Михаил Бударагин: После Брейвика

Почти в любом новом художественном тексте о том, как будут обстоять дела в далеком будущем, речь идет о том, что разделенное на касты человечество занимается сохранением статус-кво. То есть морлоки пытаются выйти из своих гетто, а элои по возможности им препятствуют. Эта ситуация может обыгрываться по-разному, но типология сюжета налицо – никто давно уже не верит в царство справедливости. Спасибо, XX век научил.

Если жители исламских и африканских кварталов могут позволить себе насилие, то почему коренные европейцы должны себе в этом отказывать?

Последний бастион мифа о счастливом человечестве, живущем согласно общим, выстраданным и справедливым ценностям, пал в пятницу, когда норвежский террорист Андреас Брейвик, убивший 77 человек, зачитал свой манифест, мгновенно переведенный и разошедшийся на цитаты.

Популярность главной идеи Брейвика – а именно: насилие остается для европейцев единственным путем к сопротивлению мультикультурализму – теперь оценили даже те, кто еще пару месяцев назад издевался над его якобы сумасшествием. Ничего экстраординарного террорист не сказал: по отдельности все его тезисы неоднократно проговаривались правыми разных течений. Но только Брейвику удалось привлечь к своей истории внимание всех без исключения СМИ и доступным языком объяснить, что молчать о том, что проблема действительно существует, можно было позавчера. Теперь же даже говорить уже поздно: по логике, которая так изящно была явлена urbi et orbi, пришло время действовать.

На смену вегетарианству «нашего общего европейского будущего» приходят люди войны. Пусть пока и виртуальной – это в цифровую эпоху не имеет принципиального значения. Если переход в офлайн должен совершиться, он обязательно совершится.

А демократия, которая, как долгое время казалось, была страховкой от превращения антиутопии в жизнь, работает с все большими перебоями. Пламенная речь Брейвика, а главное, сама возможность дискуссии после акта массового террора свидетельствуют в первую очередь о том, что гуманистическая Европа, проникнутая духом всепобеждающего братства, стоит на пороге того, что сам Брейвик называет гражданской войной.

#{image=620287}Необычайная популярность выступления террориста, которому дали слово, – неизбежность демократии, ее прямое следствие, ее самое слабое звено, которое так удачно нащупал норвежец. Могли бы и не дать слова, но тогда заголовками «Запрещенная речь Брейвика» пестрели бы все сетевые СМИ. Разрешенной она все-таки часть привлекательности потеряла, но все с лихвой возместилось собственно содержанием выступления.

Норвежский террорист на самом деле всего лишь спросил у общества о возможности ответа ударом на удар. Если жители исламских и африканских кварталов могут позволить себе насилие, то почему коренные европейцы должны себе в этом отказывать? Потому ли, что у них другие традиции? Но ведь норвежская традиция – это набеги викингов, людей с совершенно понятным мировоззрением патентованных захватчиков и разбойников. Уж что-что, а убивать они были горазды. Норвежцы должны быть мудрее и взрослее? Но почему тогда они находятся с условными «детьми» в равных правах? Шестилетний ребенок у нас теперь тоже семейным бюджетом распоряжается, что ли? На каком основании?

И ведь пока левые европейские гуманисты никакого ответа ни на один из тезисов Брейвика не дали, ограничившись рассказом о том, какой он страшный убийца, и забыв о том, как привлекательно выглядит насилие, под которое подведена столь подробная теоретическая база. Убийцу 77 человек, конечно, можно победить приговором, но что делать с теми, кто никого не убил? Приговаривать заранее за идеи? Ждать, пока убьют? Если внятно отстоять свою позицию уже не удается, стоит готовиться к реализации или первого варианта, или второго.

Всем тем, кто давно хотел возвращения насилия в политику, оба хода придутся по душе: чем хуже, как говорил классик, тем лучше.

Ломка европейского гуманизма, подготовленного всей логикой развития культуры со времен Просвещения, уже началась, и Брейвик, обыгравший суд буквально по всем статьям, стал самым лучшим тому подтверждением. Мирного мультикультурализма не получилось, но как-то мигранты не горят желанием ни ассимилироваться, ни возвращаться домой. Мина замедленного действия обязательно рванет, и уж сколько народу посечет осколками, можно будет только догадываться.

Верит ли кто-нибудь, что придут волшебные саперы и «молча исправят все»? Судя по реакции на речь Брейвика – нет, никто уже не верит.

Россия же, строго говоря, в логике насилия живет и поныне. Европейский гуманизм коснулся нас краем, он – причуда для тех, кому заняться больше нечем. Равенство женщин, равенство людей любой ориентации, равенство детей – все это вообще пустые слова. Межнациональный мир тоже воспринимается в основном как дань каким-то ценностям, которые нужно соблюдать, потому что так вроде принято в приличном обществе.

Теперь уже не очень-то и принято. А уж как мы умеем перенимать у Запада все его самые отрицательные черты, рассказывать вообще не нужно. Уж тут история российской приватизации должна была развеять все иллюзии, если они у кого-то еще были.

Однако проблема легитимации насилия в России касается не национальной его части, а социальной. Громить в случае чего пойдут не таджиков и даже не кавказцев, а богатых. Ровно потому, что российские чиновники и часть отечественных бизнесменов сделали все, чтобы их трехэтажные особняки и их демонстративное потребление вызывали настоящую, искреннюю классовую ненависть. Любовно взращенная эстетика Советского Союза брежневских времен непременно сыграет свою роль – только вот новый брежневизм будет уже со сталинским лицом.

Извините, уже если им там, «в европах», уже можно, то как же это нам – нельзя? Африканских гетто у нас нет, но гетто городских окраин, населенные юными последователями Брейвика, накопили достаточно вопросов, на которые никто почему-то не собирается отвечать.

Стоит ли бояться насилия? Нет, бояться уже поздно. А вот приготовиться к последствиям торжества этой логики будет явно не лишним.