Книги закончились. Начинается «Война»

Объяснение, лежащее на поверхности, в том, что «Древний» активно включен в Интернет – к примеру, сайт проекта не просто знакомит с кратким содержанием литературного произведения, но и дает практически не имеющую аналогов в мире возможность ознакомиться с бумажным миром в трехмерном изображении. К тому же трилогия рекламируется на самых посещаемых площадках Рунета.

Откуда этот язык, с какими аналогами это можно сравнить? На самом деле это язык не литературы, а военных мемуаров

Тем не менее, вряд ли рекламная кампания, даже если это обещание писателя лично подписать первые 500 книг, купленных по предзаказу (кстати, Тармашев сказал газете ВЗГЛЯД, что, учитывая ажиотаж, он подпишет не 500 первых книг, а 1000), так уж способствует продаже многотысячных тиражей. Еще никогда книга, которой еще даже нет на книжных полках («Древний» появится в магазинах 13 июня) не возглавляла самый популярный рейтинг продаж в Интернете - как бы она не рекламировалась.

Интерес массовой аудитории к новому роману Сергея Тармашева вызван также и не фантастическим антуражем: этот антураж встречается в каждой третьем произведении у современных авторов-фантастов.

Дело тут в другом. А именно в совершенно классической постановке вопросов на «переломе веков»: моральное вырождение человечества, беспомощность и тотальное одиночество человека перед лицом надвигающейся катастрофы. И вновь появляется запрос на «сильного героя», на современного Спасителя человечества. Какая уж тут фантастика.

«Владетель брезгливо поморщился. Люди выглядели мерзко. Похожие на Дэльфи, только еще более отвратительные». Это цитата из романа «Война».

А вот ответ самого автора, Сергея Тармашева, на вопрос «Почему вы выбрали именно фантастический жанр?». «Я не пишу о реальности, потому что я ее не люблю. Здесь не о чем писать. Здесь – грязь».

И еще цитата: «Мыши – это для меня как для сочинителя некая отдушина. Они мне нравятся больше, чем люди. Очень сложно преодолевать соблазн писать только о мышах».

Мы видим здесь редкий сплав острого, мрачно-иронического ума и воли, сплав нетипичный для современного русского литератора, который, в принципе, тоже не любит людей (а кто их любит?), но его «не любит» было равносильно «люблю их, бедненьких, за их недостатки». А здесь мы имеем дело с человеком ницшеанского типа, который «не любит людей» до полного их изничтожения. Как говорится, так не любит, что кушать не может.

Идеи автора «Войны» (третьей части фантастической саги «Древний») Сергея Тармашева (о котором известно только, что он спецназовец ГРУ, а больше нам знать ничего не полагается, потому что сами понимаете – время сейчас сложное) уже были озвучены в мировой литературе не единожды.

И что люди – дерьмо; и что они до такой степени погрязли в пороке, что спасет всех только какое-то сверхсобытие – например, война... Так давайте же его призывать – Настоящее Событие, – чтобы всех хорошенько встряхнуло! (Правда, как мрачно шутил классик, «половина человечества погибнет – зато другая обретет радость эксперимента»). Все это еще и сдобрено катастрофическим мироощущением автора.

На эту тему
• «Война» придет в июне
• Кризис закончится «Войной»
• Как кризис изменит Интернет
• «Древний» взорвал Рунет

Эти настроения всегда почему-то особенно ярко проявлялись на переломе веков. Ровно то же самое наблюдалось перед началом Первой мировой – достаточно почитать поэтов Серебряного века, которые призывали «очистительную бурю», что уж там говорить о гимназистах...

В начале Первой мировой (которую Солженицын назвал «самой бессмысленной за всю историю человечества»), по сообщениям очевидцев, народ по обе стороны фронта находился в каком-то необъяснимом возбуждении, по улицам городов ходили толпы граждан и скандировали: «Войны до победного конца», – причем еще вчера, кажется, мирно себе жили страны Европы, дружили царскими фамилиями.

Словом, сами по себе катастрофические и воинственно-очистительные настроения Тармашева не столь уж оригинальны – как и подсознательные призывы сплотиться перед лицом угрозы и быть готовыми к Последнему Бою. Дмитрий Быков* называет литературу такого рода «мобилизационной»: она возвращает нас к практике существования в режиме «осажденной крепости» и, конечно же, способствует усилению апокалиптических настроений в обществе.

Все это так, с одной стороны. Но ведь с другой – не только у Тармашева такие ощущения. Можно было бы еще понять, что такое предчувствие тотальной катастрофы, глобальной расплаты за человеческие грехи свойственно писателю-спецназовцу, он не видит иного выхода, кроме тотальной мобилизации и очищения огнем. Но ведь, с другой стороны, прожженный интеллектуал и эстет Ларс Фон Триер, чей недавний фильм «Антихрист» на Каннском фестивале просто-таки ввел в ступор критиков и жюри своей «антигуманностью», – он говорит ведь, по сути, то же самое. Что человек (и человечество) на этот раз заигралось не по-детски. И что расплата не за горами.

Такого рода высказывания – что в кино, что в литературе – напоминают обряд экзорцизма (изгнания злого духа): они предупреждают Зло путем его гиперболизации. И в этом смысле герой Тармашева напоминает, скорее, не очередного Воина Света, а монаха из сверхсекретного ордена; монах ходит по миру и стращает сытеньких обывателей скорым наказанием за грехи (причем расплата будет коллективной) – в надежде хотя бы на частичное пробуждение ото сна.

Есть ли польза от такого предупреждения?

Безусловно. Если даже не разделять воинственных взглядов Тармашева на мрачные перспективы человечества, то по крайней мере максимализм его в подходе к вопросам бытия скорее полезен, чем вреден. Его безапелляционность ведь что такое на самом деле? – это ведь просто напоминание о том, что человек должен думать не только о нефти или бабках, но и о собственном достоинстве. И что по части активного сопротивления Злу (что в глобальном смысле и является главной темой саги Тармашева) мы сегодня есть не что иное, как букашки и мыши. Мы ничто – в сравнении с древними людьми духа, которые за свою веру и идеалы и на костер могли сходить запросто. Мы же, в отличие от диких людей прошлого, умеем только быстро считать и кушать.

Удивительно, что манера письма Тармашева очень точно отвечает тем духовным задачам, которые он ставит перед собой. Тармашев очень ловко использовал модную ныне манеру «стертого письма», доведя ее до абсурда: так пишет план диспозиции командир роты в перерыве между боями – держа планшетку на колене. Ему как бы все равно, знаком ли читатель с его предыдущими данными (романами), – ничего, словно бы говорит он читателю, втянется и поймет; в бою, мол, учиться проще. Эта безоглядность выглядит в наше время как писательская смелость.

Так – скупо, по-деловому – про Апокалипсис и его последствия, кажется, еще никто не писал: «Флот Инсектората прибывает в систему и уничтожает небольшой форпост Дэльфи на океане, не трогая вторую планету, на которой наверняка есть агенты Людей». Откуда этот язык, с какими аналогами это можно сравнить? На самом деле это язык не литературы, а военных мемуаров, так, условно говоря, написаны «Воспоминания и размышления» Г. К. Жукова: «Войска фронта, развивая наступление на Вроцлав, встретились с ожесточенным сопротивлением хорошо укрепленного гарнизона – я приказал генералу Катукову, не задерживаясь, обходить немцев с флангов во взаимодействии с армией Лелюшенко».

Назвать Тармашева писателем-фантастом – значит до обидного сузить его роль. Он проповедник, монах, рыцарь-силовик, который ходит по земле и в одиночку пытается установить границы добра и зла.

Дело это гиблое – но уважение все равно вызывает. Самим своим наличием. Значит, Апокалипсис еще не скоро.

* Признан(а) в РФ иностранным агентом