Максим Соколов: Когда подвох наткнется на подвох

Ликование было почитай что пасхальным, а все подобающие случаю речи про светлые, чистые и одухотворенные лица были исправно произнесены. Никак не предписывая участникам, какое им подобает иметь самоощущение – раз пасхальное, стало быть, пасхальное, – заметим лишь в порядке уточнения, что гулянием данное мероприятие при всем желании не может быть названо. Притом что слово «гуляние» было ключевым, ибо все начинание строилось на вопросе «Вправе мы или не вправе свободно гулять по нашему городу?».

Надо меньше говорить о честности и меньше восхищаться своей честностью, ибо с взаимопонимающим подмигиванием такие восхищенные речи не в полной мере сочетаются

Между тем писатели ex officio суть не только инженеры человеческих душ, но и знатоки языка, на котором они пишут и значения слов которого они тонко понимают. Слово же «гуляние», хотя и не имеет, в отличие от слов «шествие» или «демонстрация», юридического употребления – в том, собственно, и был писательский замысел, чтобы натуральное шествие подвести под гуляние, – тем не менее однозначный смысл у него вполне есть. Выключая из рассмотрения совсем удалой контекст «парубки гуляют», предполагающий как раз озорное шествие ватагой, мы вполне можем указать на квалифицирующие признаки гуляния. Во-первых, гуляние разнонаправлено. Одни идут по направлению из А в Б, другие – из Б в А. Во-вторых, оно разноскоростное. Кто-то гуляет бодро, кто-то присаживается на лавочку, кто-то заходит в заведение, чтобы взять прохладительного или согревающего. В-третьих, оно достаточно атомизированное. Гуляют в одиночку, парами, семьями, на крайний конец небольшими группами, но никак не тысячными колоннами. В-четвертых, гуляют все больше безыдейно и уж во всяком случае без однозначных заранее заявленных политических целей.

Называть писательско-читательское шествие прогулкой в смысле русского языка нечестно, но в смысле использования дыр в законе – отчего же и нет. Тем более что накануне инаугурации В. В. Путина ОНФ тоже собирался в Москве под соусом культмассового мероприятия, в законе также не описанного и тем самым как бы и не требующего полицейского разрешения. Писатели только подхватили.

Оно и вообще в политической борьбе так часто бывает. В книге А. Барбюса «Сталин» (1935 г.) приводится не менее изящная конструкция: «Смех Ленина и Сталина – их ирония. Они пользуются ею широко, постоянно. Сталин очень охотно выражает свои мысли в забавной или насмешливой форме. Любопытную историю рассказывает Демьян Бедный. «Накануне июльского выступления, в 1917 году; в редакции «Правды» днем сидим мы двое: Сталин и я. Трещит телефон. Сталина вызывают матросы, кронштадтские братишки. Братишки ставят вопрос в упор: выходить им на демонстрацию с винтовками или без них? Я не свожу глаз со Сталина ... Меня разбирает любопытство: как Сталин будет отвечать – о винтовках! По телефону!... «Винтовки?... Вам, товарищи, виднее!... Вот мы, писаки, так свое оружие, карандаш, всегда таскаем с собою ... А как там вы со своим оружием, вам виднее!..». Ясное дело, что все братишки вышли на демонстрацию со своими «карандашами».

То есть «ХАХАХА» и весьма остроумно. Владимир Ильич знал, что говорил, когда сетовал на методику «по форме правильно, а по существу издевательство». Тем более что и сам был этой методике далеко не чужд. К более современным вождям это также относится. Существенным элементом в политическом творчестве В. В. Путина (на юридическом факультете университета многому учили) была именно это запоздало обруганная Владимиром Ильичом методика. Талантливые писатели, хотя и не обучавшиеся на юридическом факультете университета, сделали ему обратку, выдержанную по тому же самому принципу. Если бы они – и их приверженцы – рассуждали в категориях возмездия, это было бы если не приятно, то хотя бы честно. «Бьем В. В. Путина его же прикладом». Но мне кажется, ликующие не слишком осознают, что суть триумфа – в сильном расширении практики формально правильного издевательства по существу. Теперь, положим, наши власти узнают, что не они одни умеют быть остроумными, писатели тоже исполнены креатива и тоже умеют находить дырки в законе, дающие простор для издевательства. Которого в итоге станет существенно больше – и с одной стороны, и с другой.

На эту тему
• Виталий Третьяков: Уличная демократия
• Ксения Собчак: Власть начал ругать весь российский быдлостан
• Михаил Бударагин: Детки
• Константин Рыков: Осадок остался
• Михаил Прохоров: Здесь нет врагов
• Максим Кононенко: Первая кровь

Повторимся, если бы просто речь шла о том, что а ля гер ком а ля гер и что невозможно требовать белоснежных риз и величайшей акривии от тех, чьи властные оппоненты сами охулки на руку не кладут – в том было бы немало печальной мудрости. Заметим, правда, что и В.В. Путин усовершенствовался в своем искусстве, имея таких замечательных учителей, как олигархи рубежа веков, усиленно искавшие и находившие дырки в законах и убежденные, что нет приемов против Кости Сапрыкина. Это сейчас М.Б. Ходорковский – священномученик, а в давние годы изобретатель и пользователь скважинной жидкости, мордовских офшоров etc. очень любил по существу издевательство, покуда не нарвался на обратку, которая в итоге продемонстрировала свои всерасширяющиеся свойства. Борьба по принципу, кто больше дырок в законе найдет и кто лучшее издевательство придумает – она увлекательна, она горячит кровь, но только ни доверия, ни законопослушания от того не прибавляется, а совсем наоборот.

Если креативный класс решил поиграть в эту игру, что ж, нельзя сказать, что у него не было перед глазами впечатляющих образцов. Но чего нельзя понять – точно есть ли тут повод для светлой и незамутненной радости. «Вот какие мы хорошие и прекрасные».

В козинцевском фильме «Гамлет» (1964 г.) режиссер решил превратить рассказ Гамлета о том, как он надул Розенкранца с Гильденстерном и, соответственно, короля Клавдия, в зримую картинку. В тексте трагедии Гамлет лишь рассказывал Горацио о том, как он выкрал у мнимых товарищей письмо, предписывающее его, принца, казнить, и заменил его подложным письмом, предписывающим казнить самих Розенкранца с Гильденстерном, с каковым письмом они и явились к королю английскому. В фильме зрителям показали, как принц крадется в корабельную каюту, где спят друзья, и бдительно озираясь, подменивает письмо, предвкушая переполох, когда подвох наткнется на подвох. В связи с чем было критическое высказывание в том роде, что да, обстоятельства сложные, Дания – тюрьма, принцу тоже жить хотелось, Розенкранц и Гильденстерн никакого сочувствия не вызывали – но стоило ли так тщательно показывать эту не самую красивую сцену. Может, стоило, может, не стоило, но в любом случае беседа Гамлета с Горацио была исполнена скорее попыток самооправдания, нежели пасхальной радости. И принц, и автор понимали, что жизнь сложна, но не от всего подобает расплываться в умилении собой.

«Бывает, – примолвил свет-солнышко князь, – неволя заставит пройти через грязь», но полное отсутствие того ощущения, что, возможно, необходимые подвохи особенно чистыми и красивыми в общем-то не являются и особо умиляться тут нечему – такое неощущение несколько смущает. Возможно, декабристское фехтование закономерно переходит в то ли народовольческий, то ли пролетарский этап движения – в истории так случается, но тогда надо меньше говорить о честности и меньше восхищаться своей честностью, ибо с взаимопонимающим подмигиванием такие восхищенные речи не в полной мере сочетаются.