Кадровая политика Трампа не может не беспокоить главу майданного режима Владимира Зеленского и его серого кардинала Андрея Ермака. И они не будут сидеть сложа руки, ожидая, когда их уберут от власти по решению нового хозяина Белого дома. Что они будут делать?
6 комментариевМихаил Бударагин: Без памяти
Либеральный доктринер Фукуяма считал, что история закончится, потому что дальше уже просто некуда. Какая наивность. История просто начнется снова, из самой тьмы, из работорговли, из тотемизма, из людоедства.
Никогда не начинал колонок, как полагается, как этому учат – со смелого заявления, с парадокса. Но в этот раз, пожалуй, стоит сделать именно так.
Зато пространства для кратковременной памяти сегодня все больше и больше: увидел, нажал, лайкнул, забыл, снова увидел – и так каждый день
Я думаю, что история закончится очень скоро, но вовсе не так, как это описал еще в начале 90-х знаменитый Фрэнсис Фукуяма. Он, напомню коротко, говорил о том, что либеральная демократия – итог исторического развития, и потому страны, принявшие эту почти уже религиозную концепцию, будут избавлены от всех бед «истории», став «постисторическими».
Вся история человечества, кажется, должна доказывать конечность социально-политического устройства: это или коммунизм, или капитализм (либерального толка), но это – не обязательно так. Возможно, мы еще вернемся даже не к феодализму, а прямо к работорговле, забытой, осужденной и проклятой.
1
Почему?
Начну немного издалека, с мозга, который формально не имеет к коммунизму или капитализму никакого отношения. Зато он имеет отношение к человеку, который и придумал капитализм, коммунизм, а заодно – и историю как таковую, то есть – протяженный в века и периодически актуализируемый опыт, основанный на той или иной трактовке текстов или предметов материальной культуры.
У обезьян истории нет, они просто рождаются и просто умирают. Хотя память у них, конечно, есть.
Но только человек обладает удивительным и пока не объясненным свойством помнить о том, что где-то и когда-то жили древние греки.
Как это работает? Философски и культурологически объяснить память можно. Устные предания, письменные источники, специально созданные исторические и литературные труды – все это, разумеется, воскрешает в нас память, объясняя нам, что работорговля – это плохо, а греческая философия – хорошо. Но мы не спим с учебниками в обнимку, и Сократа от Аристотеля не отличим. О шумерско-ассирийской цивилизации мы вообще не помним ничего.
Есть то, что называется «памятью поколений». Термин глубоко антинаучный, но по общепринятой классификации такую память стоит отнести к долгосрочной. Второй тип памяти, краткосрочный, в нашем сюжете не играет никакой роли: живого древнего грека никто из читателей не видел.
Нейрофизиологи, которые изучают память как процессы мозга, выделяют и другие ее типы: например, зрительную или аудиальную, сенсорную или модальную, эмоциональную или образную. Но твердо известно сегодня вот что: есть разная краткосрочная и разная долгосрочная память, и в гипоталамусе (отдел промежуточного мозга) не до конца понятным образом первая конвертируется во вторую, исходя из того, что можно назвать «пропускной способностью» нейронов.
Аналогия с компьютером очень простая, хотя и не дает всей полноты картины: вы можете передать мне файл в терабайт весом, но не за секунду, все зависит от скорости.
Точно так же вы можете заучить ряд из сорока чисел, разбросанных в произвольном порядке, но лишь один человек из миллиарда делает это сразу, с ходу. И ни один человек через восемь лет после заучивания не сможет этот ряд воспроизвести.
Исчез опыт длительного событийного переживания путешествий: только специально обученные люди проводят в странствиях больше двух недель
Из ограничения возможностей передачи и хранения и исходит моя гипотеза.
2
Теперь давайте задумаемся над собственно информацией и представим себе сегодняшнего ребенка, который облачен в мобильный телефон, планшет, телевизор, радио в родительской машине, у которого есть Сеть, но нет кое-чего другого.
Приведу простой пример. Когда в малособытийном мире второй половины XIX века лирический герой отправлялся в путешествие, это событие занимало недели и было опытом длительного событийного переживания. Когда в конце века XX мы с ребятами ходили строить какие-то невозможные дома на деревьях (это называлось «штаб» и не спрашивайте, почему), опыт переживания по длительности и интенсивности был таков, что я до сих пор это помню.
Может ли опыт подобного рода, совершенно обязательный для любого ребенка еще пятьдесят лет назад, навсегда исчезнуть? Может и исчезнет. Точно так же уже исчез опыт длительного событийного переживания путешествий: только специально обученные люди проводят в странствиях больше двух недель, даже в какую-нибудь чудовищно далекую Бразилию можно долететь за 15 часов.
Зато пространства для кратковременной памяти сегодня все больше и больше: увидел, нажал, лайкнул, забыл, снова увидел – и так каждый день. Сотни тысяч единиц информации, все нужно рассортировать, все – соотнести, чтобы потом забыть или запомнить на короткий срок.
Эволюция, между тем, – это не выживание сильнейших, как думают малограмотные читатели популярных пособий, а выживание самых приспособляемых, это борьба за адаптацию, и человеческий мозг не может из этой борьбы выключиться. Он будет адаптироваться к этому валу информации.
Как именно?
3
Очень просто. Вытесняя на периферию или попросту забывая целые социокультурные пласты.
Например, науку. Забыты века Просвещения и Великих географических открытий, ценность знаний о том, что в Индии живут индусы, а не индейцы, равна нулю (недавний пример с женой футболиста Жиркова, которая «красивая», доказывает этот тезис с такой очевидностью, что неловко). Фигура ученого, мыслителя, философа дискредитирована полностью, и никакими отсылками к Канту этого не исправить.
Наука была где-то там, но это уже неважно. Завтра, я уверен, окажется, что и науки-то никакой не было, а то, что Земля – круглая, выдумали странные какие-то люди, да и вообще, зачем об этом думать, ведь можно «быть красивой».
Память о науке просто оказалась менее всего укоренена, но и память об истории постигнет та же участь.
Рано или поздно количество информации, которую нужно будет обработать за единицу времени, достигнет порогового значения, и тогда долгосрочная память о том, что вряд ли пригодится нам в течение ближайших трех дней, просто исчезнет, ведь мозг-то не резиновый. Долгосрочная память останется уделом семейным, а не национальным.
Здесь-то и начнется наша долгая дорога к повторению прописных истин.
Рабство еще обязательно появится: ведь если Земля не обязательно круглая, а ценность знания равна нулю, то почему бы не попробовать и работорговлю? Почему бы не попробовать и каннибализм, раз никакой науки не было?
Человечество уже научилось забывать – не специально, просто так получается, такова логика развития информационных сетей, которые продают байты, и каждая новая продажа должна быть лучше предыдущей. Так почему бы не забыть и древних греков с их Периклом? Почему бы не забыть и Леонардо да Винчи?
Мы, впрочем, еще старых правил люди, мы сдюжим. А вот наши правнуки – они-то, конечно, никуда уже не денутся.