Блудо и мода

Алексей Иванов дебютировал в провинциальном, но ценимом любителями фантастики журнале «Уральский следопыт» (повесть «Охота на Большую Медведицу»).

1. Мечты сбываются

Иванов-писатель исправляет ошибки Иванова-историка, Иванова-географа, Иванова-краеведа

Однако в начале 90-х литература стала никому не нужна, и тираж журнала «Миры» с его «Землей-сортировочной» пошел под нож.

Иванова не печатали 10 лет. «Общага-на-крови» и «Географ глобус пропил» лежали в соседних ящиках письменного стола, никем не востребованные. Иванов-реалист так же никого не интересовал, как Иванов-фантаст.

Тогда Иванов решился на безумный шаг: написал роман о Прикамье XV века. Название – «Чердынь – княгиня гор» – отдавало провинциально-краеведческой графоманией. Такие книги сочиняют местечковые писатели под тощий грант от областного или городского департамента культуры, но Иванов и этого гранта не имел.

Случилось чудо, роман напечатали. За пермским изданием последовало московское (под названием «Сердце пармы»). Леонид Юзефович поддержал земляка и рекомендовал его книгу в издательство «Пальмира».

Дальнейшей раскруткой занялась респектабельная «Азбука-классика», превратив писателя Иванова в успешный издательский проект. Книги, от которых еще недавно редакторы воротили носы, стали выходить одна за другой.

Успех нового романа – «Вниз по реке теснин», переименованного редакторами в «Золото бунта», – затмил «Сердце пармы». Иванова провозгласили «самым ярким русским писателем начала XXI века».

Жюри «Букера» отнеслось к Иванову скептически, но его популярности это не повредило. Среди московских интеллектуалов у пермского писателя нашлось немало поклонников.

А на Урале филологи начали защищать диссертации по его книгам и даже ввели новый «научный» термин: геопоэтика, видимо по аналогии с геополитикой.

Но откуда такой успех? Почему именно Иванов? Он не перебрался в Москву, не вошел в пермские литературные тусовки, а вот взял да и заткнул всех за пояс!

В той же Перми работают десятки писателей. Нина Горланова и Вячеслав Букур печатаются почти во всех существующих литературных журналах, столичных, провинциальных и даже эмигрантских, но не идут дальше скучного интеллигентского бытописательства.

Евдокия Турова, автор «Кержаков», знаток пермского старообрядчества, пишет сочно и увлекательно, а быт и нравы раскольников знает лучше Иванова. Но в распоряжении Евдокии Туровой нет PR-мощи крупного издательства, а главное, она пишет не романы, а новеллы, готовит кушанье литературного гурмана, а не массового читателя.

Преимущества Алексея Иванова – жанровые. Он возродил несправедливо забытый приключенческий роман, жанр сам по себе исключительно привлекательный, а своих героев поместил в экзотические декорации.

Из прокуренного офиса читатель попал в сказку, где свистят вогульские стрелы, мчатся на лосях манси, рубятся на саблях пермяки и татары, плетут интриги старцы-раскольники, на Чусовой бьются о скалы барки сплавщиков, шаман растворяет в «млении» екатерининских солдат.

Экзотика «Сердца пармы» и «Золота бунта» имеет неоспоримое преимущество перед отечественным, да и зарубежным фэнтези.

Прикамье не Средиземье, пусть лосиная кавалерия и секта истяжельцев – плод фантазии автора, но историческая и географическая основа в романах Иванова есть.

Русские против манси воевали, барки по Чусовой плыли, а Пелым и Чердынь и теперь на картах найти можно. Гений места изрядно поработал на Иванова.

2. Выбери себе родину

Местный патриотизм – важнейшая идея Иванова, краеугольный камень его мировоззрения

Как только писатель Иванов стал заметной литературной величиной, критики тут же развернули дискуссию: кто он? С кем он? Почвенник? Либерал?

На принадлежность к почвенникам как будто указывали и «глубоко эшелонированный на всех уровнях национальный эпос» о сплавщиках-раскольниках, и достойная Владимира Личутина работа с языком:

«Хороший ты мастер, дед. Без охулки. Барке полный набор даешь. Ни одного бокаря с кипуном в волокнах. Ни одного бруса с косослоем – весь косослой на кницы пустил. И брус у тебя не пилёный, а на райно тёсанный…»

Александр Гаррос и Алексей Евдокимов увидели в «Сердце пармы» «имперское послание», книгу «о рождении имперской русской идеологии, о Москве – Третьем Риме… О собирании земель…»

Либералы из «Коммерсанта» в свою очередь ворчали что-то насчет моды на «уютное почвенничество».

Тем и другим карты спутал сам Алексей Иванов:

«Капитал (то есть независимость человека) способствует восстановлению моральных норм. А империя всегда аморальна… высшая ценность для империи, ее идеал и цель – это она сама <…> «Переломленное об колено» имперской парадигмой, объединение народов стало политической оккупацией других государств. А рядовых людей поглотило братство равнодисперсной «лагерной пыли» империи» («Message: Чусовая»).

Подобные мысли высказывал он и в своих интервью. Это дало основание Илье Кукулину сделать вывод об антиэтатизме Иванова и, казалось бы, навсегда вывести писателя из лагеря почвенников, патриотов-имперцев и государственников.

Но Кукулин не прав, как не правы Гаррос с Евдокимовым. Алексей Иванов не имперец, но патриот. Его патриотизм не общероссийский, а пермский, уральский, местнический.

Родина малая для него превыше родины большой. Он хвалит Ермака, который не позволил казакам вернуться с добычей на Русь, а «заставил беречь завоеванную землю», и Строгановых с их девизом «Земные богатства – Отечеству, себе – имя» и противопоставляет последних корыстным и безыдейным Демидовым («Message: Чусовая»).

Беглому московиту был сон, видение: найти новую родину, полюбить пермскую землю, как родную. Обретя родину, герой обретает и смысл жизни («Сердце пармы»).

Местный патриотизм – важнейшая идея Иванова, краеугольный камень его мировоззрения. Она выражена не только в «краеведческом фэнтези», но и в гротескном романе «Блуда и МУДО» (один из героев даже котов собирается учить любви к родному краю), и в реалистическом «Географе»:

– А вот так выйти бы из нашего затона и дальше – Кама, Волга, Каспий, а потом Турция, Босфор, Афины, Трапезунд, Мальта, Гибралтар, потом – Атлантика, Америка, Мексика… – Будкин, зажмурившись, сладострастно прошептал: – Индийский океан…

– Нету этого ничего… Как географ заявляю тебе со всем авторитетом. Все это выдумки большевиков. А на самом деле Земля плоская и очень маленькая. И всем ее хватает. А мы живем в ее центре.

3. Художник и краевед

На эту тему
• Предчувствие гражданской войны–2
• Борис Екимов: «Литературой сейчас не проживешь»
• Липскеров: «Питаюсь талантом молодых»
• Дмитрий Бакин: «Помогают писать табак, голод, зима, ее снег…»
• Солдат красной империи

Впрочем, Алексей Иванов все-таки художник, а не краевед. Единственный его собственно краеведческий труд «Message: Чусовая» отличается сумбурностью изложения, бесконечными текстуальными самоповторами (один и тот же абзац дословно повторяется два-три раза!), многочисленными историческими ляпсусами.

Что Иванов путает Синюю орду с Золотую ордой, еще куда ни шло, а вот перенесение года смерти Ивана Грозного с 1584-го на 1598-й и в самом деле впечатляет. О царствовании Федора Иоанновича (1584–1598) он, кажется, ничего не знает.

Книга нуждалась в научном редакторе, но «Азбука-классика» сэкономила на редактуре, а сам писатель передал в издательство необработанный черновик.

Но вот что интересно, в романах Иванова также немало грубейших ошибок и нестыковок, однако читатель их невольно прощает, пропускает, увлекшись сюжетом и героями. Иванов-писатель исправляет ошибки Иванова-историка, Иванова-географа, Иванова-краеведа.

Писательское мастерство, в сущности, покоится на трех китах: языке, сюжете и героях.

Немногие авторы способны создать собственный оригинальный язык, да еще и побудить читателя этот язык освоить. Иванов же не только в «исторических» текстах, но и в современных решается на самые смелые эксперименты.

Чего стоит хотя бы «терминологический» аппарат Моржова из романа «Блуда и МУДО». Правда, писателю не хватает чувства меры. Как раз «Блуду»-то сгубили неумеренное употребление непечатной лексики и примитивная, топорная порнография.

Умением строить сюжет обладал уже автор «Географа», в «Золоте бунта» и «Блуде» Иванов стал и вовсе мастером, хотя его фирменные «голливудские» финалы все еще отдают дурновкусием.

Но более всего впечатляет развитие образа главного героя. Сначала Иванов шел проторенной коллегами дорогой. Героем «Общаги» был слабый духом и телом человек, не способный переменить собственную судьбу или бросить вызов окружающему злу.

Служкин, тот самый географ, пропивший глобус, на первый взгляд похож на героя «Общаги». Лузер, неудачник, вынужденный цепляться даже за нелюбимую, неблагодарную, непрестижную работу.

Но все-таки Служкин уже другой: этот герой не в силах плыть против течения, но уже способен сохранить в агрессивной внешней среде юмор, жизнелюбие и даже некоторые нравственные устои.

Князь Михаил Пермский похож на героев ранних реалистических текстов Иванова. Кажется, что это не средневековый князь, разоривший грозный Пелым, пленивший кана Асыку, отстоявший Чердынь от головорезов-манси, а современный рефлексирующий интеллигент, перенесенный в XV век при помощи машины времени. Его поведение меняется только в последних главах, во время осады Чердыни. Тогда впервые ему удается преодолеть волю Каменных гор.

Осташа Переход уже совсем другой герой. Князь Михаил окружен соратниками, Осташа – врагами. Против него чуть ли не вся чусовская раскольническая «мафия». Осташа, как и положено герою приключенческого романа, не столько рассуждает, сколько действует, загоняет своих врагов в могилу одного за другим.

Как у него это получается – другой вопрос. Он не сильнее, не умнее своих врагов, зато автор изящно убирает препятствия с его пути, не всегда заботясь о правдоподобии.

Вершиной эволюции ивановского героя, безусловно, стал Борис Моржов. Как и Осташа, он герой деятельный, но, в отличие от чусовского сплавщика, Моржов не только боец, он исследователь, художник и философ.

Его противостояние блуде, перевернутому миру, где добро и зло поменялись местами, не инстинктивно, как у Осташи, а разумно. Борьба – расчетлива. Он полагается не на удачу, а на собственные знания, изворотливость, интеллект.

Осташу уподобляют героям боевиков. Я насчитал пять рецензий, где его называли Терминатором. Моржова лучше сравнить с героем плутовского романа. Но самое главное, Моржов – герой-победитель! Герой-победитель в современном русском романе, часто ли встречается такое диво!

Со времени появления «Блуды» прошло уже более полутора лет. Алексей Иванов вместе с Парфеновым снимает фильм да еще пишет сценарий для Павла Лунгина. Собирается ли он взяться за новый роман?

По одним слухам, пишет о гражданской войне на Урале. По другим – вообще оставил художественную литературу. Жаль, если второй слух подтвердится. Не так много у нас писателей, чьи произведения хотелось бы читать.