Ставка больше, чем жизнь

Изначально «Жизнь и судьба» задумывалась как выпускной спектакль со студентами курса Льва Додина в Академии театрального искусства. Работа велась долго, около трех лет.

Молодые артисты даже ездили в экспедиции на места сталинских лагерей. Однако в минувшем сезоне «Жизнь и судьба» стала репертуарным спектаклем МДТ. И, соответственно, там заняты как выпускники, взятые в труппу, так и опытные актеры. Это смешение оказалось полезным для всех. И позитивно сказалось на общем результате.

Проза как песня

Новый спектакль Льва Додина о том, как не выживать – но жить. Быть внимательным не только к долгу, но и к душе…

Лев Додин работает с прозаическим материалом, что называется, редко, но метко. Самым ранним (и, пожалуй, самым известным) его опытом такого рода были «Братья и сестры» по Федору Абрамову. Немного позже – «Бесы» по Достоевскому.

Первый шел шесть часов, второй – без малого девять. «Жизнь и судьба» в этом смысле гуманнее: всего три с половиной. Однако смысловая концентрированность в спектакле предельная. На вдохе – без возможности выдоха.

Додин отличный рассказчик. Ему очень важна структура текста, его звучание, интонация автора. Поэтому он пользуется выразительными средствами скупо, не расцвечивая происходящее на сцене без нужды. Ему важно, чтобы актеры проигрывали-проживали своих героев, как можно точнее исходя из авторского видения. И «разговорные» сцены часто оказываются самыми сильными.

Мусорный ветер

На эту тему
• Вячеслав Дурненков: «Время стеба прошло»
• Осторожно, двери открываются!
• Сплетенье рук, сплетенье ног…
• Слово и жест, цвет и рифма
• Павел Руднев: Новая ситуация в театре

«Жизнь и судьбу» Додин делал со своим постоянным соавтором художником Алексеем Порай-Кошицем. Любитель работать с натуральными материалами – деревом, водой, металлом, Порай-Кошиц выбрал основным элементом сценографии газетную бумагу.

Поначалу старыми газетами затянуто все пространство сцены. Чуть позже под ними обнаружится мебель, пригодная для жизни.

Здесь поселятся главные герои – семейство Виктора Штрума, талантливого ученого-физика с непростым прошлым и горьким будущим. Люди, вернувшиеся в эти стены, сами останутся похожими на газеты – усталые, потемневшие, словно скомканные. И не смогут они разгладиться-распрямиться до конца.

Еще один впечатляющий образ, придуманный художником, – огромная волейбольная сетка, делящая сцену по диагонали. Поначалу симпатичные молодые люди в легких платьях и костюмах весело перекидывают мяч друг другу.

Играют, не подозревая о том, как лихо вскоре судьба бросит их жизнь – таким же мячиком. А потом сетка станет образом границы, разъединяющей заключенных и солдат, пленников и охранников – других людей в этом раскладе не будет.

Один непропущенный звонок

Первая – возвращение домой из эвакуации, потребность жить в сопротивлении

Сценическую жизнь Виктора Штрума (Сергей Курышев) можно условно разделить на две части.

Первая – возвращение домой из эвакуации, потребность жить в сопротивлении антисемитским настроениям и бюрократии, царящим в его институте, но зато не предавая свою совесть.

Вторая – вынужденное единение со вчерашними идеологическими противниками. Переход из «право имеющего» в «тварь дрожащую». И граница между этими состояниями возникает в момент телефонного звонка «отца всех народов». Да не простого, а золотого. В прямом смысле. От фразы «Я желаю Вам успеха в работе» Штрум почти теряет голову.

Возможно, нынешнему поколению уже не преподают историю так, чтобы была ясна именно эта мотивация героя «Жизни и судьбы». И кто-то не очень поймет, отчего руководящий страной человек был долгое время не просто фигурой, но мифом. Полумистическим персонажем, влиявшим на судьбы людей настолько сильно, причем во многом в их собственном сознании. И для таких зрителей спектакль Додина будет практически документальным откровением.

Хотя в самом спектакле нет ничего документального. Он сделан в плавном ритме, как старое кино. Хотя в нежной пронзительности иных сцен ощущается жесткость сродни протестному манифесту. А лагерная жизнь или отправление на казнь показаны стремительно, словно сверкнувшими молниями. Но их вспышка долго будет оставаться на сетчатке.

Можно ли любить, когда совсем рядом стреляют? Можно ли ощущать уют дома, когда вокруг беда? Можно. Додин соединяет эти вещи буквально: самые впечатляющие лирические эпизоды крепко спаяны с самыми яростными.

В спектакле две основные любовные линии. Виктор Штрум любит свою жену Людмилу (Елена Соломонова) по-юношески трепетно, словно и нет за спиной прожитой жизни, и при этом пылко, как любят, только когда человек изучен до мелочей и каждый контакт вызывает знакомые ощущения.

А в сестру Людмилы Евгению (Елизавета Боярская), роковую красавицу с томным голосом и распахнутой душой, влюблен бравый армейский командир Новиков (Данила Козловский), человек прямолинейный, лишенный сантиментов, но при этом способный истово обожать.

В конечном счете именно из-за уважения к ней он идет на смерть. Ибо жить можно, только если взор любимой не затуманен недоверием и горечью.

Песчинка на ладони

Додин никогда не увлекался политическим театром. Его спектакли, даже если в них рассматривались вопросы отношений индивидуума с властью, всегда были о людях. Социум интересует режиссера, как говорится, постольку-поскольку. По сути, в словах «жизнь и судьба» заключены главные темы всех основных спектаклей Додина.

Что важнее всего для героев «Жизни и судьбы»? Быть собой. Невзирая на драконовские условия. И катастрофические мучения приключаются, когда приходится от себя отказываться. Смолчал, прикусил язык, прошептал там, где нужно крикнуть, – и все. Совесть-то не заглушить. Порой кажется – проще убить или умереть, чем сохранить себя.

Хотя гибнуть от случайности – тоже невыносимо.

Мама Виктора Штрума Анна Семеновна (Татьяна Шестакова), хрупкая, тихая… На протяжении всего действия словно бы обозначает то лучшее, что есть в ее сыне. Она свято верит в его талант – человеческий. «Живи вечно» – таковы последние строчки ее письма к нему. Собственно, спектакль Льва Додина о том, как не выживать – но жить. Быть внимательным не только к долгу, но и к душе. Не забывать о том, как короток век, отведенный каждому из нас.