Борис Екимов: «Литературой сейчас не проживешь»

Десять лет премия в размере двадцать пять тысяч долларов и последующее издание книги доставались самому достойному, в определении которого решающее слово было, конечно, за Александром Солженицыным.

Я не люблю разделения – «деревенщик», военная литература, морская. Это либо литература, либо не литература

Первым лауреатом стал академик Владимир Топоров. Потом в разные годы премия присуждалась Инне Лиснянской, Валентину Распутину, Алексею Варламову, Александру Панарину, Евгению Носову и Константину Воробьеву (посмертно), Леониду Бородину, Юрию Кублановскому, Ольге Седаковой; режиссеру Владимиру Бортко и артисту Евгению Миронову (за фильм «Идиот»), Игорю Золотусскому, Сергею Бочарову, Андрею Зализняку.

В юбилейный год было решено удвоить сумму премии и выпустить юбилейный сборник, а безоговорочным претендентом стал писатель-деревенщик Борис Екимов, которого за приверженность малому жанру называют «Чеховым деревенской прозы».

«В последние десятилетия, когда, кажется, само существование русской деревни выпало из нашего поля зрения, не говоря уж об окоеме искусства, Борис Екимов вошел в литературу новым писателем-«деревенщиком». Во множестве ярких рассказов и очерков Екимов рисует мало кому знакомую обстановку нынешней сельской местности с ее новым бытом, манящими возможностями и крутыми угрозами. Этот живой поток екимовских картин, раздвигая наши представления о непростой жизни сегодняшней деревни, помогает восстановить, хотя бы мысленно, единство национального тела. А уж как интересно послушать суждения из донской глубинки – о событиях новейших.

Александр Солженицын

Февраль 2008»

Борис Екимов стал последним лауреатом премии, которого выбрал сам Александр Исаевич. Премия, несомненно, продолжит жить, но это уже будет премия имени Солженицына.

– Что для Вас вручение премии Солженицына?
– Удовлетворение. Во-первых, профессиональное жюри, серьезная премия, которую за десять лет никто пока не обвинил в том, что она дается не по заслугам. Пока.

Во-вторых, присуждение премии – добрый знак для моих читателей, друзей, они услышат, что я жив и здоров. Повод позвонить, встретиться или написать. А может, и повод для людей, которые не читали моих книг, а заинтересовавшись, прочтут. Тоже хорошо. Всё это вместе и есть удовлетворение. Нечастые наши литературные радости.

– Вас называют писателем-«деревенщиком», Вы согласны?
– Деревня – то, про что пишу. Литература же рождается из того, что вокруг меня. Но я не люблю разделения – «деревенщик», военная литература, морская. Это либо литература, либо не литература.

Хочется, чтобы всё вошло в норму, но надо понимать, что путь к созиданию очень долог (фото: Юлия Бурмистрова/ВЗГЛЯД)

– Вы уже знаете, что будет в книге, которая издается в серии «Лауреаты премии Солженицына»?
– Нет, я ее еще не составлял. Думал, что кто-то другой будет отбирать в «избранное», но лауреаты сами должны это делать. Ну что ж, составим сами.

– Самому сложней выбрать лучшее?
– (смеется) А кому охота работать.

– После присуждения премии к Вам пришли разные издательства с предложениями?
– Ну что вы. Вот издательство «Время» вдруг опомнилось. Спасибо, отвечаю, но если заглянете в компьютер, то у вас уже пять лет лежат две мои рукописи, которые обещали издать очень давно. К сожалению, пять лет прошли, как один день.

Посмотрим, может, потом еще придут. Всё-таки пока еще художественная литература не в чести. Тот провал, который случился в издательском деле, а самое главное – в книготорговом деле, еще не прошел. Ведь у нас была огромная книготорговая сеть по всей стране. Меня всё время спрашивают: «Где можно купить»? Я пожимаю плечами, потому что если и выходят книги, то только в Москве. В других городах купить невозможно.

Еще не кончился книжный кризис, еще пока все зарабатывают деньги, причем не художественной литературой, а развлекательной, книгами низкого уровня. Легкие деньги – зачем работать, трудиться? Тут должна быть государственная политика, которой, к сожалению, нет, и пока не предвидится. Художественная литература – это же в том числе воспитание, наряду с остальными задачами.

– А вы знакомы с нынешней школьной программой по литературе?
– Листаю, и мне пишут учителя. Недавно заходил в школу, взял программу для начальных классов просмотреть. Удивился, что для второго класса есть, например, Успенский, но нет Толстого. Почему-то Эзоп, а не Крылов.

Тут можно много и долго ругать, конечно. Но существует одно «но». Сейчас у учителей есть некоторая свобода, давно уже. Хорошие, настоящие учителя работают по совести. Читают вместе с детьми, предлагают, стараются, чтобы дети знали хороших, современных русских литераторов. Довольно часто я получаю сочинения детей по моим книгам. Но этого мало, таких учителей мало.

– А что, на Ваш взгляд, нужно сделать, чтобы ситуация изменилась?
– Ничего. Разломать легко, построить сложно. Мы разломали сельское хозяйство, промышленность, литературу. Хочется, чтобы всё вошло в норму, но надо понимать, что путь к созиданию очень долог. Мы должны идти к нему каждый на своем месте. Учителя русского языка и литературы будут работать – вырастет новое поколение читателей. И так далее.

На эту тему
• Липскеров: «Питаюсь талантом молодых»
• Последний
• Виктор Топоров: Асан хочет денег
• Виктор Топоров: Сладкая и прозрачная
• Александр Кабаков: «Больше не хочу писать романы…»

– Но оно же и раньше было не идеально. Много идеологии, цензуры.
– Несомненно! Кто говорит, что это был рай на земле. Семьдесят лет была советская власть. Но даже они в конце концов поняли, что человека нужно не заставлять, а воспитывать. А сейчас этого пока не понимают.

Вспомните, какое значение придавалось культуре. Раньше госпремии писателям и артистам были трех степеней. Каждый год десятка по два давали. А сейчас? Не понимают нынешние власти пока значения культуры, значения образования. Им кажется, что они решат всё экономическим путем. А надо созидать человека.

У нас сейчас столько охранников в стране – 800 тысяч крепких мужиков. Милиции, армии, спецслужб – огромное количество, миллиона два-три. Но если не воспитывать человека, а просто приставить к нему нескольких милиционеров, толку не будет.

Ко мне вот милиционера ставить не нужно, и ко многим. Если в детстве человек усвоил общечеловеческие ценности и живет согласно этому, зачем ему тогда надзиратель. А у нас – мы сначала наведем порядок силой. Нет, дорогие мои, только воспитание.

Самое доступное средство – телевизор. Но он сейчас только развращает. Потому что его хозяева зарабатывают деньги на человеческих душах. И никто не скажет «нет», не остановит это. Да и Господь не придет, за минуту не исправит. Сколько раз он наказывал людей – потоп, бедствия, но в конце концов сказал: «Зло в человеке от юности его, я больше не буду наказывать человека». У нас сейчас юность.

Меня спрашивают: «Ну, когда же, когда?» Я раньше говорил – через 300 лет, а сейчас говорю – через 370. Общество должно само востребовать. Давайте возьмем университеты – они создавались, когда стали необходимы. В Англии, Франции, Германии. У нас они появились через 300 лет, а потом мы еще 70 лет не в ту сторону шли. Так что через 370 лет у нас будет так, как в Европе.

– А кто оказал влияние на Вас, кто воспитывал?
– Меня, как и всякого человека, воспитывали все вместе. Родители, школа, книги. На примере: я был маленький и видел, как люди относились друг к другу, к себе.

У нас крайняя хата была, идет человек, бабушка всегда пригласит чайку попить. Спрашиваю – знакомый? Она отвечала – нет, просто идет издалека, пусть чай попьет и идет легкой ногой. Это отношение к человеку.

В деревне раньше хлеба пекли на неделю, и если кому-то не хватало, занимали. Бабушка говорила – если занимаете, отдавайте больше, чем взяли. Книга учила, школа. Да и то, что были октябрята, пионеры, тоже было хорошо. Там же не учили воровать, а направляли детскую энергию на помощь слабым, на созидание.

– А выбор профессии как получился?
– Стихийно, к сожалению. Не было человека, который бы подсказал, помог определить гуманитарные наклонности. Я пошел в политехнический. Но потом всё равно стал писать. А вот почему человек берется за перо, еще никто не объяснил.

– Как формировался Ваш литературный язык?
– Я думаю, что не только у меня, но и у всех пишущих, всё-таки во главе угла стоит талант, дар от Бога, и научиться тут чему-то невозможно. В этом смысле согласен с Есениным – я божья дудка.

Форма вторична. Фраза, построение – это совсем другое. Главное – душевный позыв и вопрос, на который ты всегда знаешь ответ – зачем ты садишься писать?

– Вы в разные годы печатались в «Новом мире». Изменился журнал?
– Очень! Журнал – это всегда на 90% главный редактор. Именно из-за этого в свое время был всплеск журнала «Наш современник», потом был всплеск «Юности», был высокий подъем «Нового мира» при Твардовском.

Сергей Павлович Залыгин был мудрый человек, делал очень хороший журнал. Но когда стало акционерное общество закрытого типа и он ушел, надо было пригласить кого-то со стороны. Выбрали Андрея Василевского, у него другие взгляды.

Когда я спрашиваю: «Что у вас есть почитать?» Отвечают: «А где нам взять?» Действительно, сейчас постмодернистская литература же в основном. Букера дали недавно, ну что такое, роман, в котором написано «Глава десятая», много многоточий и потом – «Глава одиннадцатая». Мне непонятна такая литература, состоящая из многоточий. И это не потому, что я старый человек и мне хочется поворчать. Хотя сейчас стали появляться молодые, интересные писатели.

– Кто из молодых понравился?
– Я много читаю, если дочитал – значит, понравилось, если споткнулся – отставляю. Понравились «Бледный город» Игоря Савельева, очень молодой писатель из Уфы. «Похороните меня за плинтусом» Павла Санаева. Я не знаю, как они пишут, как успевают. Ведь время такое, денежное очень, а литературой не заработаешь. А любая работа требует полной отдачи. Особенно проза.

– А как у Вас сложилось, что Вы перестали работать инженером, а стали писать книги?
– Я перешел на профессиональную работу писателя, после того как закончил Высшие литературные курсы, вступил в Союз писателей и увидел, что могу обеспечивать себя и близких. Тогда перешел. А как только началась перестройка и увидел, что больше не могу, снова ушел.

– Куда?
– В газету, а куда я мог еще уйти. Немолодой человек уже был, в сторожа не возьмут, да и смеяться будут. Стал работать в газете, хотя никогда не любил этого.

Раньше писатель – это была определенная профессия, никто не гонялся и не спрашивал, почему ты бездельничаешь. И была нормальная система оплаты, которой сейчас и не пахнет. Нынче более или менее приличный литератор работает практически бесплатно, начиная с 90-х годов. Гонорар – это ничего. Ведь это же не в месяц. Сейчас профессией не проживешь, разве что только единицы, исключения.

– Различие города и деревни стало больше?
– Гораздо! Провинция всё дальше от Москвы. Раньше была связь и со столицей, и с центрами, районами. Дело не в «русской беде» – дорогах, был доступный транспорт. Сейчас разрыв. Нет работы. Нет денег на дорогу, все и замыкаются. Самара сама по себе, Волгоград сам по себе. Провинция становится провинциальнее.