Михаил Бударагин: Одиночество Саши Гороховой

В 30 километрах от подмосковного Наро-Фоминска, в поселке Калининец, бывшем военном городке, восемь девушек избили инвалида Александру Горохову, сняли это на видео и, кажется, не слишком раскаиваются.

Инвалид, деньги, клевета, за слова отвечать – это же не чужие, это – свои

В Калининце побывали съемочные группы всех федеральных телеканалов, в группах в социальных сетях продолжают кипеть страсти, но эта история, если присмотреться к ней внимательно и беспристрастно, куда страшнее и симптоматичней, чем кажется.

Формально все выглядит следующим образом: неожиданно разверзлись врата ада, и 8 его исчадий, принявших женский облик, растоптали свою приятельницу, за что – под радостный вопль сочувствующих – понесут суровую кару.

Я не буду изображать столичного журналиста, который сразу все понял, не пошел на поводу у общественного мнения и весь такой в белом пальто стоит: это не так.

Я искренне присоединился бы к общему сетевому хору, который вопиет, как Алеша Карамазов, «расстрелять». Я, правда, не стану снабжать избивавших всеми теми эпитетами, которыми их уже снабдили, но, положа руку на сердце, я с этими эпитетами (нелюди – это самое, наверное, печатное) согласен.

Но. Не присоединился. Мне представляется, что общественное возмущение сильно опоздало, а до жесткого истязания хорошо бы не доводить.

А, кроме того, я не верю в неожиданно появившихся из ада восьмерых девушек, а верю в то, что росли они и воспитывались ровно в той среде, которая сейчас называет их чужими.

Они – не чужие.

Я побеседовал со многими людьми, которые знали избивавших. Не все из интервьюеров дали согласие на то, чтобы их имя прозвучало в тексте, но каждая цитата, которая прозвучит ниже, подтверждена двумя или тремя мнениями.

Александра Горохова (фото: m24.ru)

Не буду давать косвенную речь с кавычками, для удобства приведу авторизованные мнения трех человек.

Ольга Таранина: Вы знаете, я бы не сказала (во всяком случае, до совершения поступка), что они – исчадья ада: сколько общалась, вполне адекватные девушки. Женю (Евгения В. – прим. ВЗГЛЯД) нянчила в детстве. С Наташиным (Наталья Мизгирева – прим. ВЗГЛЯД) ребёнком мой ребёнок в одной песочнице играл. Настя (Анастасия Егорьева – прим. ВЗГЛЯД) моя соседка. Я от них такого не ожидала. Да, вели они себя всегда легкодоступно, перед парнями выпендривались, но какой-либо агрессии никогда от них не видела. Наташа из них – самая старшая. Саша с ней очень близко дружила. Саша вообще очень скромная девушка. А Наташа – да, хабалистая. А остальные семеро – это просто их компания. Наташа всех подговорила, вот они и как стадо за предводителем и ломанулись.

Марина Тищенко: Вчера гостила у родителей, и в Наташиной квартире (она соседка родителей) нет никого. Я так поняла, что семья уехала. Я из тех девиц не знаю никого, слава Богу, не приходилось с ними общаться, но видела в городке. Поселок маленький, все друг друга знают. Говорят, что Наташа – из-за того что Саша перестала ей давать деньги, которые получала по инвалидности – распустила слухи о том, что Саша плохо отзывается об этих девочках, что они гулящие и пр... На что эти безбашенные твари (извините, по-другому не могу их назвать) решили отомстить Саше за клевету и выловили ее, когда та возвращались из магазина.

Ольга Таранина: У девочек семьи неблагополучные, но те, кто хочет работать, те работают. Мы от Москвы, в конце концов, в 40 км.

Марина Тищенко: У Наташи отец пил, они в разводе с ее мамой, но жили вместе все. Он всегда спокойный и как будто брошенный. Мне кажется, большая часть маминой любви отдавалась Вике (старшей сестре) и ее детям. Сестра всегда в работе с мужем, а бабушка с внуками то и дело встречалась на улице. Наташа толком нигде не работала после школы – это факт. Молодая мама 21-летняя, которая среди бела дня пьет пиво и ест шаурму, ругается матом и у которой есть силы курить и делать детей, вполне может найти силы, применив хитрость, чтобы каким-то косвенным способом брать эти деньги у Саши.

Вся беда в том, что такие поселки, как Калининец, – никак не Москва. Там нет детских садов, школ, досуговых и спортивных центров, никакой культуры, никакого развития, никаких интересов.

Наталья Мизгирева (фото: vk.com/natysik768)

Только за последний год я, наконец, там увидела клумбы для цветов, как-то более-менее залатали дороги и решили вопрос с каким-никаким досуговым центром. А так там постоянно были случаи нападения солдат на школьниц, избиений и драк. Да и молодежь там запущенная.

У всех, наверное, было разборки в школе, и у меня с девочками из этого поселка (мы ходили в одну школу), и дело чуть не дошло однажды до конфликта, но если бы дошло, думаю, вряд ли бы стали так издеваться. У нашего поколения моего возраста все-таки было сердце добрее и воспитание лучше.

Светлана Пахомова: Я общалась с Наташей, пока училась в школе, в 7 классе мы переехали, и связь потерялась. В ней всегда было право сильного: приказы, команды. И все принимали это. Никто слова ей сказать не мог, и считалось, что раз сильная, значит, все правильно делает. В Калининце заняться нечем, люди живут какими-то сказками о том, что раньше было хорошо. Когда раньше-то? Всегда так было. И сейчас в городе собралось полсотни жителей, покричали и разошлись. Потому что избиение Саши Гороховой – кошмарное, конечно, но ведь в целом-то, давайте посмотрим на ситуацию в целом – агрессия, злоба, ненависть никого там не удивляют. Можно, конечно, просто, чтобы телевидение из Москвы потом не приезжало. А за закрытыми дверьми – сколько угодно. Кто сильный, тот и прав. Закон джунглей.

Есть два сюжета, которые стоит понять, чтобы прояснить логику и механику произошедшего.

Итак, давайте сложим этот пазл.

Молчат и левые, молчит и либеральная оппозиция. Все очень заняты войной со Змеем Горынычем, пообедать некогда

Быть «доступной для мужчин» – это, в общем, не то чтобы норма, но явление в маленьких городках, где патриархальные связи разрушены, вполне обычное. Но осуждаемое. Причем и теми, кто сам «доступен», и теми, кто ведет добропорядочную жизнь.

Буквального диктата над телом человека уже нет (ни у государства, ни у общества нет на это ресурсов), но диктат символический никуда не делся. Ты не вправе распоряжаться телом, оно не твое, не ты решаешь, что можно и нужно с ним делать. Сил контролировать это ни у кого уже нет, но возмущаться и давить – сколько угодно. Реальность не соответствует нашим о ней представлениям? Тем хуже для реальности.

При этом жить на чью-то пенсию по инвалидности (или использовать эти деньги) – явление как раз ничуть не порицаемое. Это делать можно, даже если Москва находится меньше чем в полусотне километров и заработать вполне есть где. Инвалид – эксклюзивный ресурс, которому государство пусть немного (никаких золотых гор, конечно, но до 10 тысяч рублей получить можно), но помогает. Мало того, инвалид де-факто должен делиться, не всем же так – случайно – повезло.

За отказ делиться следует расправа, оформленная как обвинение в клевете. Клевета оказывается страшным грехом, потому что – вспомните-ка – «за базар надо отвечать», «следить надо за словами».

Тот факт, что якобы клевета была правдой, никого не должен останавливать. Ведь «ты за слова ответишь» – чуть ли не главный рефрен последних лет: вспомните историю с женой футболиста Жиркова, которой журналист задал «не те вопросы». Криков о том, что корреспондента стоило бы где-нибудь в темном углу поколотить, было столько, что уши закладывало. Если за вопросы можно поколотить, то за отказ давать деньги можно вообще убить – а почему нет-то?

Девочки из Калининца ваших криков не читают, но дух веет где хочет, поэтому удивляться нечему – атмосферу нетерпимости создали не эти восемь изуверов, ее создали все те, кто кричал «бей».

И в этой атмосфере, где важной оказывается только форма (так, например, мало кого из тех, кто говорит о «ценности семьи», волнует, а не бьет ли в этой семье кто-нибудь кого-нибудь до полусмерти – это ведь не важно, правда?), где можно «гулять по мужикам», но нельзя об этом говорить, где нет никаких других механизмов, кроме «наказать», где инвалид вызывает не столько сочувствие, сколько завистливую жалость – как в этой атмосфере не процветать Наталье и ее подругам?

И кто же их остановит?

Школа разрушена, все попытки создать какое-то подобие общественного воспитания заканчиваются тем, что воспитывать приходит героиня Нонны Мордюковой, не верящая даже сама себе. Можно написать еще сорок восемь концепций чего-нибудь хорошего: реализовывать их в Калининце поручат все той же начальнице подъезда. Все это будет уныло, плоско, глупо, ходульно, но можно будет отправить куда-нибудь отчет.

Эффективные менеджеры от образования ужасны, а те, кто сражается с ними за воспитание, – в сто крат хуже.

Общественные организации? Если они хорошие, то заняты ежедневной, адовой, тяжелейшей адресной помощью тем, кому уже плохо, а если дурные и имитационные, то просто карикатурно бегают с нагайками вокруг собственных гробов и при появлении первых же Цапков забираются под лавку и трясутся там от страха.

Общественные силы? Да с чего бы.

Националисты скромно молчат, и даже понятно, почему. Инвалид, деньги, клевета, за слова отвечать – это же не чужие, это – свои. А признать, что у нас большие проблемы не с чужими и даже не со своими, а с самой тканью реальности, – это обнулить все свои ставки.

Молчат и левые, молчит и либеральная оппозиция. Все очень заняты войной со Змеем Горынычем, пообедать некогда. Все, кто борются за лучшую жизнь, не то что не знают, что делать с Калининцем, но даже не думают об этом. Проще промолчать и сделать вид, что ничего этого просто нет: пусть об этом один раз скажут в вечерних новостях, а в Сети прозвучит сто призывов «растоптать гадин». И все закончится до следующих «гадин», а потом – еще раз до следующих, и каждый раз – до следующих. И всегда – до следующих. Не барское это дело – спуститься на глубину и возвысить голос оттуда.

Потому что всякий, кто идет на смену, точно знает, что заниматься этими девочками незачем. Они поубивают друг друга, ну и пусть. Для националистов важно, что нет никаких таджиков, можно расслабиться. Левые готовые в самом крайнем случае поддержать какой-нибудь заводской профсоюз. Либералы вписываются только за своих. Девочки из Калининца и все те сто миллионов человек, которые выглядывают из-за их спин – да кому все это сдалось-то?

Потому и тишина.

В этой тишине на голову Саше Гороховой опускается нога.

Что делать? Ждать и говорить тем, кто рядом, убеждать каждого, кого удастся убедить, в простых вещах. У нас нет ничего, кроме будущего. Прошлое – поле игры разных манипуляторов, лезть туда не нужно, профессиональные шулеры вас разденут и выкинут на мороз. Настоящему посвящена эта колонка. А будущее – там есть шанс. Призрачный, но есть.

Я думаю, мы все равно победим и диктат над телом, и презрение не только к инвалидам, но и вообще ко всякому, кто чем-то отличается от нас, победим мы и традицию добивания жертвы ногами, и традицию трусливого взгляда поверх голов тех, кто бьет, травит и кричит о необходимости насилия.

Сегодня силы регресса, дикости и невежества одерживают победу за победой, но главного у них нет – уверенности в том, что они тут надолго.

Они тут – случайно, поэтому им так нужно прятаться за прогнившие гробы, и из-за этих гробов рассказывать нам о том, что надо убивать слабых, сажать за слова, травить тех, кто тебе не нравится, придумывать какие-то сказки о никогда не существовавшем золотом веке.

На их наступление мы можем ответить только терпеливой работой над созданием будущего, где всем им (а заодно и тем восьмерым, кто избивал Сашу Горохову, а заодно и тем, кто научил этих восьмерых жить именно так) не будет места.

И мы все равно победим. Не сегодня. Не завтра. Не скоро. Но у нас много времени, это у них его нет.