Дмитрий Бавильский: Блогая весть

Медийный непереваренный сор оказывается сырьем для возможного (потенциального) художественного высказывания – весь этот джаз, официальные фотографии и приватные снимки, ссылки, сноски, впечатления и рефлексии, сочетающиеся с личными высказываниями.

Вплетаясь в общую событийную канву, Врубели отчуждали фотографии, снятые с лент информационных агентств, своими собственными интимными комментариями.

Берется очередная фотосессия нашего президента и к ней подкладывается несколько фраз, написанных размашистой рукой художника, о том, как он устал и у него болит голова.

Рядом с ликом известного деятеля культуры или же очередного победителя очередной международной премии смятенный художник (частный человек) пишет о своих страхах остаться в одиночестве, умереть под забором или о том, что «на похороны ко мне никто не придёт»…

Эффект возникает из разницы изображения и текстового ряда, находящихся в сложных ассоциативных отношениях. Всё это помещено в густой новостной бульон, оказываясь одной из дорожек, составляющих бесконечной и постоянно обновляемой ленты, где высокое соседствует с низким, сиюминутное с вечным.

Вещество жизни

Фотография, соединенная с цитатой из Святого Писания, кладется в основу большой, широкоформатной картины

Обычная повседневная жизнь, как правило, не имеет информационного повода. Да, разумеется, она состоит из микрособытий, но все они оказываются вряд ли интересными большому количеству народа. Домашние радости имеют типовые черты.

Именно поэтому, кстати, описание современной жизни отдано на откуп низовым жанрам – боевикам и детективам, в которых есть сюжет, сопровождаемый реалиями текущего момента.

Зафиксировать и передать «вещество жизни» – высший художественный пилотаж. Врубель и Тимофеева нашли свою метафору соприкосновения с действительностью – через информационные потоки, седлание которых создает иллюзию власти над ними и обладания возможностью выхода на места общего пользования.

Поэтому свой сетевой журнал Дмитрий называет «Дневник художника». А так ведь оно и есть: перед нами летопись временных лет, событийная канва ежедневного скрупулезного припадания к информационным ключам, подневные записи того, что было или есть.

Раньше художники ездили «на натуру». Правила, заведенные барбизонцами, просуществовали больше века, они и теперь важны для некоторой части традиционалистов.

Однако же художники contemporary art’a, работающие с поп-культурой и медийной реальностью, вывернули ситуацию наизнанку.

Вот и Врубель считает себя в первую очередь медийным художником – его интересуют отчужденные образы, мерцающие с той стороны экрана. Маринист рисует море, пейзажист − ландшафты. Медийный художник возвращает медиаобразы обратно в мир.

В разговорах Дмитрий часто упоминает свои занятия: «Я проснулся и сел заниматься», – что означает сканирование новостной ленты на предмет вычленения символов и знаков.

Такие вот нынче у нас барбизонцы!

Врубели нашли идеальный выход и персональный метод спасения в архивации дополнительного (избыточного) знания.

А. Солженицын проложил «Красное колесо» коллажами из вырезок. М. Гаспаров сделал книгу «Записей и выписок», Евг. Попов организовал свой архив в «Роман с газетой».

Первой ступенью архивации для Врубеля и Тимофеевой стал «Дневник художника», второй – нынешний «Евангельский проект», идеология которого как раз и выходит из связи всего со всем. Художники фиксируют знаки, проступающие в повседневности и затерянные в ней.

Семиотический тоталитаризм оборачивается символом веры.

Годовщина сноса Берлинской стены. Запуская утром компьютер, в рамках ежедневного мониторинга событий, Дмитрий заходит на сайт агентства «Рейтер» и видит, что его работой с целующимися генсеками украшена папка, посвященная знаменательной дате. Без указания авторства, подгребающего восприятие прошлого под себя: отныне про события в Берлине судят именно по этому артефакту, точно так же, как о войне с французами − по эпопее Льва Толстого.

Врубель считает себя медийным художником – его интересуют отчужденные образы, мерцающие с той стороны экрана (фото: dmitrivrubel.livejournal.com)

Медийный художник забирает образы из ноосферы, присваивает их себе, обрабатывая и переплавляя в художественный продукт, для того чтобы в дальнейшем, на следующей стадии обмена, вернуть присвоенное обратно. Подменяя событие его художественным образом.

Когда мир раскрывает объятья через подборки информационных агентств, то на первое место встает проблема отбора – как же следует бороться с этим избытком новостей для того, чтобы победить его и оприходовать?

На помощь художнику приходит идеология «Евангельского проекта», главная задача которого – показывать чудесные следы присутствия чудесного. В соре и в мусоре, в складках на поверхности и в глубинных заблуждениях – в том, мимо чего обычно пробегает замыленный глаз современного восприятия. Врубели солидарны с высказыванием Иосифа Бродского о том, что человек на протяжении всего существования цивилизации, оказывается, неизменен. Суть его. Меняются лишь декорации, «и всерьез можно говорить только об истории костюма»…

В основу формирования собственной ленты Дмитрий кладет страницы ежедневных православных евангельских чтений. Четыре Евангелия разбиты на 365 фрагментов, каждый из которых соответствует конкретному дню года. Находится эпизод сегодняшнего дня, выписывается в компьютер на старославянском, сравнивается с вариантом по-английски (то, что называется «современной американской Библией») и только затем Врубель обращается непосредственно к новостной ленте.

Врубель ищет соответствия, порожденные совпадением чтений и фотографических новостей. Эффект искрой присутствия возникает из совмещения как бы случайных визуальных образов и святых слов. Так происходит не всегда, случаются и пустые дни, хотя, если постараться, любой из дней, через актуализированное совпадение, способен донести мерцание Замысла.

Из этого набора (фотографическое сырье, поступающее из ленты, плюс цитата из Евангелия) соответствий Врубели выбирают эпизоды, обладающие наибольшим символическим звучанием.

Так происходит вторая стадия отбора, на основании которого и начинается рисование картин. Фотография, соединенная с цитатой из Священного Писания, кладется в основу большой, широкоформатной картины. Всё затевается именно для этого перевода сиюминутного (с точки зрения типичной работы художника) в вечное.

Для художников принципиален именно этот переход «в неизвестность от забот», монументальное воплощение повседневного, застрявшего в усердии творческого порыва.

Работают ли эти две составляющие (визуальный образ и Цитата) без сцепки друг с другом? Художники смеются: Писание работает и попадает в воспринимающего вот уже вторую тысячу лет. А вот работает ли картинка – зависит от усердия Врубелей.

Фотография переносится на холст по клеточкам – совсем как многие века назад – и по частям воспроизводится красками.

И тут важны типизация и личное отношение, которое Врубели закладывают в полотно через незаметные частности. На примере портрета Владимира Жириновского, вошедшего в серию «Дневник художника», Дмитрий показывает, что достаточно укоротить длинные ресницы или уменьшить толщину губ модели, как возникает едва уловимое нечто, передающее отношение – ту самую прибавочную осмысленность, что делает изображение, бывшее некогда фотографическим и чужим, отныне сугубо личным высказыванием Врубеля и Тимофеевой.

Готовое живописное полотно небольшого размера фотографируется для того, чтобы его потом можно было распечатать на принте любого формата. В зависимости от запросов конкретной выставки. Можно отпечатать принт размером три на три метра, а можно пять на пять.

Врубели не хотят зависеть от реалий того или иного выставочного зала, представляя каждый раз проект, намеренно подогнанный под помещение.

Но и это еще не всё.

Врубелю и Тимофеевой важно, чтобы их живопись, как в стародавние времена, оставалась живописью. Несмотря на вмешательство технологий. Поэтому изображение, увеличенное на принте до необходимого размера, оказывается полуготовым. Его и доводят до логического завершения красками и кисточкой, накладывая новый слой поверх старого, отпечатанного изображения.

Главное – чтобы принт печатался «бледненьким». Hand made возвращает артефакту ауру и аутентичность единичного объекта. Дмитрий изобрел этот способ, назвав его «акрил по винилу», радуясь первородству, пока не узнал, что подобная техника существовала и до него в американском поп-арте и называется «микс-медиа».

Дух веет, где хочет

Врубель рассказывает, что когда делал «Похороны Брежнева» для проекта «Дневник художника», то отчетливо понял: асфальт, изображенный на картине, должен быть обязательно иного агрегатного состояния. Столкновение фактур не только фиксирует «сделанность», но и задает еще одну степень отчуждения, исторического или художественного, и эта складка проходит уже внутри самой работы.

Вообще-то, способ «акрил по винилу» Врубелю приснился. Шла подготовка к выставке проекта «2007», огромные принты, пришедшие из типографии, лежали разложенными на полу галереи. И в этот момент Врубель понял: он не знает, что делать с ними дальше.

«Евангельский проект» читается на самых разных уровнях – в том числе и как размышление о сути современного искусства (фото: dmitrivrubel.livejournal.com)

Акрилом по винилу художник начал рисовать в горизонтальном положении, позже попробовал в вертикальном. Краска держалась, возникло ощущение фрески. Фрески, которые можно сворачивать в рулон. Фрески, которые можно создавать каждый раз как в первый, сообразуясь с очередным заданием. Фрески, которые можно увеличивать в размерах.

Форма, плавно переходящая в содержание. Содержание, ставшее формой. Медийный монументализм, не без гордости за сотворение окликаемый Врубелем «Сикстинской капеллой»…

Которую при этом можно свернуть в трубочку.

Живопись – это же на века, музейный экспонат. Но, с другой стороны, Врубели увековечивают сиюминутное, мусор, медийный сор, который, вроде бы, на эпохалку не тянет.

Очевидное противоречие между формой и содержанием буквализирует понятие «актуального искусства», ведь фреска (от рисунка до финальной стадии акрилом по винилу) делается в течение одного дня.

«Утром в газете, вечером в куплете» или на стене выставочного пространства. Врубель выворачивает наизнанку формы бытования станковой живописи, прививая медийному дичку стать классической осанки.

Монументальность «Евангельского проекта» сворачивается в трубку, системность «Дневника художника» укладывается в книгу. В обоих случаях речь идет о трансформации медиа в традиционную живопись, которая в дальнейшем трансформируется во что-то еще.

Дмитрий говорит, что правильнее было бы уничтожать все промежуточные рисунки, этюды и эскизы, подобно средневековым мастерам офортов, которые разбивали доски с матрицей рисунка для того, чтобы сделать невозможным дополнительный тираж.

Врубели затеяли игру с прямо противоположным результатом – промежуточные стадии уничтожаются для того, чтобы сделать недоступным оригинал.

«Евангельский проект» читается на самых разных уровнях – в том числе и как размышление о сути современного искусства. Врубель много думает о том, как искусство меняется, куда развивается и как соотносится с традицией.

Именно этот пласт «Евангельского проекта» кажется мне самым изысканным и точным: особенно ценным оказывается выворачивание традиционных технологий наизнанку и приведение их к новому, современному качеству только лишь для того, чтобы доказать неизбывность сути творения.

Сделав эскиз, совместив картинку с цитатой, Врубели делают проект билборда – помещают работу внутрь условной (или же очень конкретной) рамы.

Как если билборд этот находится на обочине шоссе, протекающего вдоль улицы Куусинена, там, где живет семья художника. Если подойти к окну комнаты, играющей роль мастерской, то открывается вид, в который и втыкается очередная страница «Евангельского проекта».

Дмитрий считает, что монументальное искусство должно обязательно проходить обкатку на местности. Цену «монументалке» можно понять в открытом поле или на городской улице со всей ее стремительностью и загруженностью-перегруженностью.

Плюс, разумеется, небо, довлеющее над всем, что вокруг.

В идеале это должна быть книга, каждый разворот которой складывается в важнейшее для художника триединство – человек, общество, Бог.

Устройство «Дневника художника» помогает нам различить и механизмы выработки смыслов в «Евангельском проекте», тоже ведь основанном на различении общего и частного. Священное Писание существует века, но каждый применительно к себе толкует его индивидуально.

Это схоже с тем, как мы воспринимаем симфоническую музыку. Когда все сидящие в зале слышат не одно и то же, но десятки (по количеству слушающих) параллельно звучащих музык.

Можно говорить, что «Дневник художника» и «Евангельский проект» оказываются запараллелены и комментируют друг дружку, как левое и правое.

Как разные агрегатные состояния одного и того же процесса, изо дня в день фиксирующего схожести и различия.