Владимир Сорокин: «Перестройка у нас еще и не начиналась…»

Кто-то очень верно заметил, что с настоящим писателем интереснее всего говорить не о литературе. Поэтому размышления Владимира Сорокина, ну, например о Путине и «Живом журнале», вы сможете прочитать завтра.

Часть первая

1. Один день Андрея Даниловича

- После окончания массивной романной «Трилогии» лично я не ждал от вас новой книги так скоро. Эта повесть возникла как-то вдруг?

Водяной корабль растаял, уплыл... И сегодня – да, я вернулся к старому доброму стилю

- Она возникла как тоска по отвязному языку. Так я писал раньше и сейчас, за «ледяное пятилетие», очень по нему соскучился. Одновременно…

Ведь «День опричника» вырос из одной очень старой идеи, набухавшей во мне с достаточно юных времен. Я помню свое первое впечатление от феномена опричнины. Оно было очень сильным.

Но то, что тему опричнины прорвало именно сейчас, неожиданно и для меня самого. Хотя это одновременно и закономерно. И я могу это логически объяснить, хотя это будет долго.

- Ну так объясните. Или вы торопитесь?
- Нет, я думаю, все происходит вовремя.

- Мы знаем вас как писателя актуального, с помощью эстетических ходов говорящего на темы сегодняшнего дня и того, что всех волнует.
- Собственно, и «Очередь», и «Марина», и «Норма», и «Сердца четырех» по выходе каждый раз и были разговором о том или ином «сегодняшнем дне». Наверное, «Опричник» – это во многом тоже разговор о сегодняшней России, хотя там речь идет о 2028 годе.

- А почему выбрана именно эта дата?
- Трудно объяснить. Если «Голубое сало» – это 2068 год, то в «Опричнике» описывается как бы первая половина этого временного промежутка, по которому Россия неуклонно движется.

- «День опричника» – попытка вернуться в стиль до «Голубого сала», в период экспериментов со стилем, предшествовавший «Трилогии»?
- Да, конечно. «Опричник» – это и есть возвращение к авторскому свободному языку. В «Трилогии» я чувствовал себя путешественником, вмерзшим в лед. Но в том была вопиющая необходимость, ведь от писания «Льда» я получил довольно сильное чувство, сильный драйв. Но во время работы над ним мне приходилось сдерживать свою синдроматику в рамках определенного жанра. Это было довольно трудно и продолжалось достаточно долго. Возникла необходимость передохнуть.

- «Ледяная трилогия» и воспринималась как насилие над вашей органической писательской природой…
- Но это на самом деле очень приятное насилие. И я до сих пор очень трепетно отношусь вообще к «Трилогии» и ко всей этой теме, несмотря на то что она уже ушла. Водяной корабль растаял, уплыл... И сегодня – да, я вернулся к старому доброму стилю.

- Ольга Славникова написала роман, «2017» называется…
- Не читал.

- Я сам задумал роман, действие которого будет происходить в 2030 году. Действие «Дня опричника» происходит в 2028-м. Почему нас всех так тянет в будущее?
- Это очень закономерная тяга, напоминающая мне времена Чернышевского, когда легче всего было именно что фантазировать о будущем. Потому что настоящее в России всегда понятно и безысходно. Вероятно, поэтому…

Мне всегда было интересно фантазировать о будущем России. Собственно, все мы до сих пор не научились жить настоящим. Мы балансируем между прошлым и будущим, и наши метафизические ноги разъезжаются. Нас разрывает. В этом, вероятно, и заключается основа русской метафизики. И я думаю, что на наш век этого «разъезжания» хватит.

2. День Сорокина

«Во многом «День опричника» – это как раз и есть моя реакция именно на современную монструозную Москву» (www.srkn.ru)

- Как вы сейчас живете?
- Я уехал из Москвы и живу в Подмосковье. Большую часть времени общаясь со своими близкими, собаками и деревьями. Москва же…

Я почувствовал, что она перестала быть «моим» городом.

- Что произошло? Вы столько сил положили на ее описание...
- Тем не менее, она…

Самое неприятное заключается в том, что и мальчиком, и юношей, и уже сложившимся человеком я ее запомнил как город. Сейчас это не город, то есть Москву сегодня очень трудно назвать городом.

Недавно я был в Екатеринбурге, потом заехал в Ярославль и заглянул в Кострому. Вот это – города! А Москва – государство в государстве. Это некая отдельная страна.

И здесь самая большая для меня проблема – это то, что я не могу никак ее обозначить. Я никак не могу ее назвать. И во многом «День опричника» – это как раз и есть моя реакция именно на современную монструозную Москву.

- А как вам поездка вглубь России?
- Замечательно, надо сказать.

- Помните, мы хотели привезти вас в Челябинск? Но не сложилось. Тем не менее на Урал вы попали.
- Ну, я думаю, что теперь все это возможно, потому что сейчас я большее предпочтение отдаю провинции. И я с удовольствием поеду в Челябинск.

- Потому что это более здорово? Или интересно?
- Более здорово и в человеческом смысле, и в культурном. Там есть люди и этически, и эстетически вменяемые. Здесь же, в Москве, надо очень сильно попотеть, чтобы найти этически, а тем более и эстетически вменяемого человека.

- А почему для старта «Дня опричника» вы выбрали такую необычную форму – до начала осени она продается только в Екатеринбурге?
- Отчасти это произошло из-за того, что там она печаталась в типографии. Как и все книги издательства «Захаров». Совершенно неожиданно предложение приехать на Урал поступило от господина Бисерова. Он не только директор типографии, но еще и владелец сети магазинов «100 000 книг». Европейского уровня магазины, очень хорошо обустроенные и продуманные.

При знакомстве Бисеров оказался интеллигентным человеком с хорошим вкусом. Его приглашение совпало с тем, что мне надоели московские презентации, которые сводятся к тому, что приходит полубезумная толпа, половину которой я не видел никогда…

3. Формы культуры и культура форм

- Больше никогда и не увидите...
- …Но все они тем не менее начинают активно пить и есть и громко разговаривать. И я как-то теряюсь, начинаю теряться. Я не понимаю, какое эти люди имеют отношение к моей книге и ко мне.

На эту тему
• Полет опричника в Оренбург
• Дмитрий Бавильский: «Мертвые души» на новорусский лад
• Георгий Садовников: «Большая перемена» смотрится и сейчас
• Питер Акройд: «Пушкина я ставлю выше Шекспира»
• Норвежский квинтет
• «Эмиграция» – история болезни страны и человека

А на Урале все происходило достаточно камерно. Хотя пришло достаточно много людей, но все они были неслучайными. И я увидел провинциальную интеллигенцию, которая сумела сохранить себя. И все они задавали в общем осмысленные вопросы. Это было не пошло, понимаете? В сочетании с городом, который мне тоже понравился, это произвело положительное впечатление.

- Записки писали?
- Состоялся живой разговор, люди подходили и говорили хорошие слова. По их лицам я чувствовал, что они читают, что их действительно волнует литература. Подошел один человек, который подарил мне каменную птицу с каким-то напутствием. Все это было очень трогательно.

- Публичные формы общения писателей с читателями – чаще всего достаточно странные и даже пошлые штуки.
- Я бы сказал, во всем этом есть даже страшное что-то.

- Они нелепые…
- Да-да, совершенно. Нет, я в Москве уже давно этого не делаю.

Окончание следует.