Содом стал смешным

За полтора часа экранного времени опереточный гей Бруно (или Брюно, если брать в расчет характерный немецкий умляут) прижмет к бритой груди усыновленного негритенка-максимку, научится фехтовать на дилдо, покажет фокус-группе свой член, попытается развести на секс кандидата в президенты США, возьмет интервью у священников, что лечат содомию молитвой, сорвет показ alta moda и, наконец, поинтересуется у лидера палестинских боевиков – почему их разлюбезный бен Ладен так похож на опустившегося Санта-Клауса.

Бруно считает, что Том Круз, Джон Траволта и Кевин Спейси знамениты потому, что «натуралы». Шутка в том, что перечисленных пресса подозревает как раз в обратном. Такая уж шутка. Несмешная, но с подсмыслами

Даром что кино – искусство иллюзии, в кадре настоящие священники, настоящие террористы и настоящий кандидат в президенты США. И все они, выставленные дураками ради гогота почтенной публики, имеют полное право вопросить у косящего под гея британского комика: «Ну, и кто ты после этого?»

Правильный ответ – Станиславский. Нет, я серьезно. Более упертого последователя системы «не сыграть, а прожить», чем Саша Барон Коэн, еще поискать нужно. Хотя, казалось бы, членом у камеры покрутить каждый сможет.

Так вот пойди и покрути – на глазах у миллионов, среди которых баптисты, республиканцы, бригада мучеников аль-Аксы, чиновники Украины и Белоруссии, где фильм запретили к прокату за аморалку, а также жена, мать и прочие родственники. Коэн тем и примечателен, что ему не слабо, при этом он не порноактер, не нудист, а муж, отец, звезда, еврей и выпускник Кембриджа. Просто ему по фигу ваши неувязочки.

Однако словосочетание «голой жопой смешить» устоялось надежно, и Коэну его припомнят еще не раз. Обозначает оно, как известно, юмор самого низкого пошиба, но, во-первых, говорят такое те, кто сам оной смешить не пробовал, а во-вторых, смешит Коэн не жопой, а реакцией на ее показ. Узреть данную двухходовку, понять, что они сами – часть замысла у ревнителей нравственности не получилось. Как и обычно, впрочем.

По-умному это называется мокьюментари, подстроенная документальность, пиратские съемки досужих граждан, которых актер провоцирует на реакцию под запись. По факту – является передачей «Голые и смешные» (есть на отечественном ТВ такой продукт, приятно забавный на фоне всего остального). О нравственности продукта судить не возьмемся, чай, не украинский минкульт, но заметим, что оценивать юмор нужно не по расположению его относительно пояса, а по одному лишь субъективному фактору – смешно или нет.

На эту тему
• Киев проявил гомофобию
• Секс, ложь и рифмы
• Фильм «Бруно» запрещен к показу в Белоруссии
• Саша Барон Коэн разозлил террористов
• Саша Барон Коэн вырезал эпизод с Майклом Джексоном из фильма «Бруно»
• Коэн объявил войну гомофобам
• Порно в жанре реализма

У Коэна – смешно. Однако смех этот совершенно особого свойства. Реакцию вызывают не шутки (их в фильме, прямо скажем, не густо), а абсурдность происходящего, от которой мозг мечется от самоотречения (воспринимать иначе сцену-пародию на гей-порно решительно невозможно) к сопричастности и обратно. Ближе к титрам измочаленная, как организм после драки с гориллой, психика дрожит и требует возопить: «Внесите наркотики!»

Другой вопрос, что с сопричастностью, в которой самая соль, у русских зрителей могут быть проблемы: они понятия не имеют, почему Мэла Гибсона кличут «фюрером», кто такой конгрессмен Рон Пол и что такое реднеки, к которым голый Коэн-Бруно среди ночи пытался напроситься в палатку. А разжеванная шутка, мол, представьте, что гей-австрияк пытался соблазнить не Рона Пола, а Геннадия Зюганова, а на месте реднеков представьте люберецких пацанчиков в кэпках и с сэмками – ментальных их родственников, не является смешной по определению.

Впрочем, и без Зюганова большую часть времени на экран смотреть не проще, чем на видеозапись себя, любимого, поющего пьяным в караоке на чей-нибудь свадьбе. Стыд глаза застилает, лицо тычется в кулачок. Ибо ответ на вопрос «над кем смеетесь» все тот же – над собой. Над стереотипами, над поклонением селебритис, над гламуром, постмодернизмом и мамашками, готовыми ради пяти минут славы приучать родных детей к пчелам и фосфору.

#{movie}И только не верьте либералам, утверждающим, что Коэн издевается не над геями, а над гомофобами. То есть, конечно, над гомофобами – в первую очередь, но над перьями на задницах, над теми гражданами, у кого гомосексуализм не ориентация, а образ жизни, – тоже.

Как и в случае с «Боратом» – предыдущим проектом Коэна, – сатира вышла на диво многослойной. Смотреть на поборников мультикультурности, защищающих дикаря (ибо смотрите, как он соплеменника жрет – не просто так, а с укропом и ритуальными танцами, это ж культура особая), но выходящих из себя при личной встрече с оным, уморительно. И одинаково беспощадно в отношении и поборников, и дикарей, и тех, кто мыслит стереотипами. Даже если заострять внимание на последних, достанется по касательной всем, благо есть еще страны, где и правда жен воруют.

С «Бруно» та же история. Попытка припечатать селебритис за усыновление детей-экзотов вскрыла не только отвратительный «пафос белого человека» этих самых селебритис, но и душный, последовательно замалчиваемый расизм этих самых экзотов. Так, афроамериканская публика, которой в рамках ток-шоу предъявлен явно невменяемый гей – отец-одиночка, начинает выть белугой лишь тогда, когда выясняется, что усыновленный им ребенок – черный.

Дальнейшие сравнения двух скетч-шоу неизбежны, и на назревший вопрос пора ответить прямо – «Бруно» хуже, чем «Борат». Причем в разы.

Проблема Коэна в том, что «Бруно» для него изначально был не кинофильмом, а культурологическим проектом («Восхитительным путешествием по Америке с целью заставить гетеросексуальных мужчин чувствовать себя неуютно в присутствии гомосексуалиста-иностранца в футболке-сеточке», если быть точным). Намерение снять все ключевые сцены «вживую», с одной стороны, можно похвалить «за принципы». С другой – категорически осудить за галимые понты.

Злоключения съемочной группы, лишь с десятого раза запечатлевшей срыв модного показа (все площадки Европы, прознав про бзик Коэна, гоняли его команду от дверей понятно какими тряпками), выглядят зловредным пижонством не потому, что кому-то такие методы причинили известные неудобства. А потому, что ту же самую сцену, обратившись к услугам актеров и декораторов, можно было сделать куда как смешнее и зрелищнее, отказавшись в виде исключения от «принципов» в пользу картинки и интересов зрителя. Но, как говаривал Козьма Прутков, «иногда усердие превозмогает рассудок».

Кроме того, как орудие для вышибания искры их камня (то есть хохмы из плебса) Бруно гораздо менее удобен, чем Борат. «Журналист» из «Казахстана» был умильно наивен и трогательно дружелюбен, что вкупе с понятным для большинства тезисом о «разнице культур» давало невольным жертвам богатый простор для реакции. Гламурный «гей» из «Австрии», напротив, подчеркнуто хамоват, агрессивен и однозначен, как Владимир Вольфович, что практически не оставляет провоцируемому выбора: на выходе ждите либо ответную агрессию, либо долготерпение сквозь зубы. В обоих случаях – результат предсказуем. И, как следствие, скучноват.

Впрочем, не факт, что у Коэна был выбор, – образ явно напрашивался. Породившее его медийное пространство давно уже живет параллельно с реальностью, копируя и формируя ее одновременно, задвигая норму в пыльный угол и подчеркивая любые отклонения. Главным отщепенцем в этом пространстве давно уже сделан белый здоровый гетеросексуальный мужчина-христианин (не дай бог, если еще и курящий). Зато поп-дива, считающая возможным усесться на живого мексиканца, как на пуф, или мать, заказавшая липосакцию девятилетней дочери ради модельного будущего, – лишь заурядная хроника гламура.

При таком соседстве перверсия австрийского гея – норма (потому уже, что ненатуральна и наигранна, в отличие от моральных установок его «жертв»), не просто несущая конструкция фильма, но и наиболее удачный фон для выявления перекосов. По феминисткам и неумной защите нацменьшинств прошелся Борат, по гомофобам, бесогонам и гей-культуре – Бруно. Неохваченными остались борцы с курением и мусульмане, но тут комика можно понять: курить, и правда, вредно, а связываться с добрыми мухаммедянами и пророком их – себе дороже. Коэн еще с ума не сошел, ему жить и зарабатывать хочется.

Словом, нечего удивляться, что ряженый содомит, который членом перед камерой вертит, – самый нормальный гомункулус из представленных на экране. Лакмусовая бумажка, отличная от обычной тем, что от погружения в кислую среду гламурных понтов и благих намерений не краснеет. Краснеет зритель. Преимущественно от стыда.

И член тут совершенно ни при чем.