Владимир Сорокин: «Перестройка у нас еще и не начиналась…» - 2

Часть вторая ( начало здесь ).

- На Франкфуртской книжной ярмарке нобелевский лауреат Гюнтер Грасс танцевал на презентации своей книжки. Кстати, я не знаю, следите вы за этим скандалом или нет, но ради рекламы своей новой книжки недавно Грасс признался, что в войсках СС служил.

Как Набоков говорил, что в нормальном государстве портреты главы государства должны не превышать размеров почтовой марки

- Можно отнести это выступление к его уже, мягко говоря, немолодости и потере вкуса. Хотя, может быть, тайна службы в СС его мучила, и он рано или поздно хотел рассказать об этом.

- Как Раскольников, для которого на миру и казнь красна?
- Да, опуститься на колени и покаяться на все четыре стороны. Хотя, если честно, я не очень верю искренности шестидесятников, особенно западных. Все эти люди, как правило, достаточно циничные.

Но если вернуться к теме презентаций, то я считаю, что вся эта суета вокруг новых книг достаточно бессмысленна. Так же бессмысленна, как, например, и все эти выставки современного искусства.

- А выставки-то почему бессмысленны?
- Потому что на вернисажах происходит то же самое, что и на книжных презентациях. Те же люди, что раньше приходили ко мне, – телеведущие, какие-то длинноногие модели, корреспонденты радио, – все они идут затем и на выставки тоже. Но все они идут не для того, чтобы посмотреть на картины.

Да и сами художники, впрочем, уже давно делают презентации не ради того, чтобы люди оценили их работы. Им это, в общем, … у них есть договор с галереей, и процесс идет уже как бы помимо них. Но вся эта суета и мельтешение странным образом отражаются на качестве работ.

- Володя, но а как тогда быть? Откуда брать информацию о новинках? Заходишь в книжный магазин, а он затарен и невозможно выбрать что-то вменяемое.
- Нет, это не так, Дима. С этим я не согласен.

- Любая ваша книжка обречена на читательский интерес. А как быть дебютанту или самому обычному писателю или художнику?
- Вот я с удовольствием прочитал ваш роман «Семейство пасленовых», и я думаю, что этот текст рано или поздно сам себе проложит дорогу. Для меня это безусловно. Ведь он того стоит.

И вся эта затаренность книжных магазинов ему не помеха. Надо просто делать свое дело, вот и все. А что нам остается? Если вы посмотрите список бестселлеров, то что там стоит в первых рядах? Это же не имеет отношения к литературе, это же все некие полые внутри проекты.

4. День литературы

Владимир Сорокин

- Но в невидимой очереди за признанием некоторые стоят всю жизнь!
- С другой стороны, не надо искусственно загонять себя в андеграунд, это тоже чревато. Андеграунд искусственным быть не может, он всегда вынужденный. И если он был уместен в 70–80-е, то сейчас – люди, которые загоняют себя…

Вот история с Галковским. Это талантливый человек, но он как бы искусственно загнал себя в совершенно андеграундную ситуацию. Недавно я прочитал его интервью, где он высказался о том, что, оказывается, мы, постмодернисты, виноваты в гибели интеллигенции в России. То есть по его рецепту в конце 80-х надо было дать сильно по голове Пригову, Сорокину и Пелевину, чтобы они не совращали интеллигентские массы. Цитирую почти дословно.

Его умозаключения, как мне кажется, есть следствие того, что человек пересидел в искусственно созданном андеграунде больше, чем нужно. Это тоже пагубно, ибо порождает паранойю, разрушающую его собственное творчество.

- А вы себя считаете постмодернистом? То есть можно ли говорить всерьез о постмодернизме в литературе применительно к вам или к Пригову? Мне всегда казалось, что здесь происходит путаница терминов: писатель не может быть постмодернистом по определению – ты можешь быть либо писателем, либо постмодернистом.
- Ну, о’кей. Кто такой Набоков, например? Вот кто это по определению?

- Ну, он типичный модернист, выстраивающий свой персональный мир. В отличие от Набокова, постмодернист – это тот, кто за базар не отвечает. Постмодернисты – это Дашкова, это Донцова, создающие симулякры в виде книг, по сути книгами не являющиеся. Постмодернисты – это публицисты, каждые полгода меняющие свои политические взгляды.
- А вот я своих взглядов не меняю. То есть я как был антисоветчиком двадцать лет назад, так им и остался. Учитывая при этом, что мы продолжаем жить в «совке», хотя и несколько видоизмененном. Модифицированном.

- Россия – страна медленная. У нас только перестройка сейчас началась. Хотя говорили о ней уже лет двадцать назад.
- Перестройка в России еще и не началась.

- «Накануне накануне»?
- Она еще грядет.

- Пока мы только период гласности переживаем...
- Да, вот-вот сейчас появится, наверное, новый «Взгляд» и новые следователи по особо опасным делам Гдлян с Ивановым.

- Новый «Взгляд» уже появился. Сейчас мы для него говорим…
- Я бы, конечно, хотел дожить опять до такого момента, когда…

Я ведь присутствовал в 1991 году на демонтаже памятника Дзержинскому. Может быть, я действительно доживу до этого опять. Когда его снова поставят, а потом вновь низвергнут…

Отвечая на ваш вопрос о том, считаю ли я себя постмодернистом. Я же не могу сам себя оценивать и квалифицировать. В 80-е годы меня называли концептуалистом, в 90-е – постмодернистом. Но, наверное, я просто литератор, как и вы, Дима. Собственно, как и те же Пригов с Пелевиным. Я прозаик. Вероятно, это и есть правда.

5. Лошадиная работа

Владимир Сорокин

- Вы каждый день пишете?
- Это зависит от процесса, в котором я сейчас нахожусь. Если я пишу какую-то большую вещь, то, да, я стараюсь работать каждый день. Иначе ощущение текста может уйти и нужно будет время, чтобы его восстановить. Очень важно целостное ощущение того, что пишешь. Это как видение шахматной доски. Ты должен видеть все 64 клетки.

Но если я закончил вещь, то я могу сделать паузу в несколько лет, как было, например, после книги «Сердца четырех». Тогда я семь лет не писал прозу, я писал сценарии, пьесы.

- Это не считается?
- Просто это другой жанр. Проза – это лошадиная работа. Писание большого текста – это как бы перерождение в такого битюга, который на себе должен вывозить груз. Медленно так, с ежедневным усилием. А пьеса – это дискретная вещь, это вспышка все-таки оформленная. Да, пьеса тоже занимает время, но это не изнурительный марафон, как в случае с прозой.

- А вы «сова» или «жаворонок»?
- Я встаю рано. Обычно будят собаки, которые рано встают. И я иду выпускаю их на двор, выпиваю стакан воды, принимаю холодный душ и сажусь за стол. До 12 я работаю, потом у меня по расписанию следует какой-то завтрак, и потом опять работа до обеда. И все. После обеда я уже свободен.

- А что вы сейчас читаете?
- Надо сказать, что для себя (лучше поздно, чем никогда) я недавно открыл Ле Карре. Я не большой любитель детективов, но я сейчас читаю его, и особенно приятно, что он очень современно писал еще в 70-е.

- А из наших?
- Не могу сейчас вспомнить. Дело в том, что у меня этот год был очень напряженным. То есть я закончил «Лед» и практически сразу начал «Опричника». А если я пишу, то с таким подробным чтением у меня проблема.

- Вы не смотрите сериалы? Например на СТС?
- Дело в том, что я бы смотрел их, если бы там были хорошие диалоги. Но их пишут просто сапожники.

- Но это вы про наши, да?
- Да. Хотя… Один наш сериал я просмотрел, 25 серий, купив на DVD. Это «Зона». Он сделан действительно хорошо. Во-первых, качественная сценарная работа, во-вторых, его поставил Петр Штейн, талантливый театральный режиссер. Вышла очень достойная вещь. Рядом с ним я и близко ничего не могу поставить.

- Но у них там, в «Зоне», зачем-то появилась любовная линия, которая как-то, мне кажется, ломает общий стиль и достоверность изложения…
- Ну да, к сериалу и у меня есть претензии. Но в общем и целом он получился у них весьма сбалансированным. То есть это эстетически продуманная вещь, что сейчас большая редкость.

- Да, и не только на телевидении, к сожалению.
- А так я в основном смотрю каналы «Дискавери» и «Меццо».

6. Сетевая реальность

Владимир Сорокин

- А в Интернете вы много бываете?
- Сейчас меньше. Потому что это все-таки функциональная вещь. Но я чувствую, что он постоянно актуализируется.

- В какую сторону?
- В сторону наиболее достоверного источника информации. Потому что и телевидение, и бумага в России контролируются государством. В них есть и официальная цензура, и самоцензура. По первой реакции журналистов на «Опричника» я хорошо это почувствовал. У пишущих работает даже не цензура, а самоцензура: они не хотят анализировать мои тексты…

- Или уже просто не могут?
- Нет, именно они не хотят себе позволить думать. Потому что это может иметь последствия. А для того чтобы ездить отдыхать в Турцию, надо писать легко.

- А «Живой журнал» вы не смотрите?
- Да, смотрю. Я обычно захожу в него по ссылке. Кто-то что-то упоминает, и я захожу и уже автоматически углубляюсь в кусты, когда они начинают разветвляться. «Живой журнал» – это очень достойный ресурс, действительно живая жизнь, и там можно прожить жизнь.

- Свою или не свою?
- Я бы сказал, какую-то жизнь.

- Вам, кстати, очень грамотный «Живой журнал» ведут – sorokin-news. Дотошно и подробно освещают все публикации, связанные с вашим творчеством.
- Люди, которые его ведут, делают это с большим удовольствием.

- А кто это делает, если не секрет?
- А я вот не знаю.

- Мне казалось, что это кто-то из вашего близкого окружения, потому что там отслеживаются все ваши перемещения по Европе или по Уралу.
- Я никому не докладываю о своих планах. Нет, все новости вылавливаются из потока сообщений. В ЖЖ у меня нет агента или доверенного редактора.

На эту тему
• Владимир Сорокин: «Перестройка у нас еще и не начиналась…»
• Полет опричника в Оренбург
• Дмитрий Бавильский: «Мертвые души» на новорусский лад
• Георгий Садовников: «Большая перемена» смотрится и сейчас
• Питер Акройд: «Пушкина я ставлю выше Шекспира»
• «Эмиграция» – история болезни страны и человека

- А за политикой следите?
- Ну да, собственно, она же проникает в тебя сама. Даже если ты за ней не следишь.

- А как к Путину относитесь?
- Не задавайте провокационных вопросов, Дима.

- Но жить стало лучше, жить стало веселей. Скажем, я сам стал жить лучше…
- Ну что ж, если у вас такое ощущение, значит, вы должны любить Путина.

- Ну, он же не девушка…
- Понимаете, Дима, в здоровом обществе влияние государства должно быть минимальным… Как Набоков говорил, что в нормальном государстве портреты главы государства должны не превышать размеров почтовой марки. У нас же…

Собственно, это и есть Россия. Путин очень русский феномен. Собственно, как и Ельцин, как и Горбачев.

- Было бы странно, если бы это были не русские феномены.
- Ну да, странно представить, если бы к власти в России пришел бы человек совершенно европейского типа. Так что на наш век русских феноменов хватит. Хватит…