Виктор Топоров: Сладкая и прозрачная

Павел Басинский, «Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина»;
Илья Бояшов, «Танкист, или Белый тигр»;
Александр Иличевский, «Пение известняка»;
Руслан Киреев, «Пятьдесят лет в раю»;
Владимир Костин, «Годовые кольца»;
Владимир Маканин, «Асан»;
Рустам Рахматуллин, «Две Москвы, или Метафизика столицы»;
Людмила Сараскина, «Александр Солженицын»;
Маргарита Хемлин, «Живая очередь»;
Владимир Шаров, «Будьте как дети».

«Большая книга» – не только самая денежная и самая громоздкая (денежки счет любят!), но и самая непрозрачная из отечественных литературных премий. Должно быть, потому, что, помимо счета, денежки любят тишину.

Большая книга» – не только самая денежная и самая громоздкая (денежки счет любят!), но и самая непрозрачная из отечественных литературных премий

Однако непрозрачность эта мнимая, как у иных купальных костюмов, – стоит разок окунуться – и всё видно.

А «Большая книга» окунается как-никак уже в третий раз.

Двв участника шорт-листа претендуют на два места – первое и второе, и еще восемь – на одно-единственное (третье). Причем из этих восьми шансы есть у каждого.

И у литературного критика, лауреата «Антибукера», члена жюри ряда премий, автора отменной книги о Горьком в «ЖЗЛ», не имеющего серьезных недругов ни «справа», ни «слева» Павла Басинского, дебютирующего как оригинальный прозаик только что вышедшим романом;

(Противопоказание: расхожий миф, озвученный на сей раз Митрофанушкой Веллером в самовлюбленном интервью «Экслибрису»:

«Если литература – производная от жизни, то критика – производная от литературы. Эта вторая возгонка дает совершенно импотентский материал. Когда критик пытается написать роман, получается ужасно. Он думает, что знает, как пишутся романы, а на самом деле ни фига, потому что он никогда не достигал того перевозбуждения нервной системы, которое необходимо для творчества. Он никогда не мог писать так, чтобы возник драйв на накале нерва, чтобы его эмоциональное напряжение передавалось. И вот, когда Вячеслав Курицын, или Владимир Новиков, или* Виктор Топоров…

– И Дмитрий Бавильский…

– Ну да… попытались написать беллетристические книги, они оказались ниже всякой критики».

Тут нужны три уточнения: романы неизменно проваливаются у самого Веллера; я не писал таковых сроду; а из трех других «недоперевозбужденных» можно согласиться разве что в отношении Владимира Новикова – но он ведь и критик никакой!)

И у действующего лауреата «Нацбеста» Ильи Бояшова – единственного «питерского» (правда, не силовика и не юриста) во всем «коротком списке», – новый роман которого уже расхвален (Данилкиным и мной в том числе) и изруган (Кузьминским и Немзером) критиками;

(Противопоказание: ставшее широко известным кулуарное высказывание одного из лауреатов и закулисных организаторов, чтобы не сказать махинаторов премии: «Питерских» мы в «Большую книгу» не пустим!»

Пустят они или не пустят, решать, впрочем, как всегда, не им. Кто вас, ребята, ужинает, тот вас и танцует!)

И у действующего Букеровского лауреата Александра Иличевского со сборником рассказов, которые – даже по мнению поклонников таланта – получаются у него куда более качественными, чем романы; букероносный – в том числе;

(Противопоказание: Иличевский, по большому счету, не входит ни в одно из литературных бандформирований, кроме поколенческого, где он с боку припека, и «новомирского», которое всецело занято продвижением одного из двух будущих победителей; см. далее.)

И у матерого мемуариста «московской школы» Руслана Киреева из поколения «сорокалетних», по памятному определению Бондаренко, а ныне семидесятилетних, постоянного автора, а в прошлом – многолетнего сотрудника «Нового мира»;

(Противопоказание: буквально совпадает с противопоказанием Иличевского; вакансия в тройке заполнена тем же самым счастливым соперником.)

Действующий Букеровский лауреат Александр Иличевский (фото: ИТАР-ТАСС)

И у ни лично, ни творчески не известного мне провинциала Владимира Костина: обязательную разнарядку на провинцию вроде бы еще никто не отменил;

(Противопоказание: отменить обязательную разнарядку не отменили, но и не ввели вроде бы тоже.)

И у эссеиста Рустама Рахматуллина с его «метафизическим краеведением» (или «медитативным»?) на неисчерпаемую, как тюменская нефть, тему Белокаменной;

(Противопоказание: необходимость учесть питерскую, провинциальную, интеллектуальную и гендерную разнарядку на одно-единственное – третье – место.)

И у успешно дебютировавшей серией пронзительных полуповестей-полурассказов на еврейскую тему Маргариты Хемлин;

(Противопоказание: сильная конкуренция, в том числе с оглядкой на премиальные расклады прошлых лет. Грубоватая шутка гласит: национальную премию «Большая книга» дают еврею – или еврейке – за жизнеописание еврея же. Нынешний сезон, по моим прикидкам, скорее всего, окажется judenfrei.)

И даже у замечательного писателя Владимира Шарова – хотя у него-то, увы, реальных шансов, по-моему, ноль целых ноль десятых; у Шарова, кроме таланта и мощи, и показаний-то нет – сплошные противопоказания; так или иначе, если ему достанется третье место (и миллион рублей), я буду в равной мере и удивлен, и обрадован. Вернее, радости моей (как и удивлению) меры не будет.

Первое и второе место – две главные премии – разыграют между собой Людмила Сараскина и Владимир Маканин.

Не удивлюсь, если в очередное нарушение писаного регламента первую и вторую премию поделят между ними на равных.

А почему?

Почему Сараскина и Маканин?

Вернее, так: почему Сараскина? И почему Маканин?

Начнем, пожалуй, с Маканина. Он живой классик, без дураков. Живой и писучий. Писучий – и, что необходимо отметить, полностью сохраняющий плотную и упругую фактуру письма. Живой, как герой его предпоследнего романа «Испуг».

Однако дело не только в этом.

Год назад, будучи председателем жюри «Большой книги», Маканин обратился к голосующим «академикам» с письмом, в котором призвал их отказаться от присуждения в этот творчески неурожайный год главной премии, а «сэкономленные» три миллиона рублей разделить поровну (в формате почетной премии) между Андреем Битовым и Валентином Распутиным.

Значительная часть «академиков» поддержала идею, однако категорическое «Нет!» сказали спонсоры; в результате почетная премия была объявлена и вручена обоим лауреатам (правда, ее денежное наполнение так и осталось загадочным), а главную премию присудили Людмиле Улицкой.

Один из почетных лауреатов прошлого года – Андрей Битов – стал в нынешнем председателем жюри «Большой книги».

Оргкомитет премии, в нарушение собственного регламента, допустил к конкурсу позапрошлогодний роман «Испуг».

Роман, на мой взгляд, чрезвычайно сильный – и на премию, несомненно, тянущий – но с оговорками. Во-первых, всё то же нарушение регламента – для главного лауреата как-то нехорошо. А во-вторых…

А во-вторых, роман о похотливом старце, который, обдолбавшись, пляшет голый на балконе расстреливаемого Белого Дома, – и его вздыбленный уд принимают за выброшенный в знак капитуляции белый флаг, – роман этот если и коррелирует с исповедуемой и проповедуемой инициаторами «Большой книги» национальной идеей, то слишком, пожалуй, парадоксально.

И даже Битов не дал бы ему больше третьего места.

А Маканину – и его вполне можно понять – остро захотелось первого.

И он подоспел в «битовский» год еще с одним романом – уже о Чечне. Представленным в рукописи.

Хотя зачем Маканину (и любому писателю уровня Маканина) при прочих равных спешить с выдвижением по рукописи – одному богу известно.

Об «Испуге» (тоже вошедшем в лонг-лист премии) тут же с облегчением забыли. В финал вышел «Асан» – о Чечне. Никто его не читал, но все, кто читали, в один голос клянутся, что роман чудо как хорош.

Что ж, вполне возможно. Помню, кстати, отличный рассказ Маканина «Кавказский пленный», написанный еще до первой чеченской войны.

И всё, первое место?

Нет, не всё! В год девяностолетия и окончательного огосударствления здравствующего нобелевского лауреата по литературе с девятисотстраничной биографией «Солженицын», выдержанной в апологетическом, чтобы не сказать житийном духе, подоспела Людмила Сараскина, – и попробуйте только присудить ей место ниже второго!

Но и второго мало! За «Пастернака» дали первое, а за «Солженицына» – только второе? Александр Исаевич не поймет.

Да и не он один.

«Великая жизнь великого человека» – так назвал восторженную рецензию на сараскинское жизнеописание Солженицына Андрей Немзер.

Перещеголял признанного мастера куртуазного комплимента и оригинального заголовка, пожалуй, лишь Дмитрий Быков*:

«Работа, проделанная ею, титаническая. Сопоставима с работой Солженицына по написанию «ГУЛАГа».

Или это такая ирония?

Вопрос о том, зачем писать апологетическое жизнеописание вполне себе здравствующего и активно работающего автора двух детально-восторженных автобиографий, – и зачем писать его, опираясь именно и только на его собственные и его нынешней жены мемуарные свидетельства и без анализа отвергая все противоречащие «солженицынским показаниям» высказывания, аргументы, документы и факты, – вопрос этот не имеет ответа.

Отмечу лишь, что «гулаговские» муки автор исследования испытывает, лишь когда мемуарист Солженицын противоречит сам себе, но и в таких случаях Сараскина с честью выходит из положения, всякий раз выбирая из двух-трех взаимоисключающих версий самую для юбиляра лестную.

Так или иначе, тупик: ни Маканина, ни Сараскину без первой премии оставлять нельзя! Поэтому следует ожидать – в нарушение регламента – очередной новации: дележа первой и второй премии на двоих с одновременным увеличением призового фонда!

Андрей Битов уже проделал однажды нечто подобное с Пушкинской (Германия) премией – и вполне успешно.

Ну, а если спонсоры все-таки пожидятся?

Решение, верю, найдется и в этом случае! И даже заранее знаю, какое:

Поделить на двоих все три премии, а третье место не присуждать никому.

Хотя бы потому, что серьезные противопоказания есть против каждого из восьми остальных шорт-листников!

А вы говорите: непрозрачная премия…

– Какой ты Горький? – то ли в анекдоте, то ли в апокрифе говорит тиран гению. – Ты – Сладкий!

* Признан(а) в РФ иностранным агентом