало быть, такой человек или «чего-то боится, или что-то скрывает».

Так исподволь закреплялся в советском кино образ врага − не только одетого в форму нациста или в пальто хорошего американского покроя. Так советских детей учили распознавать «врага внутреннего», который всегда слишком спокоен, слишком трезв или слишком немногословен.

Всем было уже по фигу. Все понимали, что снимают халтуру. Ну есть какой-то там акцент у прибалтов - ну и хорошо

Что же до образов фашистов в советском кино, то тут говорить о серьезной актерской работе вообще не приходится, причем не по вине актеров. Улдис Лиелдидж вспоминает, что когда во время съемок очередной «стрелялки» актер пытался сыграть фашиста более чем одной−двумя красками, ему говорили: «Жестче глаз! Играй зверя!» Роли немцев не нуждались в тщательности или детальной прорисовке – и это сам по себе примечательный факт.

Дело в том, что большинство прибалтийских актеров, игравших в кино 1970-х, родились в 1930-е годы и пережили немецкую оккупацию в детстве. Они помнили немцев в быту, в обыкновенных обстоятельствах, и пытались играть похоже. Но этого как раз и не требовалось: требовалось играть функцию, практически шаблон − некое холодное, ледяное, циничное и бесчеловечное.

«Брежневское кино фактически воспроизводило сталинский киномиф о немцах как о «тупых животных», только оно боялось делать это в открытую, − говорит Шпагин. − Это маскировалось «развлекухой», экшеном, но суть была та же. В 1960-е были попытки серьезно разобраться с психологией врага − например, как в фильме «Помни, Каспар» или «Жертвы», в которых немцы задумываются о том, что зря воюют. Но потом, с окончанием оттепели, эти попытки сошли на нет».

В советском кино можно по пальцам пересчитать фильмы, в которых враг был умен и даже обаятелен. Самый яркий пример такого исключения – «17 мгновений весны». «В сущности, − говорит Таммиксаар, − такая трактовка образа врага − примитивная, схематическая − наносила советской идеологии только вред. Потому что если бы они на самом деле были такими тупыми, то как объяснить их успехи на фронте в 1941−1942 годах, и почему советский народ заплатил за победу такую непомерную, сверхчеловеческую цену?»

#{movie}Арбо Таммиксаар (ему 38 лет), кстати, говорит, что вырос в обычной советской семье и гордился этим: ему только было обидно, что прибалтам доставались роли злодеев. При этом, что довольно курьезно, многие из актеров, игравших фашистов, были народными артистами республиканского или даже всесоюзного масштаба (как Будрайтис, например), а на родине были известны глубокими ролями в драматических театрах. Например, у Масюлиса было в активе 160 театральных работ, а Тыну Аав был любим на родине за роли в спектаклях для детей: его знали в первую очередь как дядюшку Римуса и бравого солдата Швейка.

Прибалтийские актеры пытались бороться с примитивной трактовкой образа врага − старались, по мере сил, усложнить его, сделать более эмоциональным. Но этому мешал и жанр − полуразвлекательный, и установка режиссеров на упрощение зла. Причем карикатурность образа фашиста вполне устраивала и советского зрителя. А что до съемочных групп, то там, в 1970−1980-е, по утверждению Шпагина, «всем было уже по фигу. Все понимали, что снимают халтуру. Ну есть какой-то там акцент у прибалтов − ну и хорошо».

Все это привело к совершенно непредсказуемому результату: патриотическое кино, производимое в промышленных масштабах (можно говорить о 400−500 фильмах такого рода), имело обратный эффект − над ним стали смеяться. Это привело в 1970-е годы к – ни много, ни мало – десакрализации темы Великой Отечественной войны как чего-то святого, как чего-то такого, что заменяло советским людям религию. Память о войне была в позднем СССР главным объединяющим фактором: когда эту память начали эксплуатировать в коммерческих, по сути, целях − ради получения прибыли − была дискредитирована сама идея патриотизма.

Этому способствовало и развлекательное кино «о фашистах»: упрощение, примитивизация и окарикатуривание образа врага порождало в обществе цинизм, неверие в «подвиг советского народа». Словом, скорее уж прибалтийских актеров следовало бы наградить за «деидеологизацию» и антисоветскую деятельность, чем обвинять в пособничестве режиму.

Впрочем, если серьезно, то наибольшими антисоветчиками являются те халтурщики-режиссеры, которые это кино снимали. Потому как идее патриотизма ничто так не вредит, как ее поточное производство.

В этом смысле фильм-размышление Таммиксаара очень поучителен: он вовсе не о том, какими показывали прибалты немцев, а о том, как легко заиграть любое серьезное понятие, вроде патриотизма, если поставить его на поток и зарабатывать на нем деньги. Советская идеологическая машина подорвала саму себя, если можно так сказать, и показательнее всего это можно проследить на массовом кинематографе 1970−1980-х годов. Это вполне актуально не только для Прибалтики, но и для России, и служит хорошим напоминанием тем сегодняшним режиссерам, которые также наловчились штамповать образы доблестных силовиков и спецслужбистов в телесериалах.

Потому что уже опять не столько страшно, сколько смешно.