Михаил Соломатин: Учет и контроль

Средний российский гражданин, почтительно отзываясь о сильной власти и «порядке» (который, однако ж, не следует путать с правопорядком) и относясь весьма прохладно к гражданским свободам, испытывает сильный страх перед всем, что покушается на так называемые «вольности», то есть на не прописанные ни в каких законах возможности поступать как вздумается. Иными словами, наш соотечественник согласен на сколь угодно суровые законы и правила, лишь бы государство дозволяло их нарушать.

Миром владеет уже не тот, кто владеет информацией, а тот, кто может заставить население потреблять свою информацию, а не информацию конкурентов

Осознав это обстоятельство, легко понять, почему российское общество, так и не привыкнув произносить без гримасы словосочетание «права человека», оказалось вдруг в авангарде мировой борьбы против возможных (гипотетических пока еще) попыток установить государственный контроль над личностью. Так, например, нежелание расставаться с правом безнаказанно распоряжаться правами своих детей создает прочную основу для страхов россиян по поводу ювенальной юстиции. Объяснить природу своих опасений никто из противников новой правовой модели не может. Говорят что-то про появление у государства нового рычага давления на своих оппонентов. Приводится в пример недавний случай с Евгенией Чириковой, которой будто бы в отместку за деятельность по защите Химкинского леса пригрозили лишением родительских прав. Эта логика кажется антиювенальщикам безупречной, хотя пример другого защитника Химкинского леса Михаила Бекетова должен был бы им показать со всей наглядностью, что задействовать тонкие правовые механизмы для давления на неугодного человека – это все равно что забивать гвозди микроскопом. Излишне добавлять, что противники ювенальной юстиции не предлагают своих решений проблемы с правовой незащищенностью детей, заботясь больше о том, чтобы проблема не обсуждалась вовсе.

Другой важной заботой традиционалистов в суровых условиях постиндустриального общества стала борьба со сбором информации о гражданах для нужд социальных, силовых, налоговых и прочих служб. Главным противником такого рода новшеств выступает, как известно, православная общественность. Началось все с претензий к ИНН, явная анахроничность и анекдотичность которых смутила саму РПЦ, утвердившую в итоге в 2001 году допустимость ИНН для православных. Однако с тех пор любой разговор о внедрении технических носителей информации о гражданах вызывает у Церкви болезненную реакцию. В марте этот вопрос вновь стал актуальным из-за решения Мосгордумы ввести для москвичей универсальные электронные карты, на которых будет сосредоточена медицинская, пенсионная и другая информация.

На эту тему
• Михаил Бударагин: РПЦ против...
• Всеволод Чаплин: УЭК делает человека и общество уязвимыми

Природа этих протестов не всем ясна. В самом деле – какая-то карточка, мелочь. Но мы постоянно забываем, что Церковь во все времена основывала свое влияние в общественной и политической жизни на некоторых идейных принципах, плохо различимых для неопытного глаза, то есть прятала, да простят мне эту аналогию, свою силу в тех предметах, которые не похитит вор и не повредит случайный профан. Только специалисты могут объяснить, почему в какие-то моменты из-за сущих мелочей типа филиокве, продажи индульгенций или исправления богослужебных книг вдруг проливались реки крови, а корабль мировой истории, скрипнув всеми сочленениями, брал новый курс. «Разговор о филиокве – это не только разговор об отвлеченных материях богословия. Это тот вопрос, из которого будет следовать разница даже в политике», – говорит почти через тысячу лет после раскола христианской церкви протодиакон Андрей Кураев, и он, безусловно, прав. Какие же фундаментальные для Церкви принципы оказались задеты в связи с распространением электронных карт граждан?

Как выяснилось, по мнению Церкви (такой позиции придерживается, кстати, не только РПЦ, но и представители других религиозных объединений), сбор дополнительной информации о гражданах увеличивает опасность тотального контроля над населением. Критики нынешней инициативы Мосгордумы опираются на принятые еще в 2008 году «Основы учения Русской православной церкви о достоинстве, свободе и правах человека», в которых говорится об опасности «внедрения технических средств, постоянно сопровождающих человека или неотделимых от его тела, если их можно будет использовать для контроля над личностью и управления ею». Обсуждать всерьез эту проблему в том виде, в котором она поставлена, можно только из очень большого уважения к чувству верующих, поскольку само утверждение, что техника, по образному выражению современного православного публициста Сергея Худиева, «может становиться инструментом тирании», годится только для луддитов. Покажите мне, что НЕ может стать инструментом тирании! Неужели мы должны отказываться от новых технологий вместо того, чтобы учиться управлять ими? Мобильные телефоны тоже усилили контроль над населением: в любую минуту родня, друзья, а то и недруги могут поинтересоваться, где ты и что делаешь, и только попробуй не ответь!

Разумеется, настоящим предметом заботы авторов «Основ» являются не права личности, хотя в документе и говорится, что методы сбора и обработки информации о людях «не должны принижать человеческое достоинство, ограничивать свободу и превращать человека из субъекта общественных отношений в объект машинного управления». На самом деле проблему прав человека «Основы» решают достаточно категорично: «Недопустимым и опасным является истолкование прав человека как высшего и универсального основания общественной жизни, которому должны подчиняться религиозные взгляды и практика». И дальше: «Не являясь Божественным установлением, права человека не должны вступать в конфликт с Откровением Божиим». Не лучшим образом обходятся авторы «Основ» и с проблемой законности – документ пестрит выражениями типа: «современное право должно...», «юридическая система не должна отрицать...», «публичные выступления и заявления не должны содействовать распространению греха», «творчество не должно оправдывать нигилистического отношения к культуре, религии и нравственности» и т. п.

Сама идея контроля над личностью совершенно не смущает Церковь, ее пугает лишь идея чужого контроля. Именно это и становится причиной протестов РПЦ против сбора государством информации о гражданах. Следует добавить, что ничуть не отстает в этом плане от христианства исламская традиция, степень вмешательства которой в жизнь ряда российских регионов стала превышать допустимые для светского государства пределы. В этом нет ничего странного: традиционные религии никогда особенно не скрывали, что ставят свои тысячелетние ценности выше зародившейся всего два-три века назад концепции прав человека. Удивляться стоило бы, если бы этого противостояния не было. Говорить о том, чьи ценности лучше, было бы не вполне корректным, но судить об их относительном удобстве  для социума вполне можно. Так вот в наше время такая ситуация с конкурированием разных систем ценностей создает массу неудобств.

В XXI веке религиозные организации, и в частности РПЦ, оказываются с социальной точки зрения важными игроками на рынке контроля над личностью, к которому в последнее время также проявляют повышенный интерес государственная власть и институты общества потребления. Сейчас, в эпоху информационной перенасыщенности, миром владеет уже не тот, кто владеет информацией, а тот, кто может заставить население потреблять свою информацию, а не информацию конкурентов. Для решения наметившихся или еще вовсе не известных нам внутригосударственных, международных и общечеловеческих задач потребуется совершенно новая модель координации усилий общества. Я совершенно не уверен, что современная цивилизация решится в этих условиях передоверить управление личностью кому-то еще. Впрочем, наперед загадывать трудно.