«Я защищал Союз до последнего патрона»

Дмитрий Медведев в среду наградил Михаила Горбачева, которому исполнилось 80 лет, орденом Андрея Первозванного. Глава государства лично поздравил юбиляра в своей резиденции в Горках, подчеркнув, что считает эту награду «адекватной оценкой той большой работы, которую проводил» первый президент СССР.

Эйнштейн, когда появилось ядерное оружие, сказал: «Мир перестал быть бессмертным». Мы у него в учениках

Свои поздравления Горбачеву также обнародовал и премьер-министр Владимир Путин. «И в нашей стране, и далеко за ее пределами вы известны как один из выдающихся государственных деятелей современности, оказавших заметное влияние на ход мировой истории, много сделавших для укрепления авторитета России», – говорится в его поздравительной телеграмме.

Экс-президент СССР (прозванный на Западе «Горби») общается с не только бывшими, но и действующими политиками мира. Как передает ИТАР-ТАСС, на днях в Берлине на вернисаже фотовыставки из «Семейного альбома» экс-президента СССР лично поздравила канцлер Германии Ангела Меркель, которая подчеркнула, что Горбачев «в значительной степени привел в движение колесо истории» и «сделал возможным, чтобы в ГДР совершилась мирная революция».

В интервью телеканалу RT Михаил Горбачев рассказал о том, каким мог бы быть Советский Союз в 2011 году, о последствиях перестройки и вызовах современного мира. 

– Михаил Сергеевич, вам 80 лет. Представляли ли вы, что мир будет такой, каким он стал?

– Да нас уже ничем не удивишь, с одной стороны! А с другой стороны, мы, дожившие до 80 лет, так много знаем. Ведь это же много, большой возраст, надо просто благодарить Господа Бога. Такую жизнь прожить – как три–пять жизней прожить, я на свою жизнь так смотрю. Все-таки жизнь торжествует, что бы ни происходило с ней, жизнь – самая великая цель. И прожив 80 лет, каждое утро я должен вставать и говорить: «Спасибо, спасибо всем, всем, всем!»

А мир – беспокойный. Мне казалось, что то, что мы сделали в 80-е годы, – это рождало большую надежду. Ведь везде все люди это восприняли – кроме тех, конечно, кто терял свои личные выгоды. Мы же остановили эту гонку сумасшедшую, отодвинули ядерную опасность. Мы покончили с холодной войной. Мир расколотый пришел в движение – у людей появилась возможность и торговать, и ездить. И вот все это есть, а  чего-то не хватает.

– А чего не хватает?

– А вот понятно чего. Посмотрите на Ближний Восток – там люди вышли на улицы и требуют ухода своих лидеров. Правда, лидеры по 20–30 лет сидят: Мубарак – 29 лет, по-моему, с Каддафи уже все запутались, сколько лет ему считать. Все-таки мы тогда чувствовали, что нужно эти сроки упорядочивать, – людям просто надоедает.

После 10 лет у власти начинается потакание друзьям, приятелям, а все серьезное, принципиальное отодвигается в сторону. Вот почему мы тогда приняли решение: начиная с генерального секретаря, председателя президиума, министров – 10  лет просидел на посту, все, уходи.

После 10 лет у власти начинается потакание друзьям, приятелям, а все серьезное, принципиальное отодвигается в сторону

– Десять лет – это оптимальный срок?

– Оптимальный, да. Другое дело, что, как правило, это люди, которые умеют строить, они нужны и могут многое сделать в других местах. Но сменяемость нужна обязательно. Чтобы молодые не чувствовали, что их держат в загоне, чтобы они не нарушили покой этих систем, отлаженных на кумовстве, панибратстве. Я сейчас такого мнения, везде это говорю. Тем, кто правит сегодня, тоже не нравится, когда им об этом напоминают. Они думают, что мы ошибались, а теперь навязываем свое мнение. А я думаю, это мнение идет от людей. Поэтому в мире такие вещи и происходят. Но что-то из этого должно вырасти, в конце концов. Я к Ленину отношусь с уважением, так вот, он сказал когда-то: «Не надо бояться хаоса. Из хаоса вырастают новые формы жизни». У нас сейчас много хаоса. Всякие перемены даются нелегко, но это будет движение в лучшую сторону.

– Вы очень часто говорите, что больше всего сожалеете о распаде Советского Союза. Вам кажется, он мог бы существовать в 2011 году? Каким бы он был?

– Надо было, чтобы это был союз суверенных государств.

– Коммунистических? Или где-то демократический строй, а где-то коммунистический?

– Раз государства суверенные, то каждое делает свой выбор. В Конституции было записано, что союзные республики являются государствами и даже имеют право на  самоопределение. Так что надо было создавать государства.

Я думаю, что движения в них шли бы в каком-то одном русле. Перемены бы всех коснулись, как в сообщающихся сосудах. Зато в каждом сохранились бы и своя культура, и элита, даже законы. В американских штатах везде свои разные законы. И живут ведь – настоящая федерация. А США – единое государство. И мы могли этим путем идти.

Сегодня 60–70% сожалеют, что распался Советский Союз. А возрождения СССР хотели бы только 9%. То есть возрождению в форме СССР люди говорят «нет». Кстати, на этом и «беловежцы» сыграли – исходили из того, что в рамках СНГ сможет объединиться большее число стран, чем те, что готовы быть в составе Союза. Правда, кто-то правильно перевел тогда: СНГ – это способ насолить Горбачеву. Почему правильно? Потому что Горбачев мешал им разрушать. Колоссальная борьба шла.

Кредо мое – обновление страны без крови

– А вы себя вините в распаде СССР?

– Нет. Я защищал Союз до последнего патрона. Но я же не справился.

– Во время путча, когда вас держали в Форосе, что вы чувствовали?

– Там не чувства были, а знание. Мы же там свою выстроили, так сказать, внутреннюю оборону, расставили людей, всех вооружили. К центру Фороса подбирались, пытались спровоцировать с нашей стороны стрельбу, чтобы зафиксировать и начинать ответ – уничтожение. Мы сказали людям – не допустить провокаций.

«В Форосе мне было страшно за семью»

– За что вам было страшно в первую очередь: за свою жизнь, за страну?

– За мою семью. И, конечно, я еще думал, что пострадает не только моя семья – обязательно еще кровь прольется. Да еще в такой огромной нашей стране! Она заводится медленно, но уж если заведется, ее трудно остановить. Поэтому и кредо мое было – обновление страны без крови.

#{interviewpolit}– Когда вы начинали перестройку, вы представляли себе масштабы перемен, которые она за собой повлечет?

– Я думаю, представлял, но не полностью. Как тут представить? Вот рассказываю, как было. Через 30 минут после смерти Черненко мы встретились с Громыко на заседании Политбюро. Его смерть для нас была ожидаемым делом – ситуация у Константина Устиновича была безнадежная, мы это знали.

Три генсека подряд – в руководстве напряжение, элита в полуразброде, это сказывается во всем, но прежде всего – в управлении делами. Цой со своим «Требуем перемен» – это же родилось само, среди людей. Это был не лозунг пропагандистский – это люди требовали. Это был крик души. А бурю опасно в нашей стране поднимать. Может быть тяжело, если не удержать ситуацию. Провалились ведь реформы Хрущева, реформы Косыгина. Я Косыгину говорил: «Почему на пленуме не выступили, Алексей Николаевич, в защиту своих реформ?»

А он сказал: «А почему вы как член ЦК не выступили?»

И мне нечего было сказать абсолютно. И вот весь этот опыт показывал, что опасно, но рисковать надо. Что нельзя уже дальше откладывать – нужны перемены. И я Громыко говорю: «Ну вот, Андрей Андреевич, ситуация нам с вами ясна».

И было очень важно, что ответил этот опытный-опытный человек. Он сказал: «Знаете, я с вами согласен. С оценкой ситуации. И то, что перемены нам уже нельзя откладывать. Поэтому надо проводить. Надо рисковать. Я поддерживаю и готов действовать вместе».

«Все беды от бедности»

– Вы говорите, что не до конца понимали масштаб. В какой момент вы поняли, что возврата в прошлое уже не будет?

– Перестройку сорвали. Силой сорвали, остановили. Но то, что было сделано в рамках перестройки, осталось: демократия, свободные выборы, свобода религии, частной собственности, выезда. Гласность – такое было завоевание, что вся страна содрогалась от этой гласности. Народ почувствовал, что у него есть свобода, возможность действовать. Во внешних делах с холодной войной покончили. Нормализовали отношения с США, объединили Германию, не пустили ни танки, ни войска по Восточной Европе.

Огромный вклад внес в эти дела Эдуард Шеварнадзе. Я его рядом с собой чувствовал всегда, и у нас было полное взаимопонимание. Очень трудно было идти вперед, но мы шли. У Эдуарда не выдержал его грузинский темперамент, он ушел во второй раз, даже не поговорив со мной, покинул меня. В этом был свой смысл, но мое положение это затруднило. В такой момент уходить нельзя было. Я его спрашивал: «Ты почему это сделал?»

Он говорит:

На эту тему
• Открылась выставка к 10-летию смерти Горбачевой
• Медведев наградил Горбачева высшей наградой России
• Горбачева обвинили в заговоре против Хонеккера
• Новая выставка: Вожди зовут в ломбард
• Горбачев записался в демократы
• М.С. Горбачев хочет похоронить Ленина

«Я знаю, что вы не согласились бы».

Тем не менее я очень ценил его, и как только сразу после путча появилась возможность, я опять пригласил его. Но путч такой нанес удар. Им воспользовалось российское руководство и прежде всего Борис Ельцин.

– 25 лет назад вы начинали процесс разоружения. Теперь Обама с Медведевым пытаются предпринять следующие шаги. Наступит ли день, когда мы будем жить в мире без ядерного оружия?

– Это необходимо, и я верю, что возможно. Но для этого надо мир привести в порядок. Очень важно найти пути, которые бы объединяли. Вот «двадцатка» – это шаг к объединению. Нужно научиться жить в глобальном мире. Перед сегодняшним миром стоят очень тяжелые вызовы. Об этом людям надо говорить прямо: половина населения, более трех миллиардов человек живут на три доллара.

Все беды от бедности: и терроризм, и болезни, и экология. Повреждено более 60% экосистемы. У нас меньше, страна огромная, но тоже наделано много беды. Пресная вода сегодня проблема номер один. И да – безопасность. Мир сверхвооружен, милитаризован. У нас мозги милитаризованы, психология милитаризована. Торговля оружием. Это три группы серьезных вызовов. Не решим это – нельзя будет решить вопрос окончательно и со стабилизацией мира. А значит, и наши цели сделать мир безоружным останутся мечтами.

«Объединенный мир – мое главное наследие»

– Кто-то говорит, что в Советском Союзе, несмотря на тоталитарный режим превалировали человеческие ценности, а кто-то говорит, что деньги в любом случае лучше коммунизма. По-вашему, как изменилась мораль?

– Я думаю, что в наши времена, в советские, очень много говорилось и писалось о нашей социалистической морали. Но как она понималась, интересно? То, что отвечает социализму, – морально, а то, что не соответствует, – аморально. Всякое инакомыслие было аморальным.

А вы скажите, как можно управлять делами в обществе, если не учитывать и инакомыслие тех, которые, может быть, видят больше и глубже? Это же все надо объединять, сопоставлять и на этой основе приходить к консенсусу.

Сейчас мы живем в капиталистическом мире: мораль и политика несовместимы. Давайте возьмем конкретный пример. Что значит развивать вооружения, торговлю оружием, ядерное оружие и так далее? Это аморально? Да. С другой стороны, Эйнштейн, когда появилось ядерное оружие, сказал: «Мир перестал быть бессмертным». Мы у него в учениках. Это было новое мышление. Это моральные вещи. Аморально злоупотреблять оружием, аморально вмешиваться, когда люди осуществляют свой выбор. Но это же политика. Мы поступили морально: никогда не вмешивались, ни в одном государстве Восточной Европы, когда они решали, как им жить. Некоторые из них обращались к нам. Мы не вмешались. В общем, жизнь усложняется.

– Кто-то говорит, что вы последний настоящий либерал нашей эры. По-вашему, ваше самое главное наследие – это что?

– Я думаю, все-таки объединенный мир. Вернее, мир, в котором преодолен раскол, мир, который освобожден в значительной мере от идеологического противоборства. Это, пожалуй, самое важное. Это условие для того, чтобы двигаться дальше. Но предпосылки – предпосылками.

– На сегодня каковы ваши жизненные приоритеты?

– Помогать, понимать, что ты не один на этой земле, и из этого исходить во всем. Чувствовать. Это, кстати, от Бога – помоги ближнему своему, а дальнему – еще лучше. Надо богатым напоминать почаще, что мир отнюдь не сотворен Господом Богом для того, чтобы они имели по пять, восемь, десять кораблей, самолетов и так далее. Все-таки чувствовать других, их проблемы – это самое главное. Если этого нет, ты вообще – так, червяк, и твоя жизнь – для переваривания навоза, не больше. Правда, без этого жизни не бывает.

– Не многие могут сказать, что после них мир стал лучше. У вас есть дети, внуки, правнуки. Чего вам не хватает?

– Просто не хватает того, что не удалось сделать. Не хватает того, что в этой тяжелой борьбе я потерял такого друга – любимую жену. Это тяжело. Это не забывается. Счастливый брак ведь где регистрируется? На небесах. Ну и не хватает того, что уже возраст-то такой. Если уж говорить прямо – здоровья не хватает. Вот опять операцию надо делать. Надо утихомириться, но не получается, откровенно говоря.