На лицо ужасные, добрые внутри

Этого режиссера с резкой, непривычной для слуха фамилией, принято обвинять во всех смертных грехах. Он неожиданно оказался наиболее привлекательной для ругани фигурой. Тогда как иных ругают с острасткой и оглядкой, Жолдака – смачно и яростно. Монстр, ниспровергатель, глумитель и так далее.

Нет, никто не говорит, что Андрий (именно так он предпочитает себя именовать) Жолдак – гений. Ни в коем случае. Но и нападки на него, обвинения в наглости по отношению к классике выглядят забавно.

Режиссерская манера Жолдака напоминает поведение капризного избалованного ребенка. Ему давно пора взрослеть, а он по-прежнему надувает губы и ломает игрушечные машинки.

Только вместо машинок – артисты. Они для него словно куколки. Пупсы с вертящимися конечностями. Их так увлекательно одевать-раздевать, брить наголо и украшать париками, изобретать увечья, чем-нибудь поливать и раскрашивать.

Рядом еще можно всяких штучек насыпать и наставить: стеклышки, тряпочки. Красота. А если еще и сюжет увлекательный выбрать – совсем здорово.

От трагедии к баловству

Сон или бред, галлюцинации или ожившие картинки, репетиции или сцены из жизни. Есть моменты, которые Жолдак делать просто не умеет. Но есть и то, что не умеет никто, кроме него

Вопреки некоторым мнениям, Жолдак – человек образованный и насмотренный. Учился у Анатолия Васильева и Кшиштофа Занусси. Имеет множество наград. Ставит и гастролирует по всему миру.

Когда Жолдак не ужился в Харькове, где руководил Академическим театром им. Тараса Шевченко, отправился в Германию. Он свободный человек. И счастливый.

Как он сочиняет свои спектакли – знает только он сам. Вытворяет с артистами черт знает что – а они его обожают. И зрителей задевает за живое: одни радуются, другие злятся.

Наваливает в кучу всего и побольше. Соответствуют его фокусы пьесе или нет, он не слишком интересуется. В итоге придумок в одном спектакле хватает на десяток. Хотя и на спектакли-то происходящее у него на сцене не похоже.

Сон или бред, галлюцинации или ожившие картинки, репетиции или сцены из жизни. Есть моменты, которые Жолдак делать просто не умеет. Но есть и то, что не умеет никто, кроме него.

Женская любовь

На эту тему
• «Критики не способны на такие жертвы»
• Бог, обитающий в груди
• Арены круг и маска без лица
• Пере-жить
• Всем Ханаана

Примечательно, что Жолдак, при всей провокационности его режиссерской манеры, почти не ставит современные тексты. Предпочитает классику: Чехова, Тургенева, Шекспира.

В его «Гамлете» небольшие кусочки текста шли под фонограмму, а принц Датский был стриптизером. В чеховской «Чайке» артисты ездили на скейтах животом вниз, ломились в закрытые двери, играли часть спектакля с закрытыми глазами, часть – с завязанными ртами.

Обычно все это еще и длится ужасающе долго: три часа, четыре, а то и почти пять. И, кажется, могло бы быть еще длиннее. Ну не умещается буйная фантазия во временные рамки. Как и ни в какие другие.

Поставив семь лет назад «Чайку», Жолдак в Москве не появлялся. Хотя шли разговоры о его постановках то в Вахтанговском театре – еще при Михаиле Ульянове, то в «Современнике», где ради него Галина Волчек собиралась выйти на сцену, то еще где-нибудь.

Но – как-то все не складывалось. Зато – сложилось в Театре Наций, где играли «Чайку». И Жолдак принялся за новое для себя направление: адаптацию страстных мифов о «женщинах в любви».

Первой воплощенной дивой стала царица Федра, второй – куртизанка Кармен. Обеих сыграла Мария Миронова. И даже недоброжелатели сказали, что это ее лучшие роли.

В «Федре» смешиваются современный город, психиатрическая лечебница и завораживающая любовная история между одинокой красавицей и юным мальчиком. Тут режут живую рыбу и пытают током крыс. Плещут водой и бьют по железу.

Страшный, шумный неистовый мир пытается уничтожить хрупкую любовь, запретную тем более, что она так бесстыдна и притягательна. И – побеждает. Лирическим материям тут не место.

Заоконный мегаполис – основное место действия и в «Кармен». Главная героиня черпает в нем энергию и свободу. Несется на машине, высунувшись из люка на крыше. Бежит, бежит, соблазняет, шутит, грубит. Живет. До момента встречи с Ним. Единственным. И ей очень захочется любить. Но не получится. Нет нужного органа.

«Кармен» строже «Федры». Обреченнее. Расплывчатость искупается настроением. Куда важнее оказывается не слушать, что говорит персонаж, и не смотреть, куда он идет, а поймать его взгляд. Такие минуты дорогого стоят.

Взгляд с экрана

Новый спектакль Жолдака «Москва. Психо» напоминает его предыдущие московские работы: «Федру», и еще больше «Кармен». В первую очередь, стилистически.

Хотя если говорить о стиле, то в данном случае имеется в виду набор предметов. Экран и видеокамеры. Обеденный стол и окно, ведущее в никуда. Электрогитара и высокие каблуки.

Всего так много, что не успеваешь сообразить, что для чего предназначено. Впрочем, режиссер деланием выводов не увлекается. Он просто бросает все в кастрюлю и смотрит, что получится.

И, что интересно – порой получается. Из случайных соединений. Живой взгляд вдруг монтируется с кинокадром. Гитарный риф – с танцевальным па. И среди гудящего-галдящего безумия возникает остановка. Вспышка. И прежде чем кануть обратно в водоворот, эта картинка наглухо западает в память.

«Москва. Психо» продолжение серии женских мифов. Тут – очередь Медеи. Ревнивой колдуньи, узнавшей, что ее муж уходит к другой, и натворившей бед. И, несмотря на нагромождение шума, топота, плясок и микрофонного скворчания, мелькающих рук-ног, внимание приковывается исключительно к героине.

В спектакле два состава. Но в роли Медеи нужно смотреть Елену Кореневу. Поработав с Жолдаком в «Кармен», актриса пленилась им. И, как выяснилось, не зря. Он заставляет ее делать немыслимые вещи – и она выглядит не просто бесстрашно, но естественно.

В «Москве» Коренева в черных чулках и черном парике-каре танцует стриптиз, пишет истерические «планы мести Язону», красит губы кроваво-красной помадой, много плачет и много молчит. Обезумевшая и жалкая. Сильная и могущественная. Настоящая женщина, которой пренебрег посредственный, но любимый мужчина.

И когда на экране сходятся два лица, два взгляда – Медеи, усталый и жесткий, и молоденькой Креузы (Татьяна Циренина), нимфетки с косичками и стразиком на лбу, становится жутко от этой заочной дуэли. Жолдак не объясняет зрителю ту или иную сцену. Но всегда заставляет ее ощутить. Всем телом.

Находиться в режиссерском пространстве Жолдака неуютно. Там громкие звуки, острые углы, изломанные несчастные герои. Ему никого не жалко: он понимает природу боли, но человеческая чувствительность для него сродни научному эксперименту – сколько еще можно выдержать.

А поскольку боль непременно вызывает любопытство, зал на спектаклях Жолдака всегда полон. Только вот он-то сам устраняется из болевого поля, а зрителя в него вбрасывает. А пока это почувствуешь, уже поздно – он победил.