«Не нужно быть моралистом»

– В истории ваших героев кардинальную роль играют их детские травмы. Вам действительно кажется, что негативный опыт детства до такой степени определяет нашу взрослую жизнь?
– Конечно, он определяет ее не полностью. Но все-таки детство – это, возможно, самая важная часть жизни. Это действительно нечто такое, с чем нам приходится иметь дело всю оставшуюся жизнь, даже если речь идет о том, чего мы не помним, если в этот период чего-то не хватает, то этого будет не хватать всегда. В книге данная мысль сильно акцентирована. Я начал с рассказа о детях, и мне, наверное, необходимо было это сделать, потому что таким образом я впервые коснулся некоторых моментов моего детства. Скорее всего, сейчас я бы написал что-нибудь другое, сдвинул бы акцент чуть дальше.

Я очень поздно научился завязывать шнурки

– Главный герой, Маттиа – ученый, как и вы сами. Это наводит на мысль, что персонаж в какой-то степени автобиографичен.
– Отчасти он автобиографичен, но на самом деле он на меня не похож. Это некая версия меня, доведенная до крайности. Выстраивая этот образ, я начал с маленьких кусочков, присущих моей личности. Таких, как, например, навязчивый способ смотреть на вещи, все время выделяя геометрические формы, узоры, краски и прочие мелочи, вместо того чтобы видеть целостную картину. Мне такое тоже присуще, но для меня это что-то вроде игры. А для него это единственный способ смотреть на мир.

– Своего рода мания?
– Да, но у меня она присутствует в очень мягкой форме. А у него это серьезно. Кроме того, у нас с ним есть еще одна общая проблема: нам трудно делать простые вещи. Он может решать сложнейшие задачи, но элементарные действия ставят его в тупик. Я был очень смышленым ребенком, но порой мне не удавалось что-то совсем простое. Я очень поздно научился завязывать шнурки. И совсем поздно научился справляться с собственными болезненными чувствами. Я сильно от них страдал и, только став подростком, выстроил какой-то необходимый щит между мной и внешним миром. В этом мы с героем тоже немножко похожи. Ну и, конечно, род занятий нас с ним объединяет. Или объединял, по крайней мере.

На эту тему
• Код Джордано
• «Дэн Браун у меня списывал»
• «На старушках страна держится»
• «Современника не обманешь»
• «На Марсе не обвинят в квасном патриотизме»
• «Пишу с точки зрения быдла»
• «Милиционер – уличный образ страха»

– Вы сами не были вундеркиндом?
– Нет, вовсе не был.

– В одном интервью вы сказали, что начинать роман – все равно что прыгать в пустоту. То есть вам было нелегко перейти от рассказов к большой форме?
– Да, конечно. Я вообще не так давно начал писать. Я писал рассказы всего пару лет и был еще новичком, когда решил приступить к роману. Но я подумал, что это будет правильно, что это единственный способ создать что-то значимое.

До этого были два романа, которые остались незаконченными. Оба раза я доходил примерно до 80-й страницы. Проблема была в том, что в обоих этих случаях я пытался выстроить всю историю у себя в голове до того, как начать писать. Это был такой очень научный подход – раскладывать все по сценам, решать: вот сейчас я напишу об этом, а сейчас об этом. И когда я начинал, мне становилось скучно через несколько страниц, потому что я заранее знал, куда двигаюсь. Так что в третий раз я просто заставил свой ум прыгнуть в эту пустоту. Сказал себе: я совершенно не знаю, что будет, я начну с детских историй и посмотрю, что произойдет. И это было правильное решение.

– У главных героев есть реальные прототипы? Есть ли люди, которые могли бы узнать себя в Маттиа и Аличе? В какой степени эти персонажи реальны, а в какой придуманы?
– Прототипы есть. Особенно это относится к Аличе. Она срисована не с какой-то одной моей знакомой девушки, а, я бы сказал, как минимум с трех. То есть она как бы сплав из них.

За свой роман Паоло Джордано получил Premio Strega – самую престижную литературную премию Италии (фото: обложка книги)

– А они об этом знают?
– Да, и у одной из этих девушек действительно были проблемы с пищеварением. Именно она познакомила меня с жестоким миром этих болезней. Она рассказала мне множество эпизодов, которые попали в книгу, и мне пришлось просить у нее разрешения описать все это. Так что девушки вполне в курсе дела.

– Внутреннее одиночество человека, похоже, представляет серьезную проблему для современного западного мира, включая Восточную Европу и Россию. Считаете ли вы, что описание и осмысление одиночества – одна из главных задач литературы сейчас?
– Думаю, это всегда было так – сама по себе литература была как бы путем к одиночеству. Просто потому, что чтение – это одинокое занятие, это время, проведенное наедине с самим собой. Но литература вряд ли служит только для того, чтобы излечить одиночество, я не верю, что от одиночества вообще нужно лечить. Скорее, литература стремится к тому, чтобы придать ему форму. Хорошую и значимую форму, сказал бы я.

В Италии все говорили о школьной травле. Судя по видео, снятым на мобильный телефон в школе, там происходило что-то ужасное

– Ваш роман посвящен чисто человеческим темам, но все же некоторые вещи, описанные в нем, придают ему социальную остроту – например, школьная травля.
– Я не принимал сознательного решения разобраться с социальными проблемами, это как-то само собой произошло. Как писатель я очень боюсь социальных проблем, потому что когда ты решаешь: вот теперь я буду говорить о школьной травле, – у тебя обычно возникает очень идеологизированный взгляд, очень нравоучительное отношение. И для литературы в этом нет ничего хорошего. В ней нужно стремиться к подлинности, а не быть моралистом. Я думаю, что эти вещи влияли на меня, скажем так, в фоновом режиме. Когда я писал о переходном возрасте, в Италии все говорили о школьной травле. Судя по видео, снятым на мобильный телефон в школе, там происходило что-то ужасное – умственно отсталые ученики подвергались избиениям и т. п. Но специально я на этом не сосредотачивался.

– Вы так же сильно интересуетесь простыми числами, как математик Маттиа в вашем романе?
– Я? Нет, не так сильно. Но я много раз пытался разгадать тайну этих чисел, и это тоже была своего рода игра. Вроде того, как мы решаем судоку. Я пытался таким образом расслабляться, хотя на самом деле это ведь вовсе не способ расслабиться – как только ты начинаешь думать о таких вещах, то остановиться уже не можешь, тебя затягивает в воронку. Я не знал о существовании простых чисел-близнецов до того, как начал писать, сначала я писал лишь о простых числах как таковых. Но однажды, просто для справки, открыл страницу Википедии и обнаружил, что есть простые числа-близнецы. И они совершенно безукоризненно подошли для того, о чем я рассказывал. Это получилось случайно.

#{interview}До «Одиночества» я написал рассказ примерно на ту же тему, и там в качестве метафоры человеческих взаимоотношений были взяты не простые числа, а явление из области физики – частицы, которые называют запутанными. Бывает так, что одна частица распадается на две, и они разлетаются на большое расстояние. Но даже если они очень далеко друг от друга, все равно происходящее с одной из них влияет на то, что происходит с другой. Причем влияет моментально. И это парадокс, потому что никакого соприкосновения между ними нет. Я начал с этой метафоры, и она должна была быть использована в «Одиночестве простых чисел». Но мне показалось, что это слишком сложно. И потом, Маттиа – математик, а не физик.

– Ваша первая метафора – та, которая из физики, – заставляет вспомнить об «Элементарных частицах» Мишеля Уэльбека. Он, кстати, тоже пишет об одиночестве.
– Конечно. На самом деле этот роман очень сильно на меня повлиял. Даже, наверное, слишком сильно. Я не читал его до того, как начал писать эту книгу. Начал читать, когда написал примерно половину своего текста. Герои Уэльбека произвели на меня такое сильное впечатление, что мне пришлось чтение прекратить. Я подумал, что если не остановлюсь, то у меня самого получится ровно то же самое. И я «Элементарные частицы» до сих пор еще не дочитал, теперь мне стоило бы это сделать.

Мне кажется, что литературе следует избегать жанровости. С жанрами можно играть, как это делает, скажем, Тарантино в кино

– «Одиночество простых чисел» выходит за рамки распространенных жанровых стандартов. Как бы вы сами определили жанр романа?
– Я не могу дать определение, у меня с этим всегда сложности. Для меня не так уж проста ситуация, когда кто-нибудь тебя спрашивает: «Чем ты занимаешься?» И ты отвечаешь: «Я писатель». – «А что ты пишешь?» И ты говоришь: «Романы». – «А какие романы?» Тут я не знаю, как ответить. По-моему, это действительно не относится ни к какому жанру. Это просто роман, и мне кажется, что литературе следует избегать жанровости. С жанрами можно играть, как это делает, скажем, Тарантино в кино. Но я не думал ни о каком конкретном жанре. Я больше задумывался о том, что делают современные американские писатели, которые очень сосредоточены на теме семьи и такого рода вещах, но что у них за жанр, я не знаю.

– А вообще, кто ваши любимые авторы?
– Упомяну троих, чье творчество оказалось наиболее важно для написания «Одиночества». В том, что касается детства и исчезновения сестры героя, я многим обязан Иэну Макьюену. У него есть роман «Дитя во времени» – это прекрасная книга об отце, который потерял свою маленькую дочку в супермаркете, и ее так никогда и не нашли. Никколо Амманити, возможно, повлиял на меня сильнее, чем другие итальянские авторы. Он написал много историй о подростках. Я думаю, что многому у него научился. А Майкл Каннингем помог мне в изображении мира взрослых. Этот писатель умеет проникать в разум другого человека совершенно волшебным образом. Любой персонаж, любой голос, который он берет, кажется подлинным.

– Вы получили Premio Strega – главную итальянскую награду в области литературы. Считаете ли вы это своим принципиальным достижением?
– Это было как бы кульминацией всего процесса. Я бы не сказал, что сама по себе премия была для меня так уж значима, потому что я никогда особенно не доверял премиям. Но все-таки Premio Strega получали самые важные итальянские писатели прошлого века. Почти все громкие имена есть в этом списке. И мне не по себе оттого, что я оказался в нем так рано. Когда я получил премию, я спросил себя: что же мне делать дальше? Я испугался, что у меня пропадет мотивация. И тогда я решил забыть об этом. Я просто переживаю приятные последствия своего лауреатства. Но никогда не думаю: вот как здорово, я взял Premio Strega!

– Вас, наверное, уже утомило постоянное внимание к вашей персоне – подозреваю, что это не прекращается с прошлого года.
– Да, с начала 2008-го.

– Ваш роман очень хорошо продается, ваши фэны пишут цитаты из него на стенах домов. Но теперь нужно двигаться дальше – представляете ли вы, как повторить этот успех?
– Нет, я об этом не думаю и не думаю даже, что это вообще возможно. Успех – результат сочетания многих факторов. Произошло что-то особенное, и повторить это нереально. Единственное, к чему я изо всех сил стремлюсь, – это быть честным с самим собой, с тем, что я представляю собой сейчас. Я стараюсь не делать ничего специально для читателей или для фэнов.