Дмитрий Дейч: «Сократить расстояние между сакральным и профанным»

Дейч – автор книг «Август непостижимый» (Донецк, 1995), « Преимущество Гриффита» (Москва, Livebook, 2007), « Сказки для Марты» (Москва, Livebook, 2008). Живет в Тель-Авиве.

Текст должен быть не менее «умен», чем сам писатель. Не менее обаятелен. Текст должен быть искушен

– В вашей книге собственно сказок меньше, чем текстов, которые я отнесла бы, скорее, к жанру рассказа или притчи. Почему же книга называется «Сказки для Марты»?

– В один прекрасный момент я перестал называть себя писателем и, хорошенько подумав, определил свое занятие как занятие сказочника.

– Разве писатель не может быть сказочником и наоборот?

– Писатель занимается «литературным трудом». Он пишет, чтобы НАПИСАТЬ.

Я ничего не «создаю», ни над чем не «работаю», письмо необходимо мне как некая практика себя, самоценная форма интроспекции: я пишу, чтобы ПИСАТЬ.

В случае писателя закономерным является некий основной РЕЗУЛЬТАТ – в виде текста, который можно ОПУБЛИКОВАТЬ.

В моем случае нечто такое, что можно ОПУБЛИКОВАТЬ, является побочным результатом и ни в коем случае не является «продуктом» моего «труда».

Для писателя важна ОРИГИНАЛЬНОСТЬ, индивидуальность текста.

Мне, сказочнику, абсолютно все равно, похож ли я на какого-нибудь известного (неизвестного) автора, на коллектив авторов или всех авторов, вместе взятых.

И наконец, последнее (по счету, но не по значению): для писателя текст обладает свойствами биографическими, интимными, в тексте заключается некая квинтэссенция его существа, нечто такое, что делает его жизнь более осмысленной.

Грубо говоря, текст должен быть проекцией самого писателя в мир текстов, его отражением. Текст должен быть не менее «умен», чем сам писатель. Не менее обаятелен. Текст должен быть искушен, он должен понимать свое место в мире других текстов (и, разумеется, иметь его, это место).

Именно потому писатель не может допустить даже намека на собственное непонимание того, что происходит внутри.

Я же, наоборот, готов к тому, что текст будет совершенно непохож на меня (понимая при этом, что эта непохожесть – мнимая, что, проникая вглубь «сознания» текста, я сам становлюсь на него похожим). Единственным критерием «правильности» того, что я делаю, является внезапный сдвиг сознания во время работы с текстом, интуитивное понимание наших с ним отношений.

– Довольно ли сказанного, чтобы назвать книгу сказками?

– Мне кажется, что первоначально, в архаичных, дописьменных обществах занятие сказочника было подобно тому, чем занимаюсь я. Сказочником назывался тот, кто был способен не просто «рассказать историю», но при помощи рассказа сократить расстояние между сакральным и профанным – прежде всего для себя самого, внутри себя, – путем погружения в стихию текста.

– Теперь понятно, почему у вас порой обнаруживается удивительная звукопись, свойственная больше поэзии, нежели прозе. Музыка в ваших текстах – нечто намеренное или спонтанное?

На эту тему
• Алексей Евдокимов: «Читателя надо бить веслом по голове…»
• Слово и Дело
• Блудо и мода
• Борис Екимов: «Литературой сейчас не проживешь»
• Липскеров: «Питаюсь талантом молодых»

– Для меня слово по природе своей – в большей степени звук, чем знак. Я многократно проговариваю вслух все то, что ложится на бумагу. Я хотел бы, чтобы чтение этой книги было похоже на то, как на нас действует музыка, звучащая в чужом плеере, или случайная сцена в метро или парке, которая довольно быстро стирается из памяти, но остается в виде легкого послевкусия и на следующий день, и месяц спустя.

– В вашей книге немало персонажей-музыкантов. Не было ли у вас желания создать саундтрек к книге?

– Имеется идея такого проекта – издать книгу (другую, не эту) в виде буклета к компакт-диску. Когда-нибудь, возможно...

– Один критик предположил, что «Сказки для Марты» пародируют все, что так или иначе может быть отнесено к сказке, легенде, притче, мифу. В самом ли деле это так?

– «Сказки для Марты» – не пародия и даже не пастиш. Я с глубочайшим уважением отношусь к канону и считаю себя продолжателем, а не подражателем.

Многие из «катайских» миниатюр являются в прямом смысле полемикой в отношении различных канонических текстов.

– Мне кажется, что «Переводы с катайского» выиграли бы, будь они опубликованы отдельной книгой.

– В самом деле, «Переводы с катайского» – кусочки довольно обширного неоконченного текста, который называется «Повесть о Великом Малом».

В отличие от «Переводов», это вполне консистентное, цельное произведение, где имеется сюжет, своеобразная поэтика и, опять же, свои непростые отношения с каноном. Как только (и если) эта книга напишется, я предложу ее Livebook.

– Визуальное решение предыдущей книги – «Преимущество Гриффита» – еще более причудливо и разнообразно, чем у «Сказок для Марты». Кажется, постоянное стремление к визуализации приводит к появлению новых смыслов, которые изначально отсутствовали в самом тексте. Как это соотносится с тем, что вы говорили о знаке и голосе?

– Именно ради такого изменения, ради появления нового, соразмерного тексту смысла я сотрудничаю с художниками и арт-директором.

Я никогда не цепляюсь за МОЕ в тексте, текст, который уже пройден, прочитан мною, должен измениться, трансформироваться – для того, чтобы стать книгой.

Коль скоро дело доходит до публикации, для меня первостепенным становится книга как объект, как то, что держат в руках. Каждая из книг – плод совместной работы, где арт-директор, художник и издатель являются в прямом смысле слова соавторами.

И тут прежде всего нужно снять шляпу перед издателем. Это совершенно уникальное явление – издательство, способное вкладывать деньги в проекты из любви к искусству.

Современный российский книжный рынок совершенно не расположен к таким жестам и подобной издательской скрупулезности. Несмотря на то что моей «гражданской» профессией был и остается дизайн (а может быть, именно благодаря этому), я мог доверить свои сказочки только суперпрофессионалу в области книжной графики.

За «Гриффита» Наталья Вишнякова получила арт-директорский приз на ADCR Awards 2008, а после выхода «Марты» совершенно ясно, что без Натальи Поваляевой, белорусской художницы, мои сказки выглядели бы на бумаге довольно посредственно.

– И последнее: кто такая Марта? Многие задают этот вопрос, поскольку нигде в тексте это имя больше не встречается. Только на обложке.

– Марта – реальный живой человек, который совершенно бескорыстно помог мне понять и почувствовать, каково это – быть сказочником.