Незаметные музеи

Бульвары эти по-прежнему, несмотря на весь созидательный напор нынешних градостроителей, несмотря на скарлатиновую сыпь рекламных щитов, остаются культурным кодом Москвы. Причем не только архитектурным: именно здесь, в этих кварталах, хранится, точнее, живет современная культура.

В частности, изобразительное искусство.

Под маской советского академика

Рядом с Христом стоит в мастерской Коненкова скульптура с советско-лубочными образами двух демиургов – Ленина и Сталина на фоне земного шара

Табличку «Музей-мастерская С.Т. Коненкова» на доме 17 по Тверскому бульвару видели наверняка многие. Заходили – единицы. Одна из причин – закрепленный в советские времена имидж скульптора: мальчик-самородок из крестьян, ставший советским академиком, Героем Соцтруда, лауреатом Ленинской и Государственной премий и проч.

Иллюстрируется это обычно пафосным автопортретом (Ленинская премия 1957 года), несколькими мраморными женскими бюстиками (дочки и внучки верхушки советской элиты), в которых соцреалистический канон сочетался с античной фигуративностью. Ну и на сладкое фотографии мебели Коненкова, вырезанной им из пней древесных коряг. Очень модное в 60-е годы у интеллигентов, имевших дачи, развлечение.

Все это к Коненкову, как выясняется, отношение имеет косвенное. Точнее, имеет, но как необходимая по тем временам маска, в создании которой участвовал и сам Коненков. Достаточно войти в теперь уж открытую для каждого дверь, и вы познакомитесь с творчеством художника ХХ века, не нуждающегося в каких-либо поправках на специфическую советскую оторванность от мирового процесса.

Вот краткий сюжет, предложенный экспозицией (в моем, разумеется, прочтении). Начинал как передвижник, самая ранняя из скульптур – «Татарин, читающий Коран» демонстрирует безупречный стиль фигуративной русской скульптуры (а-ля Антокольский) рубежа веков; Коненкову 21 год.

Как студент Московского училища живописи, зодчества и ваяния был премирован путешествием по Европе, в частности по Италии, где очень быстро овладел итальянским. Биографы замечают, что причиной этому было хорошее базовое знание латыни, обретенной этим «крестьянином-самородком» в гимназии (именно в гимназии, а не реальном училище).

И уже в работах начала 1900-х перед нами скульптор, разрешающий те же художественные проблемы, что и его европейские собратья, скажем Модильяни в Париже. Если добавить к этому утонченную эротику женских фигур, наличие в его живописи (ею он тоже занимался, в музее висит картина «На ярмарке») того, что потом будет названо экспрессионизмом, завороженность стихийной, диковатой силой архаики фольклорных традиций, абсолютная свобода обращения с разным материалом, музыкальность делают фигуру Коненкова абсолютно типичным художником русского Серебряного века.

В дореволюционные годы Коненков был одним из самых известных из своего поколения («русский Роден») и, кстати, очень дорогим скульптором (для того чтобы выкупить его голову Баха, один из покупателей был вынужден продать скрипку Гварнери).

Свободен

В отличие от прочих художников и писателей Серебряного века, по которым очень скоро прошлась революция и последовавшее упорядочивание искусства, Коненков почти всю жизнь оставался свободным от давления извне. В 1923 году он уехал в США и прожил там более 20 лет. И кстати, знаменитые кресла, резанные из пней и коряг, – это тоже привет из Америки.

Материал для кресел Коненков выкупал в начале 30-х в Центральном парке Нью-Йорка после урагана, выворачивавшего и крушившего вековые деревья в парке. И это не было игрой в декорирование интерьера природой – перед нами попытка сотворчества художника с грозными силами самой природы.

В Америке Коненков работал необыкновенно плодотворно – великолепные бюсты Горького, Павлова, Эйнштейна, удивительная малая пластика, в которой он отрабатывал и чисто американские мотивы делал абсолютно своими: «Портрет авиатора» 30-х, выставленный в музее, смотрится частью уже чисто американской культуры 30-х годов.

В 1945 году Коненков вернулся в СССР в статусе мировой знаменитости и сразу же получил роскошную мастерскую на Пушкинской площади.

Американские годы не стали пятном в биографии мастера, если, разумеется, не считать завистливого шипа советских академиков («Мы тут в муках социализм строили, а он капитализмом наслаждался») и тщательное умалчивание потом этого периода в статьях и брошюрах о мастере.

Возможно, причиной этому стали, как утверждают ветераны нашей внешней разведки, деликатные поручения, выполнявшиеся в США женой скульптора, а также мучительный для художника треугольник: Коненков, его жена победительная красавица Маргарита и Альберт Эйнштейн – с опять же активным присутствием в этом треугольнике органов НКВД.

Вынужденный камуфляж в публичном имидже скульптора (крестьянское происхождение, выступление Ленина на открытии его барельефа на Красной площади и т.д.), а также неформальный статус придворного кремлевского скульптора позволяли Коненкову делать в своей мастерской все, что он хотел.

Трудно представить, что почувствовал бы рядовой советский гражданин, гуляющий по Тверскому мимо огромных зашторенных окон мастерской Коненкова, скажем, в 1967 году, в год 50-летия революции и, соответственно, примороженной официозом культурной атмосферы, если б у него была возможность, как у нас с вами сегодня, войти внутрь. И увидеть, например, громадного деревянного Христа, законченного скульптором как раз в 1967-м.

Или «провидческую» графику Коненкова. Главной книгой Героя Соцтруда была всю жизнь не «История ВКП(б)», а Библия, причем отнюдь не в каноническом варианте ее прочтения.

В 30-е годы Коненкова поразили теософские идеи Чарльза Рассела и он создал свою концепцию Бога, свой миф о мире и человеке в нем, и центральным понятием, точнее, образом этой концепции стал Космос, к космическим успехам СССР 50–60-х годов отношения не имевший.

При этом, да, Коненков был и народным художников СССР, и лауреатом, и академиком, и автором более чем правильно – и, соответственно, очень скучно – написанной книги «Мой век».

А рядом с Христом стоит в мастерской «Символическая композиция» 50-х годов с советско-лубочными образами двух демиургов – Ленина и Сталина на фоне земного шара. То есть назвать его абсолютным баловнем судьбы трудно. Был свой драматизм в этой судьбе.

И тем не менее энергетический заряд его творческого наследия ошеломляет. В мастерской стоит незаконченная композиция «Космос», собранная из деревянных скульптур, из преображенных скульптором коряг и просто дощечек, оторванных, надо полагать, от ящиков из-под стеклотары из подсобки ближайшего магазина – эстетика этой работы та же, которой поражали авангардные выставки 90-х годов.

Можно усмехаться над «старческой манией» художника-провидца, уверенного в своей власти над материей и временем, но усмешки не получается, когда узнаешь, что рабочий день его начинался в восемь утра и длился дотемна. Без выходных и праздников. До последних лет. А умер он в 97 лет.

И сюжет этот, обозначенный мною конспективно, развернут в деталях, в камне, дереве, гипсе на первом этаже дома 17 на Тверском бульваре, в нескольких метрах от вас, проходящих по тротуару.

Музей-путешествие

На эту тему
• Кандидатам на Кандинского!
• Июньские аукционы для «чайников»
• Джон Вризе: «Красивая и кусается…»
• Зеркала из глины
• Город, нарисованный акварелью

По другую сторону Пушкинской площади, если свернуть со Страстного бульвара направо, на Петровку, там в доме 25 располагается еще один музей изобразительного искусства, об экспозиции которого в нескольких абзацах не рассказать.

Это Московский музей современного искусства, обладатель одной из самых полных и очень грамотно составленных коллекций. Само слово «музей» здесь требует уточнения: это музей нового поколения, сочетающий постоянную экспозицию с непрерывными обновлениями. Своего рода исследовательский центр, представляющий современное (авангардное) искусство не только в хронологии, но в большей степени как некий эстетический феномен.

Не все современные художники могут претендовать на представительство здесь. Скажем, Шилов или Глазунов, разумеется, современные художники, но только хронологически, к собственно современному искусству отношение имеющие косвенное.

А вот Пиросманишвили или Малевич, имеющие здесь отдельные залы и представленные неожиданно полно и разнообразно, – эти на месте. В постоянной экспозиции также Пикассо, Миро, Дали, Шагал, Гончарова, Ларионов, Татлин, Фальк, Кандинский, Филонов и т.д.

Продолжает их великолепная коллекция художников 60–70-х годов – Илья Кабаков, Владимир Немухин, Эдуард Штейнберг, Владимир Яковлев, Анатолий Зверев, Оскар Рабин. 80–90-е представляют Нестерова, Смолины, Панков, Илларион Голицын, Кошляков, Дубосарский, Кулик. Перечислять можно долго – залы на трех этажах. При этом музей очень молод, открылся в 1999 году, но составленное за несколько лет собрание поражает.

Место для музея выбрано замечательное – здание и двор конца XVIII века, архитектор Матвей Казаков. Кстати, двор тоже функционирует как музейная территория, но вход свободный и сюда ходят просто погулять и пофотографироваться.

Я тоже пробовал снимать, но безнадежно. Дело не в отдельных экспонатах, а еще и в самой атмосфере двора. Он заселен грузинами-горожанами начала ХХ века в исполнении Церетели – духанщик, точильщик, музыкант и т.д.

Есть, правда, работы и других скульпторов – Юрия Орехова и Эдуарда Дробицкого, но в целом двор этот, разумеется, – произведение скульптора Церетели. И, если не считать монумента святой равноапостольной Нины, место которой, условно говоря, на Мамаевом кургане, а не в московском дворике, композиция неожиданно удачная, уместная, в отличие от чудовищного Петра Первого на Москве-реке.

Экспозиция этого музея неисчерпаема. Сюда можно ходить постоянно и каждый раз обнаруживать новые залы. Обойдя все этажи и слегка ошалев от их переполненности, я спросил в киосочке у касс какой-нибудь проспект или путеводитель по музею. И в качестве такого мне был предложен гигантской толщины альбом – каталог музея (за 3000 рублей).

Бегло перелистав его, я не обнаружил значительной части увиденного сверху и при этом увидел множество работ, которых в тот день точно не было на стенах. Альбом этот по-своему уникален, это еще одна форма той исследовательской работы, которую ведет музей. Еще одна более чем проработанная версия современного искусства.

Фолиант этот покупать я не стал, купил открытку, выпущенную музеем по следам выставки молодого искусства «Стой, кто идет?» (2005), – репродукцию одной из работ проекта «Ностальгическое путешествие» (руководители проекта Тамара Игумнова и Вера Дажина, художники Сергей Ерков, Дарья Локтионова-Соловых, Елена Трифонова, Анна Харькина).

На репродукции до боли знакомые и неожиданные изображения – бледно-розовая и при этом как бы седая кремлевская башня, соединенная с мостом через реку, за которой каменная набережная итальянского города, палаццо, кипарисы; внизу по реке идет баржа, прачки стирают. Воплощение безмятежности самой стилистики итальянской пейзажной живописи XVIII–XIX веков, взрывная сила внутри в столкновении клишированных в нашем сознании культурных символов – севера и юга, России и Италии.

Выходит такая вот неожиданная форма рефлексии, точнее, самоидентификации современного искусства в мировой истории искусства и одновременно свидетельство тому, что найти сегодня тот единственный стиль, ту единственную комбинацию изобразительных принципов, которые бы могли представительствовать от современного авангардного искусства, практически невозможно. Мы имеем дело с неким полем эстетических возможностей. И поле это лучше всего представлено здесь в постоянно обновляющихся экспозициях Московского музея современного искусства.

Иными словами, ходите сюда почаще, скучно не будет.