Совесть концептуализма

Пригов, в отличие от большинства авангардистов, не старался расшатать общественные устои, он, скорее, наоборот, пытался вернуть граждан к норме.

Поскольку начало его творческой биографии пришлось на советское общество, живущее по принципу «Наше дело правое», Дмитрий Александрович стал «левым» художником.

Именно с «левого» края ему сподручнее было будить гражданское сознание советского обывателя, спящее почти летаргическим сном под сенью родного государства.

Пригов взял на себя роль будильника. Советская культура была теперь не только под пристальным вниманием компетентных органов, но и под его, Пригова, личным присмотром (из-за чего некоторые недальновидные представители богемы, как часто говорил в интервью сам Пригов, поначалу считали его сотрудником КГБ), альтернативным, конечно, официальной власти.

Небесная лестница

Пригов оказался художником, который не вписывается в рынок, но найдет свое место в музеях

Сперва это был пристальный взгляд Милицанера – некоего условного представителя государства. С одного из экранов в ММИИ Дмитрий Александрович в милицейской фуражке читал, быть может, самое знаменитое свое стихотворение:

«Когда здесь на посту стоит Милицанер,
Ему до Внукова простор весь открывается.
На Запад и Восток глядит Милицанер,
И пустота за ними открывается
И центр, где стоит Милицанер, –
Взгляд на него отвсюду открывается.
Отвсюду виден Милиционер.
С Востока виден Милиционер,
И с Юга виден Милиционер
,И с моря виден Милиционер,
И с неба виден Милиционер,
И с-под земли...
Да он и не скрывается».

Милицанер – пародия на реального, и в тоже время – это инспектор фальшивой культуры и защитник подлинной. Однако этой анекдотической фигуры в духе Хармса Пригову было недостаточно.

Дабы подняться над «вездесущестью» государственного аппарата, он обратился к метафизике; так возникло Око – гигантский нарисованный Божественный Глаз. Дмитрий Александрович сделал с ним десятки рисунков и инсталляций. Сквозь официальную ложь, сквозь мусор тысяч газет – зрит Око Правды.

В ранней графике основным для Пригова был образ скважины, пробуравленной в стене – к небу. А в поздней – словно бы художник уже добрался до небес и ему явлен был этот мистический Третий Глаз, ставший его истинным зрением.

Око внезапно «проявляется» на множестве приговских картин: в стандартных русских пейзажах, в музейных интерьерах, в абстрактных комнатах.

Иногда Око изображено с капелькой крови или с красной точкой сверху. Или с другим частым атрибутом приговских работ – бокалом красного вина (крови?). Это аналогия той самой Чаши, которую Иисус просил Отца «мимо пронести». Пригов на видео 2001 года исступленно исполнял свою вариацию на эту библейскую тему: «Отец мой, убер-ри или пр-ронеси эту Чашу!»

В советское время поэт под видом частных объявлений расклеивал цитаты из Библии. Крики кикиморы, прочие эпатажно-стебные проявления приговского творчества, включая чтение филосософско-иронических стихов, заслоняли желание Дмитрия Александровича быть пастырем «вверенного» ему человеческого стада. В этом смысле он выполнял писательскую миссию, типичную для русской земли – поводыря.

«Граждане! Солнце скрылось за облаками, а вы уже и поверили!» – увещевал он соотечественников в объявлениях, где библейские фразы заменил на собственные.

Идею экспозиции «Граждане, не забывайтесь, пожалуйста!» подсказал куратору Екатерине Деготь именно этот перформанс Пригова 1986 года, когда поэт сотни своих нравоучений-афоризмов развесил на столбах, за что угодил в психушку, откуда был вызволен друзьями и поклонниками.

Пригов являл собой смесь Сократа и Козьмы Пруткова. Как древнегреческий мудрец, он, словно «овод ленивого коня», пробуждал в обывателях гражданскую совесть, а форму для этого выбрал сатирическую, псевдопафосную и маскарадную.

Не могу удержаться, чтобы не привести с десяток приговских «воззваний», настолько они емки и блистательны. Учитывая что поэт был услышан, само обращение «Граждане!» можно убрать.

«Резко похолодало, а еще по привычке в легкой одежонке бегаем, и даже не холодно поначалу!»

«Мы этого никогда не видели, но ведь и оно нас видит впервые!»

«Белым снегом запорошило поля – эта чистота напомнила нам о чистоте души нашей – вспомним ли?!»

«Тяготы души прекрасны, они делают ее грузоподъемной, что ли!»

«Как входишь в коридор темный, сразу бежать хочется, но ты себя удерживай!»

«Слово наше крепко, но тело слабо, так ведь телу все равно погибать!»

«Я бы вас не беспокоил, если бы не верил в вас!»

«Только любовь к вам толкает меня на это!»

«Это дано не вам одному – так что подождите, может, кто достойней найдется!»

«Природа разлюбила нас, поэтому летом как-то не хочется из города выезжать!»

«Что есть более историческое, чем решительный поступок в данное конкретное время!»

К вершине!

На эту тему
• Морской клоун в самом выгодном свете
• Алексей Каллима: «Огонь внутри меня….»
• Любовь до смерти
• Дмитрий Бавильский: Блогая весть
• Предметы времени

Мощный энергетический и нравственный стержень Пригова, его творческая одержимость привлекала к нему множество народу. По видеозаписям 90-х видно, что вокруг Дмитрия Александровича крутилось немало молодых художников, среди которых мелькает и один из самых заметных сегодня – Анатолий Осмоловский.

Пригов был лидером, выпадающим из любых систем. Сначала из советской, поскольку его не устраивало лицемерие господствующей идеологии, но не стал он жить и по законам рынка, поскольку в этой системе координат цинизма не меньше (если не больше).

Открываю наугад одну из сотен отпечатанных на машинке «самоизданных» книжечек («Диалогизмы», 1998 год, Лондон), образующих на стене верхнего этажа нечто вроде иконостаса.

Как горный молодой козел
По имени старик Димитрий,
Я лез и лез, безумно зол,
По-хорошему зол,
К седой, снегом покрытой митре
Вершинной.
Не озираясь, вверх и вверх.
Ты скажешь: «Это ж чистый смех!
В твоем возрасте и положении!» –
Поколебавшись, я так и не найдусь, что ответить.
Как сваленная в кучу шерсть,
Под нами облака бежали
И ангелы на них лежали,
Я посчитал – их было шесть
Ровно –
Или семь.
– Так сколько, шесть или семь? –
Спросила ты, и я совсем
Растерялся:
Ну, шесть!
Или семь.

В этом небольшом стихотворении изложена всё та же внутренняя установка Дмитрия Александровича – быть пастырем. Митра – головной убор митрополита. «Шесть» и «Семь» – священные числа. Пригов полон иронии к себе, но не к этой своей роли. Мистико-религиозные образы и понятия заполняют всё его творчество.

На выставке есть приговские «Газеты», «Банки» и «Стихограммы». Есть его «Бестиарий» – каталог монстров, которых он извлекал из души. Но лейтмотивом экспозиции стали всё-таки афоризмы-обращения, которые расклеены на планках по всем четырем этажам. В особо большой концентрации они на лестнице. Словно бы слова Пригова сопровождают нас на жизненном пути, который напоминает подъем по ступеням: «Граждане! По обе стороны пути вашего пропасти разверсты, а вы как думали?!»

Как призналась одна из смотрительниц: «Когда никто не видит, я тихонько переписываю его фразы в блокнотик». Я сам наблюдал, как девушка вернулась перечитать какое-то приговское напутствие. Лично мне близким показалось его «восточное» высказывание: «Фудзи колышется в каждом сердце, а объектно является лишь японцу – за какие-то отдельные заслуги!»

Каждый может найти строчки для себя. А значит, цель Екатерины Деготь как куратора выставки – максимально популяризировать творчество Мастера – выполнена. Об этом и поговорим с известным искусствоведом.

Нравственный ориентир

– Складывается впечатление, что Пригов такой авангардист- моралист. Смесь Сократа с Козьмой Прутковым. Как в одном из его обращений: «Граждане! Я предупреждал вас, ваше дело поступать по своему усмотрению!»
– Это верно. Аналогии с Прутковым и мне приходили в голову. В советское время, Прутков особенно нравился интеллигенции. Думаю, этот литературный персонаж повлиял и на Пригова. Что касается морали, то в своем творчестве он постоянно использовал христианские образы, поскольку принадлежал к этой культуре. Но сам он никому не читал моралей. К примеру, он сделал скульптуру, в которой явно угадывается Христос. Я назвала ее «Фигура в терновом венце», потому что это одновременно и приговский автопортрет, и Христос, и просто человек. Однако мне хотелось подчеркнуть морально-реалистический момент.

– Современное западное искусство антирелигиозно, в то время как авангардный художник Пригов делает серьезные перформансы на библейские темы: «Страсти по Матфею», «Евангелист». Если Херст и Чапмены пытаются разрушать сакральные основы, Пригов, напротив, утверждает их.
– Я согласна. Он вырос в советской идеологически крайне «правой» реальности, но при этом у нее была левая риторика. Если говорить о социальных приговских идеях, то, конечно, они «левые». Вроде бы он боролся с советской властью, а это как бы коммунисты. Но на самом деле борьба была не с коммунистами, а с носителями перерожденной коммунистической идеи – аппаратчиками. Он боролся с «правизной» советской власти!

От советского авангарда Пригов унаследовал желание обращаться к народу. Он был такой один, может, еще Комар и Меламид. У всех остальных, типа Кабакова, не было «гражданского органа чувств», желания апеллировать к широким народным массам. А у Пригова социальный темперамент, как у Маяковского.

– Сейчас наблюдается поворот российского современного искусства «вправо»: это и Кулик с проектом «Верю», и победа на «Кандинском» иконостасных «Хлебов» Осмоловского. Но Пригов изначально выполнял эту функцию – совести. В то время как многие современные творцы дальше провокаций не идут.
– Но сейчас же вообще нет совести! Исчез такой элемент в организме! Поэтому Пригову трудно было в последнее время. Его не понимали даже соратники. Осмоловский, кстати, пытается поднимать этический момент, но Кулик – это полный релятивизм. Его основная идея – все мы дети природы.

– И все же Кулик организовал проект «Верю». И это было достаточно неожиданно.
– Мне кажется, это была симуляция: и нашим, и вашим. Насчет совести не знаю, а нюх у Кулика точно есть.

– Пусть так: значит, в воздухе что-то появилось, на что он обратил внимание. Он первым публично поднял тему духовности в современном искусстве.
– В этом смысле выставка «Верю» была важна. Она сформулировала желание строить фундаментальные ценности. Но скорее Осмоловский действительно занимается сейчас бурной общественной деятельностью. Противостоит разрушению ЦДХ, как я слышала.

– На видео в ММСИ юный и тощий Анатолий бегает вокруг Пригова. Может, Дмитрию Александровичу удалось вырастить молодое поколение, которому он передал эстафету?
– Надеюсь, что да. Пригов был нравственным ориентиром для всей художественной среды. Хочется верить, что такие художники, как Осмоловский, или еще более молодые, которых мы пока не знаем, воспримут этот этический импульс. Он состоит в каком-то внутреннем достоинстве художника: что нужно делать, как себя вести в конкретной ситуации, уметь видеть позитивные стороны. Пригов говорил: «Мне в жизни повезло. Во-первых, что я вообще родился. Во-вторых, что я родился в Москве». Но за это надо отдавать своим творчеством, которым, по большому счету, нужно что-то изменить в мире. Эта идея всегда занимала Пригова.

– По этой экспозиции видно, что при этом он не руководствовался рыночными соображениями.
– Коллекционеры интересуются Приговым. Я советую им: «Придите, посмотрите». После выставки говорят: «Все интересно, но купить нечего». Пригов оказался художником, который не вписывается в рынок, но найдет свое место в музеях.

– На этой выставке доминирует его писательская ипостась. Если убрать афоризмы-обращения, экспозиция много потеряет.
– Да, но эти фразы не есть произведения литературы, они были сделаны как произведения искусства, литература существует в тираже. Это если бы Пригов написал роман от руки – и подарил его вам. Это не произведения литературы, а арт-объекты.

– Но его глубокие высказывания остаются в памяти. И там они уже перестают быть арт-объектами, а превращаются в некие премудрости на уровне пословиц. Должна начаться вторая жизнь Пригова – именно тиражно-литературная.
– Она уже идет. Хотя «обращения» были опубликованы всего один раз и пока никто не торопится их переиздавать.

– А «НЛО»?
– «НЛО» переиздает его романы. Это издательство ориентировано на более традиционную литературу, а он был авангардистом. Авангардисты работают на территории искусства, там, где нет индустрии.

– Фразы Пригова – не авангард. Они, как и прутковские выражения, обладают силой воздействия на любую аудиторию. Их хочется перечитывать. Я видел, как девушка возвращалась что-то перечитать, смотрительницы переписывают…
– Это приятно слышать. Меня тоже многие спрашивают, где их можно почитать?

– Имеет смысл разместить их в Интернете. Пригов сложноват для восприятия даже в своих многочисленных интервью. А здесь он предельно ясен и лаконичен.
– Мне и хотелось показать его именно таким. Его надо было «очистить», довести до уровня ясности. Что ж, теперь у фонда Пригова будет задача – издать эти его вещи и разместить в Интернете.