Сергей Маркедонов: О независимости

Пять лет назад парламент Косово в одностороннем порядке объявил о независимости бывшего автономного края Сербии. После этого политического решения начался процесс его международной легитимации. Только до конца 2008 года независимость Косово признали 53 государства. На сегодняшний день количество стран – членов ООН, признающих косовский суверенитет и нахождение этой территории вне сербской юрисдикции, равняется 98. Много это или мало? Ответ на этот вопрос зависит от использования тех или иных критериев.

С «концом истории» на Балканах торопиться пока не стоит. Впрочем, только ли на Балканах?

Если сравнивать количество стран, признающих косовскую государственность, с числом тех, кто поддержал независимость Абхазии, Южной Осетии или Турецкой Республики Северного Кипра (ТРСК), то бывший сербский край, говоря боксерским языком, выигрывает за «явным преимуществом». У Абхазии на счету шесть признаний, у Южной Осетии – пять, у ТРСК и вовсе одно (республику признает только Турция). Однако международное признание невозможно описывать исключительно в арифметическом формате. В ООН 193 члена. И даже сегодня, после появления впечатляющего списка тех, кто согласился с решением косовского парламента пятилетней давности, он едва превышает половину всех государств мира. Это 50,8% от списочного состава. 11 декабря 2012 года этот своеобразный экватор был преодолен с помощью Доминики, а 24 декабря последним (на момент написания статьи) государством, признавшим Косово, стал Пакистан. Лидеры Косово неустанно говорят про североатлантическую и европейскую интеграцию как главную свою цель. Вот и в феврале 2013 года все необходимые по такому случаю оптимистические прогнозы были сделаны. Косовский президент Атифете Яхьяга (занимает этот пост с апреля 2011 года) заявила о готовности выполнить все условия, предъявляемые для вхождения в Европейский союз и НАТО.

Между тем даже не все члены НАТО и ЕС признают Косово в качестве отдельного от Сербии государства. До сих пор этого не сделали Испания, Греция, Словакия, Кипр и Румыния. И есть большие сомнения, что эти члены дружной европейской и североатлантической семьи в скором времени поменяют свои подходы. Тем паче что после прошедших 25 ноября 2012 года региональных выборов в Каталонии большинство получили сторонники изменения статуса этого региона. В январе нынешнего года Каталония была провозглашена «суверенным политическим и правовым субъектом в составе Испании». И хотя сама эта декларация выглядит по большей части как символический и психологический акт, он создает определенный прецедент, последствия которого сегодня (особенно в свете готовящегося на 2014 год референдума о самоопределении) до конца трудно просчитать.

Однако при всех разночтениях внутри НАТО и ЕС у Косово есть еще одна важнейшая препона внутри ООН. Даже если бывший сербский автономный край получит 2/3 от числа членов организации, то потребуется консенсус в Совбезе, а при нынешней позиции России и Китая это крайне проблематично. Складывается интересный парадокс. В списке тех, кто признал Косово, есть и бывшие югославские республики. Даже позиция официального Белграда сегодня не выглядит такой уж «железобетонной». Независимость сербские власти не признают, однако принять участие в «высоком диалоге» согласились. При посредничестве Евросоюза встреча президентов Сербии и ее бывшего автономного края уже имела место быть. Заметим, что в ней принял участие не Борис Тадич, которого традиционно рассматривали как либерала и человека, склонного к излишним уступкам, а Томислав Николич, еще недавно эксплуатировавший имидж «крутого националиста». Кто теперь вспомнит его обещания подумать о признании Абхазии и Южной Осетии!? Но при этом Москва и Пекин пока что не демонстрируют особого желания пересмотреть свои прежние подходы, а без преодоления их вето доступ в ООН для Косово остается недосягаемой мечтой.

На эту тему
• Максим Юсин: Их национальная боль
• Максим Юсин: Сербский прагматизм
• Виталий Третьяков: Три района для сербов
• Боевики международного масштаба

Если, конечно, не провести тотальную реформу организации в самые сжатые сроки. Но сегодня такой вопрос в повестке дня не стоит. Пекин же (в отличие от России и США, занимающих разные позиции по отношению к различным сепаратистским практикам), последовательно выступает против односторонней сецессии. По словам известного китайского специалиста по постсоветской геополитике Чжана Яо, «в предыдущие несколько веков Косово, Абхазия и Южная Осетия имели непростую историю, сложные этнические проблемы»: «У Китая есть свои проблемы в национальной политике. А потому, с точки зрения КНР, наша страна не заинтересована в иностранном вмешательстве в вопросы китайской национальной политики и территориальной целостности. Но в то же самое время и Китай не вмешивается в схожие проблемы, имеющиеся у других стран». Даже если предположить «смену вех» в настроениях не только Москвы, но и Белграда, позиция Пекина вряд ли претерпит кардинальные изменения. В КНР тактическим выгодам предпочитают следование более фундаментальным принципам.

Пять лет назад международная легитимация косовской независимости вызывала бурные споры. На Западе крайне популярным был вопрос «Кто следующий?», который обращался к Москве. В особенности после того, как 26 августа 2008 года вслед за «пятидневной войной» Россия признала Абхазию и Южную Осетию. Впервые после распада СССР не союзные республики, а автономные образования получили государственное признание. Однако тотального пересмотра межгосударственных границ бывших советских республик не произошло, что, впрочем, не гарантирует защиту территории бывшего СССР от подобных сценариев. Как бы то ни было, а в фокус дискуссии попали не сущностные политические сюжеты, а правовые формальности. В первую очередь речь шла о факторе международного вовлечения в процессы признания.

Так, по словам профессора Джорджтаунского университета Чарльза Кинга, «есть много вещей, по которым казус Косово нельзя просто сравнить с Абхазией или с Южной Осетией»: «Разные размеры территорий – это первое отличие, присутствие миротворцев с мандатом ООН и постконфликтная реконструкция – другое. Отношение правительства Косово к возвращению беженцев – третье. И четвертое – широкая международная поддержка независимости Косово». По мнению известного специалиста по де-факто государственности профессора Тартуского университета Эйки Берга, «Абхазию и Южную Осетию можно сравнивать с Косово по разным аспектам, но они сильно различаются по способам достижения признания независимости от остального мира». Между тем, повторимся еще раз, статические методы – не самые оптимальные в понимании динамики вокруг де-факто образований. В конце концов, для самого населения, проживающего в них, количество признаний вторично. Это скорее психологический, чем содержательный сюжет в их повестке дня. Кроме того, стремление Абхазии, Южной Осетии, Приднестровья или Нагорного Карабаха к самоопределению развивалось и укреплялось вовсе не с оглядкой на Косово. Косовский опыт стал популярным в Сухуме, Цхинвале, Степанакерте или Тирасполе тогда, когда США и их союзники стали активно использовать его на международной арене как некий «уникальный случай» для самоопределения. Отсюда и возник запрос на доказательство собственной «уникальности» и «особости».

В конце концов, основой для самого движения за самоопределение была не надежда на признание всего мира, а практика национального строительства, уходящая к временам принципов Вудро Вильсона и Владимира Ильича Ленина. Фиксация этнических различий на территориальной основе, политизация и абсолютизация этничности и, как следствие, имманентный этноцентризм и этнократизм. Вот то, что стало мотором и албанского самоопределения в Косово, и серии самоопределений на постсоветском пространстве. И во всех этих случаях доминировало стремление не к правовому и компромиссному урегулированию, а к обеспечению своего этнополитического доминирования. Какими бы разными ни были этнические композиции, процентные соотношения различных групп друг к другу и роль внешнего фактора. Во всех случаях территория выступала приоритетом по отношению к человеку, его правам и свободам.

Что же касается международного сообщества применительно к этнополитическому самоопределению на Балканах или в Евразии, то данный фактор сам по себе мало что объясняет, поскольку дело не во внешнем присутствии как таковом, а в том, помогает оно самоопределению или нет. В случае с Косово большая часть стран, ведомых США, помогла сецессии, а в случае с Абхазией, Южной Осетией, Приднестровьем и Нагорным Карабахом пыталась ее сдерживать. Говорить при этом о каких-то правовых критериях в отрыве от национальных интересов не представлялось (да и сейчас не представляется) возможным. Как только у России возникло понимание необходимости не мешать корректировке статус-кво (сам этот процесс начался за несколько лет до 2008 года), она пошла вопреки воле международного большинства в случае с Абхазией и Южной Осетией, но продолжила следовать в фарватере доминирующей повестки дня в ситуации с Приднестровьем и Нагорным Карабахом.

Сегодня на фоне растущей турбулентности Ближнего Востока и предстоящего переформатирования американского военного присутствия в Афганистане («проблема-2014») косовский сюжет значительно поблек и утратил свою актуальность. То, что данное образование, продолжающее существовать в двух реальностях, остается одним из беднейших в Европе, а этнические меньшинства (в первую очередь сербы) практически сохраняют нелояльность к новому государству, мало обсуждается сегодня. Косово рассматривается как пройденный, пусть и с издержками, этап. Между тем драматическая ситуация в той же Македонии почему-то подсказывает, что с «концом истории» на Балканах торопиться пока не стоит. Впрочем, только ли на Балканах? Ведь свое понимание полезности косовского опыта живет и в постсоветских республиках, и в «старой Европе» (взять ту же Каталонию), и на Ближнем Востоке (перспективы Курдистана).

Политическое решение пятилетней давности привело к тому, что принцип этнического самоопределения снова вышел на первый план. В значительной мере принципы Вильсона и Ленина получили новую посмертную реабилитацию. Проблема была и остается только в одном. У всех националистических элит были и есть свои, не совпадающие друг с другом образы «своей земли» и «своей страны». И когда международные отношения перестают следовать хотя бы плохим, но критериям и пусть даже подобиям правил, опасность масштабного «генерального межевания» возрастает. Поспешив с похоронами «Ялты и Потсдама», политики и на Западе, и на Востоке существенно усилили риски такого сценария. Собственно говоря, он уже сегодня не абстрактная реальность, а политическая данность.

Источник: «Политком.RU»