Кадровая политика Трампа не может не беспокоить главу майданного режима Владимира Зеленского и его серого кардинала Андрея Ермака. И они не будут сидеть сложа руки, ожидая, когда их уберут от власти по решению нового хозяина Белого дома. Что они будут делать?
6 комментариевПовесть о нерожденных душах
Сенсация последнего Каннского фестиваля – картина молодого румынского режиссера, завоевавшая «Золотую пальмовую ветвь», высшую награду этого ристалища, наконец попала в наш кинопрокат.
Киноманы, предпочитающие всему на свете минималистское кино, снятое за три копейки где-нибудь на задворках, в хрущобах эпохи Чаушеску, с непрофессиональными или полупрофессиональными актерами, ликуют.
Пинок Голливуду
Cкромная история, сделанная методом кинонаблюдения, похожая чуть ли не на домашнее видео, кусок реальной жизни, заснятой на пленку
Еще бы, какой изящный пинок под зад всему этому Голливуду, не стесняющемуся озвучивать астрономические бюджеты (иногда до четверти миллиарда зеленых) своих поделок, в лучшем случае наводящих тоску, в худшем – отвращение.
Впрочем, с отвращением и у Мунджиу все в полном порядке – его полудокументальная, страшная в своей бесстрастности картина повествует о подпольных абортах со всеми надлежащими подробностями.
Когда наконец убийство (иначе не скажешь) произойдет, подруга молодой женщины, сделавшей нелегальный аборт, увидит на полу сгусток человеческой плоти, на самом деле – безжалостно извергнутого из материнского лона почти живого пятимесячного человека.
Интересно, что, посмотрев эту картину в Канне, наши критики разделились на два лагеря: кто-то восхищался, обвиняя заодно бесчеловечные режимы (действие фильма происходит в последние годы правления Чаушеску).
Другие же, более тонкие ценители искусства, заметили и другой пласт, присутствующий в этом беспощадном фильме.
- Новый Андрей
- Няня на страже мира
- Режиссеры бывшими не бывают
- Сообщающиеся сосуды
- Спецприз для России
Чаушеску там или Сталин, черт бы с ними: всякая женщина, хоть раз в жизни сделавшая аборт, понимает, что это исключительно ее решение, и режим тут ни при чем.
Так вот, Мунджиу, если мне не изменяет чутье, говорит не столько о Чаушеску и ему подобных, а о грехе, который одна подруга поневоле взвалила на другую.
Ибо именно другой, вовсе не беременной, не брошенной женихом и относительно благополучной, предстоит весь кошмар переговоров с врачом-циником, все эти чудовищные приготовления к операции и прочее, прочее. Эдакая советская общежитская ситуации: хотя у нас в 80-х аборты не были запрещены, девчонки боялись огласки на факультете и творили черт-те что прямо в стенах общаги.
Тонкий философский вопрос
Если истолковать этот с виду бытовой сюжет, то, видимо, нужно все же пойти дальше: в странах, где не преподавался, во-первых, Закон Божий, а во-вторых, никому не объясняли, что человек начинает жить с минуты своего зачатия, аборт считался чуть ли не доблестью.
Во всяком случае, обычным делом, а никак не убийством и не грехом. Ясное дело, обстоятельства бывают всякие и запрещать никто никому ничего не должен, и все же, все же, все же…
Вопрос очень и очень тонкий, весьма и весьма двусмысленный. Парадокс этого фильма состоит как раз в этом: виновными оказываются вовсе не Чаушеску со своими присными, а девчонки, не ведающие, что творят. Иначе бы у Мунджиу получилась бы не художественная картина, а скорее научно-популярная: скажем, об антисанитарии в беспросветных условиях тоталитаризма.
Недаром каннское жюри так пленилось этой с виду скромной историей, сделанной методом кинонаблюдения, похожей чуть ли не на домашнее видео, кусок реальной жизни, заснятой на пленку. Видимо, за всем этим чувствуется метафизическая боль, кошмар обыденности, ужас существования, тиски, в которые человек загнан от роду.