Алена Свиридова: «Карьера требует силы духа!»

- Я недавно брал интервью у Вадима Казаченко, и он признался, что в какой-то момент понял, что «у меня есть уже какой-то набор песен, что я до старости могу их петь, и кусок хлеба будет до конца моей жизни». И он как-то успокоился, перестал нервничать, близко принимать к сердцу, что творится вокруг. У вас было такое ощущение? У вас же есть три-пять песен, которые останутся уже навсегда. Нет успокоения?
- Я об этом, честно говоря, не думала. Мне всегда интересен процесс творчества. Процесс написания - самый сильный по ощущениям. Он стоит первым, концерт стоит для меня на втором месте по кайфу. Кайф именно создания - он самый такой наркотический. Сцена - это даже не так, хотя, безусловно, это тоже.

Какой из меня коммерческий продукт? С меня же много денег не сдерешь. Как со мной работать?

Для меня было бы ужасно, для меня бы, наверно, это было оскорбительным, если бы мне сказали, что не надо больше ничего писать. Вот у тебя есть «Розовый фламинго», и ты проживешь до старости, будешь ее петь, и все будут счастливы. Меня бы реально это оскорбило. И я отношусь даже болезненно, когда мне говорят: «Мы так любим вашу песню "Розовый фламинго"». Мне прямо становится дурно.

Я только в этом году переслушала свой первый альбом. Обычно я не слушаю своих песен. Исполняю на концертах, что понятно. А то, что я не исполняю, мне не приходит в голову переслушать - посидеть и понаслаждаться собственным творчеством.

Но на «Фабрике звезд» меня попросили спеть песню «Просто кончилась зима» под минусовку. А поскольку я уже сто лет не пела под минусовку, нужно было ее прослушать и вообще вспомнить, как и что. Поэтому я взяла альбом и прослушала. И как-то так сказала: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын». И поняла, что очень многие песни не потеряли своей актуальности. Нет ощущения, что это прошлое десятилетие. И меня это порадовало.

- Я сегодня тоже его переслушивал, и тоже об этом подумал.
- Мне кажется, очень многие песни, которые я писала... они, к сожалению, в нашей стране опередили свое время по стилистике... В нашей стране нужно идти на полшага вперед, на два шага - это слишком много, реально. И, может быть, основная моя ошибка, что я была на два шага. Потому что потом все приходят к тому, что это становится общим местом, а я это делала пять лет назад и тогда еще не понимала, что это такое.

- Если бы какие-то малоизвестные песни из того альбома включить бы, скажем, в следующий альбом, возможно, они бы стали хитами сходу.
- Да, возможно. Но тут уже судьба, ничего не скажешь.

- Вам не везет с продюсерами. Вы спокойно расстались с Иосифом Пригожиным? У многих с ним конфликты.
- А дело в том, что мы с Пригожиным никогда особо не сотрудничали. Он выпустил просто мой альбом. И, честно говоря, я ожидала от него большего вложения сил. Как-то я не получила отдачи, - то, что я хотела. Хотелось сотрудничества... У меня ведь продюсер был только в самом начале, и то очень недолго. Потом мне буквально не хватало помощи, я постоянно была паровозом и впереди планеты всей ехала. К сожалению, я надеялась на Пригожина, но не получилось.

- Он тогда Руссо занимался...
- Наверно, действительно, я подозреваю, что мужчина может заниматься явным таким коммерческим продуктом. А какой из меня коммерческий продукт? С меня же много денег не сдерешь. Как со мной работать? Я невыгодна продюсерам с материальной точки зрения.

У меня был один прецедент, когда я хотела взять людей, которые будут заниматься продвижением, чтобы себя освободить. И когда мне сказали, что они готовы отдать мне тридцать процентов от моей концертной деятельности, а себе забрать семьдесят, - тут я села просто. Просто села и сказала: «А как у вас вообще язык поворачивается говорить мне такие вещи?» Понятно, что это мне материально не выгодно, и даже глупо, прямо скажем.

Я постоянно была паровозом и впереди планеты всей ехала (фото: Андрей Луфт/ВЗГЛЯД)

- Период затишья у вас, которые был последние пять лет, это было как-то связано с тем, что начались войны между телеканалами, медиа-кланами?...
- Вы знаете, я - как Украина. Самостийна и незалежна. Со всеми вытекающими отсюда плюсами и минусами. Я не игрок. Я не вхожу в состав основной лиги, что называется. Я со своим искусством, а мне говорят: «не до тебя, у нас тут дележ идет». Поэтому я просто пешка в этой игре, и не влияю на ход событий. Это вообще связано с общей какой-то историей, которая происходит в стране. У нас действительно появился шоу-бизнес как бизнес, все вокруг этого вертится, а я невыгодный товар для оптовых покупателей, можно сказать, штучный. Не жевательная резинка.

- Необходимо лавировать...
- Да. Либо надо выйти замуж за продюсера. Ха –ха. Но у нас продюсеров раз, два и обчелся. И мы можем не совпасть по ощущениям.

- Период, когда вышел альбом «Игра в классики», где были песни на музыку Гершвина, Портера... Это оттого, что своих песен не было, или просто хотелось от души спеть?
- Любимое детство, которым хотелось поделиться. Реально люблю очень эту музыку, и она у меня вызывает кучу позитивных эмоций, состояний. Например, ставишь Дунаевского, и прямо сразу хорошо, катарсис какой-то наступает. Раньше эта музыка была популярной, а потом вдруг стало так, что джаз - это для музыкантов, а для народа будет совсем другое. Я думала, что малоизвестность Портера или Гершвина связана с языком. Потому что на чужом языке, поэтому народ не врубается. Я решила перевести. Получился не дословный перевод, но вольный перевод на тему. Самое главное было сохранить ауру музыки. Был же, кстати, перевод Гершвина: «Может быть, я в среду с ним уеду, может быть, в четверг...» По-моему, ужасно. В этом есть сразу какая-то бытовуха жуткая.

- А сейчас, спустя несколько лет, можно сказать, что дело все-таки не в текстах?
- Можно сказать. У нас такая музыка не является, безусловно, мейнстримом. Причем все нормальные люди это любят. Вот кому не поставишь... Вопрос, наверно, в общегосударственной политике для поднятия культурного уровня в стране. Такой политики нет. Вот если бы она была, если бы эти песни звучали по радио, все стало бы на свое место. Все то, что звучит на радио, - это дело конкретного вкуса каждой радиостанции, частного предприятия, по большому счету. И мне сказали на радио: «Свиридова, мы не собираемся воспитывать музыкальный вкус, нам на это наплевать, нам надо продать килограмм сосисок. Нравится тебе это или не нравится, но вот наша задача такая. Поэтому успокойся». Было сказано прямым текстом.

- У нас русских народных песен днем с огнем не услышишь ни по ТВ, ни по радио. Что уж говорить об американском джазе.
- Если раньше всех крестьян хотели привести в Большой театр и показать им высокое искусство,, была у партии такая задача, и как-то народ даже проникался, говорил: «А красиво, действительно»… Сейчас такой задачи нет. Сейчас надо, чтобы народ сидел возле телевизора спокойно. Никуда не ходил, и хохотал. И тогда все нормально.

Вот котам дают консервированный кошачий корм, и они не едят уже мяса, они привыкли есть вот это, и они уже не понимают, что такое настоящая еда. С людьми то же самое - будем их кормить комбикормом, будут они мычать и кушать его с большим удовольствием.

- Я вот сейчас подумал, сказав про американский джаз, что ведь в сущности корни многих ваших песен лежат там где-то, за океаном. Ведь очень много песен сделано в стилистике кантри, опять же кабареточная эстетика используется во многих песнях.
- Естественно, почва у меня такая. Что я слушала всегда, что любила, на этом все это и произрастает. Потому что другой почвы нет, почва - вот же она. Музыкальный кругозор у меня достаточно широк - я люблю все. У меня нет: вот это я слушаю, а вот это застрелюсь, но слушать не буду. Я реально слушаю все: и какие-то радикальные вещи, какие-то могут быть жутко сладкие, какие-то могут быть, я не знаю, шансон какой-то мне может вдруг понравиться. Потому что я считаю, что нет плохих жанров, есть плохие исполнители в этом жанре, а жанров плохих не бывает.

На эту тему
• Сергей Калугин: «Исконно русской культуры нет!»
• Андрей Макаревич: «Люди наелись музыки!»
• Алена Свиридова: «Сирены создают гармонию»
• МакSим: «Я тупо занималась музыкой»
• Богушевская: «Я неизвестный науке зверь!»

- Можно ли назвать ваше творчество инди-попом? В Америке достаточно много инди-поп-исполнителей, которые тоже поют поп-музыку, но совершенно не в формате Бритни Спирс. А у нас таких раз, два и обчелся. Вы да Богушевская, - других имен, честно говоря, я даже не припомню.
- Есть еще Агутин, но все равно он звучит далеко не на каждой радиостанции. Хотя я считаю, что он - просто гениальный музыкант, талантливейший, тончайший. У меня в последнем альбоме «Сирены» тоже достаточно много латинских моментов. Это же такие выразительные средства. Сейчас поскольку рухнул занавес, стены разрушились, информация стала общая, теперь не скажешь, что вот это - их, а это - не их. Как-то уже все наше стало.

Сколько раз, например, приезжала Сезария Эвора сюда? Много. Оказывается, это очень жизнеспособная музыка. Или модная в Англии Кэти Мелуа, у нее потрясающий альбом вышел, который убедил меня в моей правоте. Люди мыслят похоже! Я считаю, что лирика щемящая востребована будет так или иначе. Потому что она еще написана вне времени. Сезарию Эвору, я так думаю, через десять лет мы будем слушать, и она хуже не станет, потому что все записано каким-то живым, нет какой-то модности. Вот сейчас музыкант сочиняет модную фишку. Потом ее подхватывают, повторяют, и эта фишка через два года вызывает просто рвотный рефлекс. Поэтому этого всего я избегала на корню, мне хотелось, чтобы это был живой альбом. Такой альбом есть у Шаде, который вышел в 1984 году. Сейчас его слушаешь, - ничего не изменилось, звучит модно! Вот и все - вот критерий.

- Есть такое хорошее русское слово «жалость», и многие считают, что фактор жалости - это и есть главный фактор популярности певца. То есть, чем он жалостливее поет, тем популярность выше в любом жанре - русский шансон, «Ласковый май», МакSим. В ваших песнях, честно говоря, не хочется жалеть никого, жалости они не пробуждают вообще. То есть получается, что вы теряете серьезный фактор популярности.
- Вы знаете, слава богу, что вы так чувствуете. Потому что многие люди почему-то воспринимают мои минорные песни как жалостливые. Хотя этого нет. Скажем, «Просто кончилась зима» многим кажется грустной песней. Хотя это светлая песня, потому что зима кончилась, и полный катарсис. Но все зависит от восприятия.

Я на самом деле очень люблю сиротские песни, я их исполняю на вечеринках. Типа: «А на кладбище убиенного труп ребенка недавно нашли, его вынули, потом вымыли и обратно туда унесли». Или – «Тетеньки, дяденьки, пожалейте голодного»... Причем, надо исполнять таким дискантом высоким-высоким. Когда веселюсь, я обязательно исполняю. Или взять «Обидели юродивого» знаменитую, Козловский её гениально спел - на том же все построено. В общем, это хорошо на самом деле. Просто это не слово «жалость», это слово «сочувствие».

Потому что наш народ, когда кому-то хорошо, вовсе не проникается духом: «Ах, вот и мне хорошо». А думает: «Ах ты сволочь какая, что это у тебя все хорошо, а мне вот не хорошо». И от мысли, что Иванову тоже плохо, Сидорову вдруг стало хорошо. Такой менталитет. Действительно русские отзываются на какие-то жалостливые ноты, и сразу проникаются духом. Но смешно.

Я считаю, что нет плохих жанров, есть плохие исполнители в этом жанре, а жанров плохих не бывает (фото: Эвелина Гигуль/ВЗГЛЯД)

- Я прочитал в каком-то интервью, что вы очень любите лошадей. При этом встречал упоминания в других местах, что вы любите машины.
- Машина для меня - абсолютно живое существо. И, скорее всего, в машине обитает дух умерших лошадей. А вертолеты - это духи умерших танков. У меня абсолютное ощущение, что это такой верный боевой конь. Машина - единственное место, где я бываю одна. А так: семья, музыканты и все вокруг. В машине я одна, для меня это пространство очень важное. Поэтому у меня нет водителей, хотя, может быть, конечно, это иногда и неудобно. И, тем не менее, я готова терпеть это неудобство за то, что я имею это пространство. Меня не раздражают пробки. Я в пробках разговариваю, что-то пишу, что-то слушаю. Вот такой кабинет.

А лошадей я полюбила, честно говоря, недавно. Как-то раньше не совсем это понимала. Я почувствовала в первый раз какой-то альянс с лошадью, - когда вы действительно становитесь одним целым. Поскольку я наездник начинающий, такое чувство бывает не всегда. Иногда чувствуешь себя лишней кучей, которую могут сбросить. Но когда оно появляется, это ощущение, появляется восторг.

Я вообще испытываю небывалый восторг, когда мне удается сотрудничество с кем-то. Я очень люблю, допустим, петь с кем-то, играть с кем-то. Я сама уже давно наигралась, свое эго я давно натешила. Мне бы сейчас ансамбль, вот ансамбль - это класс. И с машиной у меня возникает такое чувство, и с лошадью. Во всяком случае, у меня машины никогда не ломались. Нет, бывало такое с ними, что они ломались, но они ломались всегда в местах, наиболее благоприятных для ломания. Вот если можно найти самое благоприятное место, чтобы она сломалась, она сломается вот тут. А вот могла бы две минуты назад она сломаться, тогда бы был ужас-ужас. Она все-таки доехала, доползла и сломалась возле дома, например. Вот так у меня бывало, поэтому я так мистически к этому отношусь.

- Замечаю, у всех успешных певиц сильно то, что называется мужским началом. Вот у вас это тоже. Я где-то прочитал, что в детстве вас называли мальчиком.
- Да.

- От Умки и вплоть до Аллы Борисовны, это действительно какая-то общая черта. Нельзя быть успешной певицей, не став совсем сильной внутри?
- Наверно, нет. Потому что эта сила нужна для того, чтобы нести именно свое. Когда я приехала в Москву со своими песнями, только два человека сказали, что это хорошо. Шурик Шевченко, который тогда дал денег непонятно куда, и вот Юрий Рипях, - человек, который стал мною заниматься. Все остальные сказали, что это не пойдет.

Мы пришли записываться в студию, и все так скептически: «Вот это, да? Да вы что? Это никуда не пойдет». Я находилась в состоянии ужаса. Потому что мне все время говорили скептически: «Ну да-а-а». Тогда была жутко популярна Алена Апина с песней «Ксюша». И нужно было психологически все это перебороть. Тебе говорят: «Нет». А ты говоришь: «Да». Тебе говорят: «Нет». А ты говоришь: «Да. Да. Да». И это требует, честно говоря, больших сил.

Если бы я была вся такая белая и пушистая, мне бы сказали: «Нет», я бы упала в обморок, и все. Поэтому тут приходится греметь мужскими причиндалами. И многие вещи требуют настоящей силы духа. И сила духа укрепляется в течение времени, которое ты занимаешься музыкой. Сначала, когда мне говорили на радио, что мою песню не берут, я шла вешаться домой, впадала в ступор, умирала. Была трагедия. Потом, как изначально человек сильный, я оживала, шла дальше. Потом перестала на это вообще реагировать. Вдруг как-то поняла, что есть бизнес, и к искусству это не имеет никакого отношения. Если нужно продать килограмм сосисок, ко мне как к автору или как к артистке это не имеет ровно никакого отношения. Меня это никак не оскорбляет, никак не ущемляет. Есть терпение, возьми ноги в руки, и - вперед. Жизнь - борьба, у верблюда два горба.