Подвиг разведчика

20 лет назад, 17 февраля 1988 года, один из таких - Александр Башлачев- сделал свой последний шаг: из раскрытого окна питерской многоэтажки.

Первые станут последними

Не умел жить в придуманном мире, не умел бывать там и здесь попеременно; не умел жить с полузакрытыми глазами

…Трагедия именно в том, что первыми жертвами любых перемен всегда становятся не худшие и не никакие, а именно лучшие – независимо от их убеждений и симпатий.

…Давным-давно, году так в 88-89-м, в “Комсомольской правде”, которая тогда была еще совсем другой, появился материал под названием “Как не закалилась сталь ”. Один из авторов статьи был известный ныне писатель Борис Минаев, речь шла о мальчике, комсорге и отличнике, который тоже был из таких вот - “слишком хороших” советских людей.

И он почему-то выбросился из окна – после выпускного вечера. Я сам тогда был комсоргом класса – может быть, поэтому я чуть ли не плакал, когда читал эту историю?..

…Семена нежданной свободы упали на странную почву: подростало последнее, циничное поколение юных советских обывателей конца 80-х, “внеистричное”, бестелесное, рисующее свастику на партах во время политинформаций.

Немотивированная жесткость, отрицание любых моралей и абстракций, отсутствие каких бы то ни было убеждений… Будущие участники и жертвы постсоветского беспредела готовились сыграть свои роли – кому что было суждено.

Одновременно - словно предчувствуя все это! - в те же годы из большого окна перестройки шагнуло вниз некоторое меньшинство - отдельные советские мальчики и девочки, которые отнеслись к призыву “перемен!” слишком искренне и серьезно.

Причины самоубийств назывались разные - как, кстати, и в случае с Башлачевым: творческий кризис, драма в личной жизни, даже “переутомление”…

Почему-то никто не вспомнил про экзестенциальное: всеобщее притворство, невозможность излить себя, и призрачность заслуг в глазах ничтожества.

Возможно они, эти последние, слишком честные дети советской эпохи, уходили, выбрав именно такой способ Не согласиться – в силу собственного максимализма и бескомпромиссности – с наступающей эпохой торжествующего жлобства.

СССР напоследок предал не дедок и бабок с ветеранскими колодками, не ученых и не военных – он, в первую очердь, виновен перед этими детьми, чистыми и честными, которые в последний раз поверили Совку на слово.

Их обманули

На эту тему
• Башлачев двадцать лет спустя
• Высоцкий: Ворованный воздух
• Андрей Макаревич: «Люди наелись музыки!»
• БГ – фрик
• 24 часа и 24 года «Несчастного случая»

Башлачев тоже ушел из жизни именно в это, в общем-то, еще не самое страшное время.

Он, конечно же, не был противником режима или диссидентом (власть всегда, как и сегодня, пугается более всего тех, кто является на самом деле ее потенциальными союзниками).

Башлачев был из особой и редкой категории русских людей – она существовала и до революции, и, не смотря ни на что, опять проявилась при советской власти.

Заметнейшими из ее черт были личная ответственность за происходящее вокруг и болезненная склонность к самопожертвованию. Причем, к самопожертовованию какому-то совершенно бессмысленному, даже позерскому…

Всеобщему. За всех. Вообще.

Парадокс в том, что такое бессмысленно самопожертовование, такое глупое переживание за всех, и само наличие людей, способных на это - есть признак нравственного здоровья общества.

…Эту традицию жертвенности, экзальтированной ответственности за происходящее вообще и вокруг - в ее эстетическом преломлении - в СССР в 80-е подхватил именно Башлачев.

Достаточно послушать его песни, и любой психолог вам скажет, что эта интонация, этот его вой – “ка-ак ходил Ванюша вдоль по синей ре-е-ечке…” – свойственна неуровновешенному, истеричному, так называемому “демонстративному типу”.

Мы с вами – не психиатры, и в определении “истеричный” на самом деле с человеческой точки зрения нет ничего плохого.

Большинство людей обычно реагируют на присходящее в обществе “спокойно” - сквозь призму ругани с женой, покупки нового пылесоса или обсуждения цен на бензин, и только редкие “истерики” почему-то воспринимают общую несправедливость как личную трагедию.

Башлачев – попытка личного покаяния за всех; охват и размах соответствовал таланту: за грехи прежних правителей, за неприкаянных русских ванек, за миллионы по-дурацки прожитых советских жизней (“Гипнотезер”, “Соседка”, “Петербургская свадьба»).

Он, конечно же, приветствовал свободу, он ее любил вдвойне - как может ее любить человек и журналист, для которого свобода – это еще и инструмент.

Но одновременно в нем было еще и чувство огромного стыда за то, КАК мы с этой свободой обошлись.

Да, он ненавидел условный 37-й год – но так, как ненавидеть его мог именно советский человек, у которого один дед воевал на фронте, а другой в это время – сажал или сидел.

Башлачева самого разрывало на части от этой странной советской достоевщины, от осознания этой всеобщей виновности тире жертвы, неразделимых.

Но поначалу его еще хватало на то, чтобы в хотя бы в песнях уговорить, примирить, в конце-концов, заставить напиться за общим столом этих метафорических родственников, находящихся по обе стороны колючей проволоки…

Но на каком-то этапе Башлачев, как и некоторые другие, понял, что он – со своей странной придурью, смесью искусства и жертвенного служения – оказался вдруг не нужен.

Общество может не принимать такого человека, спорить с ним – но это еще полбеды. Возможно, Башлачев почувствовал, что для таких, как он, в будущей жизни вообще не предусмотрено места. Он не ошибся.

Большинству из нас к середине перестройки было ведь уже глубоко наплевать на судьбы родины, на разваливающийся совок - появились другие, частные заботы…

И Башлачев это ясно чувствовал.

Попадая мимо нот жизни

Башлачева сгрызала тоска – оттого, что он видел, куда в конце-концов приведут страну эти “норковые шапки”

…“Я стервенею с каждой норковою шапкой” – пела Яна Дягилева, тоже типичная “ жертвенница”, черед которой настал всего через три года, в 91-м.

У Дягилевой в этой ненависти была хоть некоторая доля концептуальности, с элементами «игры в ненависть» - в силу жанра, так сказать…

Башлачев же вообще не умел отстраняться, играть с реальностью: для него происходившее было только страшным, чудовищным личным разочарованием, как и для тех самых “правильных” советских детей.

Вместо того, чтобы искать и культивировать в себе свободу духа, народ бросился искать свободы кинуть, купить, убить - и это открытие оказалось для Башлачева едва ли не страшнее тоталитарного гнета.

Формальная причина самоубийства – творческий кризис. Хотя, я думаю, Башлачева убила вот именно эта неспособность обычного, банального человека, которому “дают перемен”, использовать свободу для того, чтобы стать лучше.

Башлачева сгрызала тоска – оттого, что он видел, куда в конце-концов приведут страну эти “норковые шапки”…

Вот какая подлая штука: свобода, спущенная сверху, в первую очередь жестоко отомстила всем, кто был свободен и так, до официального разрешения - свободен по-настоящему, подлинно, внутренно.

Кто из вас со мной?

…Отчего-то меньше других известна его песня “Подвиг разведчика”, моя любимая.

“По выходным так хочется в разведку – айда, ребята, кто из вас со мной?” – поется в этой якобы временнOй песне. Хотя именно в ней выражено стремление простого совка сделать что-то “просто так” - из-за одного только вечного томления духа, от ощущения бессмысленности существования…

Так герой песни, осоловевший от пьянства пролетарий, от тоски решает вдруг совершить нечто абсурдное – по мотивам советских приключенческих фильмов: на самодельном парашюте прыгнуть из самолета в тыл врага, напакостить, молчать во время допросов и перед смертью спеть “Катюшу”…

Словом, любым способом вырваться, выйти за границы себя, стать шире себя.

Почему-то ощущение от песни остается не столько шуточное, сколько трагическое. За последние годы мы ведь тоже старались не замечать, пытаясь загнать вовнутрь это странное томление, желание иногда хоть бы и глупость какую-то сделать – только бы не быть раз и навсегда заправленной пружиной в большом корпоративном механизме:

…Пройду как мышь – от Альфы до Омеги
Тропою партизанских автострад –
Все под откос – трамваи и телеги –
Не забывайте, падлы, Сталинград!..

Я щит и меч родной страны Советов!..
Пока меня успеют обложить,
Переломаю крылья всем ракетам -
Чтоб на Большую землю доложить:

Мол, вышел пролетарский кукиш Бонну
Скажите маме – НАТО на хвосте…
Ваш сын дерется до последнего патрона –
На вражьей безымянной высоте!..

…Своих-то героев Башлачев с легкостью отправлял в путешествия по удивительному, воображаемому, существующему параллельно реальности пространству – а вот сам этого не умел.

Не умел жить в придуманном мире, не умел бывать там и здесь попеременно; не умел жить с полузакрытыми глазами. Он – в силу, опять же, своей странной всеответственности – привык этому миру отдаваться целиком, жить только Здесь.

А потому и не мог выпрыгнуть из своей единственной невеселой реальности понарошку: другая реальность – так другая, изволь, но тогда тоже – все только по полной программе.

И вышел весь. Целиком.

Хорошо ли вам там, Саша?..

Кроме поэтического таланта, он обладал еще одним редким качеством: он не боялся быть хорошим человеком. Популярная ныне банальщина – вроде “хороший человек – это не профессия” – просто в очередной раз ярко характеризует время. Профессия, еще и какая.

Просто работать плохим человеком гораздо проще.