Михаил Бударагин: Не сослагательное наклонение

Вагон метро. Переглядки, реплики. Один человек, недовольный тем, что на него не так посмотрели, поднимается с места, подходит к двум другим, двое встают и стреляют в него из травматического оружия – второй выстрел был в голову, после чего, как сказали бы в полицейской сводке, «покидают место происшествия».

И – тысячи комментариев, сотни перепостов. Единодушие: молодцы, мол, наши-то, как они его. Да, это важно отметить: вставший и подошедший – Хашим Латипов, стрелявшие неизвестны, по виду – обычные мужчины, немного напряженные, но трезвые, явно не психопаты. Таких в столичном метро каждый день – миллион.

Это – рамка, короткий эпизод, который не разовьется, судя по всему, ни во что. Мужчин ищут, пока это все. Но эпизод категорически важный, нуждающийся в детальном и, прежде всего, спокойном анализе.

То, что случилось, описывается как не свершившееся будущее, с деталями, которых никто не видел, с подробностями, о которых каждый имеет свое представление. Оно и стало общим, это представление.

Предельно простая история, где есть пострадавший, а есть двое, стреляющие в подошедшего к ним мужчину, рассказывается совсем не так, как она произошла.

Подробностей много, недомолвок еще больше. Есть таинственная вторая камера, записи с которой не предъявлено, есть нож, по всеобщему убеждению уже почти лежащий в руке у подошедшего, есть простой и внятный вопрос: «Зачем вообще подошел-то? Обняться захотел? Облобызаться?», есть путаные объяснения потерпевшего. Мол, переглядывались, смотрели, я подошел.

В несчастную жертву не верит никто.

Потому что каждый уже достроил ситуацию. В метро не встают просто так с места и не подходят. Вопрос «че ты смотришь?» никакого ответа не предполагает: только действия, причем каждому ясно, какие. Не объятья, нет.

Каждый вспомнит, как подходили вот так к нему. Блондины подходили, брюнеты, лысые, всякие – у преступника ведь нет национальности. Подходили и доставали нож, заточку, травматический пистолет. Это называется «разобраться». «Выйдем, поговорим» – произносится слитно.

Достраивание продолжается.

И именно поэтому, чтобы понять проблему во всей ее полноте, стоит немного достроить ситуацию, которая уже вызвала широчайшую дискуссию, до одного из двух логических завершений.

Нет никакой национальности, а преступники – вот они, есть и неплохо себя чувствуют

Если бы пострадавший не встретил сопротивления?

Что он сделал бы? Мне хочется, чтобы на этот вопрос ответили его малочисленные защитники, которым почему-то не хочется об этом думать. Ответьте мне, что было бы, если бы двое отвели взгляд, промычали бы что-то несуразное, попытались бы выйти из вагона? Их не пырнули бы под ребра? Не выстрелили бы в них самих? У меня нет ответа. Но вот один ответ у меня есть: если бы пырнул или выстрелил, либеральные журналисты и диаспора, глазом не моргнув, вступились бы за преступника и под шум о банде скинхедов (а двое – уже банда, чего уж там) отправили бы доброго человека домой.

Но есть и другой вопрос. Теперь уже – ко второй стороне, которая в явном и торжествующем большинстве. Если бы двое – по неосторожности или войдя в раж – просто убили бы подошедшего? Он был бы, разумеется, «сам виноват», получил бы множество эпитетов из передачи Николая Дроздова, а убийцы тут же стали бы героями. За примерами далеко ходить не нужно: история белокурой Александры Лотковой случилась не так давно (хотя все, конечно, об этом случае уже забыли).

Могли бы и убить, правда. И ведь нет (во всяком случае на видео) никакой самообороны, ведь нет нападавшего, а есть подошедший. То есть можно все-таки убить, если что? Чужого не жалко?

Подошедшему, ответят мне, чужих тоже не жалко, иначе бы не вставал. В общем, есть свои, а есть чужие, все остальное – побочные факторы. Закон – тайга, прокурор – медведь.

Мы видим, к сожалению, что законность действий (подходить – законно, а стрелять из травмата в голову человеку, который и так получил пулю (и снова – достраивание – а вдруг он там достал тоже травмат) – нет) не интересна никому. Потому что ... если бы подошедшего убили, а если бы убили (или ранили) тех, двоих – и пошло-поехало. Потому что главное – это не закон, не истина, а то, как свои победили чужих. Свои оказались разведчиками, а чужие – шпионами, но, к сожалению, деление на своих и чужих в сложном и развитом мирном обществе – это катастрофа.

Что делать?

Во-первых, перестать кивать на общественные нравы. Трудна, конечно, нравственная позиция гугнивого морального осуждателя, но никакого другого общества в России нет и пока не предвидится. С Луны новых не завезут, честное слово.

Во-вторых, научиться сжимать зубы и признавать право закона. Жестокого, тяжелого, не очень приятного. Закон – не для своих, не для чужих, не для русских, не для жителей Дагестана, для всех. Убил – сел. Достал нож и машешь им – сел. Нет и не может быть никаких понятий о том, как надо, потому что понятия – это маши ножом для одних и стреляй в лицо – для других.

Все, что лежит вне закона, – это гражданская война, иначе не бывает.

Но и закон – не абстракция, и единственное, что для него нужно – живое и деятельное общественное доверие, с которым у нас очевидная напряженность. И давайте мы, наконец, перестанем делать вид, что не понимаем, почему. Наверное, сотни тысяч граждан страны, взрослых, разных, простых и сложных, умных и глупых, богатых и бедных, не сошли с ума одновременно и не потеряли одновременно обычного нашего, слишком человеческого, инстинкта самосохранения.

Наверное, это доверие было подорвано и теми, кто не выдавал своих (Матвеевский рынок, помните?), и теми, кто не слишком-то и старался искать, когда не выдают, и теми, кто выносил условные приговоры там, где требовалось жестокое наказание.

Наверное, осмелюсь предположить, общественное доверие нужно заслужить. Заслужить только для одного, для того, чтобы двух мужчин, которые стреляли, все-таки выдали.

Потому что они – таков закон – виноваты. И тот факт, что эта вина совершенно не очевидна для сотен тысяч наших сограждан, людей не слепых, не больных умом, не вчера из нежного возраста вышедших – этот факт требует самого серьезного осмысления.

Потому что по всем улицам Москвы, прямо на асфальте, написаны телефоны наркоторговцев, которые обнаглели уже до того, что в каком-то чаду безнаказанности готовы расправляться со всеми, кто им мешает. Речь идет о столице России, все открыто, нагло, никто ничего не боится.

Потому что в Новосибирске – вот что творится, «маму обидела», потрясающая по степени безумия история.

Потому что нет никакой национальности, а преступники – вот они, есть и неплохо себя чувствуют.

А почему эти двое, в метро, должны чувствовать себя хуже? – спрашивает обыватель. И не находит никакого ответа.