Хоррор на почве русского мифа мог бы стать одним из лучших в мировой литературе. Долгая история русских верований плотно связывает языческое начало с повседневным бытом русской деревни. Домовые, лешие, водяные, русалки так вплетались в ткань бытия человека на протяжении многих веков, что стали соседями...
2 комментарияПро «Нью-Йоркер» Лямпорта
Живу в Америке . Встречаю людей . Болтаем. Один знакомый итальянец рассказал антисемитский анекдот с классово антагонистическим подтекстом: «В какой позе получают наибольшее удовольствие еврейские девчонки с Лонг-Айленда?» – «В той, из которой виден «Блумингдейл».
На всякий случай, примечания: Лонг-Айленд – дорогой пригород Нью-Йорка, «Блумингдейл» – один из самых дорогих магазинов Нью-Йорка, еврейские девчонки, живущие в Лонг-Айленде, так называемые еврейские принцессы – в соответствии с городским фольклором, главные покупатели «Блумингдейла».
«Американская жизнь»
В старости жизнь начинается снова за большие деньги. Молодым, бедным и румяным, без кружев и химиотерапии как-то даже неловко подступаться к Прусту после таких картинок
В соответствии с тем же фольклором, среднестатистическая женщина Лонг-Айленда – это богатая, жадная и капризная сука еврейской национальности.
Хронически сексуально неудовлетворенная (кому такая нужна?), истеричка и неврастеничка, она тратит половину времени и уйму денег на психоаналитиков, а другую половину времени и еще большую уйму денег – на магазины.
У нее анорексия, суицидальные поползновения на фоне хронической депрессии и шкафчик в ванной, набитый доверху транквилизаторами, которыми она закусывает чудовищные коктейльные смеси.
Время от времени принцессы Лонг-Айленда приезжают в Манхеттен развеяться, повстречаться с подобными себе. И, чередуя выпивку с блюдами вегетарианского ресторана, вволю нарыдаться в бумажные Klinex, жалуясь на горькую 48–56-летнюю не разделенную ни с кем девичью жизнь и судьбу.
Ну и навестить любимый магазин, разумеется. Без этого нельзя никак.
Вещи в «Блумингдейле» не слишком красивые, добротные – хлопок, лен, пошиты – более или менее. Цены – жжуть.
Скажем, вот простая летняя рубашечка с коротким рукавом, есть шесть цветов на выбор – желтая, салатовая, алая, темно-синяя, голубая, черная, с крокодильчиком на кармашке стоит 110 долларов (без налога)!
Льняные брюки в тонкую, едва такую заметную полоску – 200! У меня, кстати, есть почти такие же. Другие льняные брюки с завязками, как на кальсонах, – 160! Удобные; у меня две штуки, жена удачно купила в Banana Republic – там, кстати, дешевле раза в полтора. Рубашки льняные, производство Пакистан, свободные, с открытым воротом – 200!
Рубашка под костюм, толстая и тяжелая, как бронежилет, 90 долларов. За каким чертом и кому такая рубашка нужна? За такие-то деньги!
Цены – безумные. Фасоны – оскорбительные. И покупают ведь; и ведь носят.
Странно встретились
В журнале «Нью-Йоркер», разумеется, есть статьи, стихи, эссе, аналитика, политика, очерки, литературная критика |
В очередном номере «Нью-Йоркера» на вкладыше на целый разворот реклама: лежит баба, возраст, как ни приглядывайся, что-то между 30 и 60; приглядываешься плотнее – все-таки ближе к 60. Бледно-лиловая, то ли от чрезмерной утонченности, то ли от недавнего курса химиотерапии. Лежит в чрезвычайно игривой позе на узкой козетке в черной юбке и держит закрытую книгу антикварного вида с тисненой надписью на корешке «Любовник леди Чаттерлей». В головах у нее целая стопка книг, названий не видно, так что не исключено, что не только Лоуренс уже весь прочитан, но и Пруст, а сбоку стоит полупустая конфетная бонбоньерка.
Кроме юбки на ней белая блузка с кружевами.
Едва различимая надпись – тонкими серыми буквами на бежевом фоне: «Мы разделяем вашу страсть к кружевам «Блумингдейл».
В старости жизнь начинается снова за большие деньги. Молодым, бедным и румяным, без кружев и химиотерапии как-то даже неловко подступаться к Прусту после таких картинок.
Больная, скорее не полуживая, а полумертвая и богатая как Кощей старуха – все еще еврейская принцесса. В ее руках вместе с кредитной карточкой «Блумингдейла» пропуск в мир высокой культуры – это как привилегия для членов клуба, распорядителем которого выступает журнал «Нью-Йоркер». Пруст только через Блумингдейл! И только для подписчиков нашего журнала!
И, конечно же, поза, тут никакой двусмысленности – томное ожидание.
Сейчас войдет он – принц из «Блумингдейла», любовник леди, Гарвардский выпускник и психоаналитик. В костюме из чистого льна, с фарфоровыми зубами, на костяной ноге, и с иглой в яйце. Отоварит, и удовлетворит, и заговорит: «Ужо почитаем, дорогая!» – «Почитаем, дорогой!»
Для 48-летних девушек Лонг-Айленда эта картинка служит еще и обещанием: больше денег, больше покупок, и с возрастом вы приобретете то, чего вам недостает теперь, – утонченность и вкус, гармонию в лилово-серой гамме, кружева и разделенную страсть.
В журнале «Нью-Йоркер», разумеется, есть статьи, стихи, эссе, аналитика, политика, очерки, литературная критика, театральные новости, карикатуры, заметки, но масса материалов есть все тот же «Любовник леди Чаттерлей» в костлявых пальцах потенциального покупателя «Блумингдейла» или «Сакса». Вы и в политике сведущи, наш покупатель! и к театру причастны! и к музыке! оох!
Суккубы и инкубы
- Про дядю Лямпорта
- Первая розга
- Исторические страсти
- Малая проза современности
- Внеклассное чтение
- Диалог Людмилы Улицкой и Меира Шалева
«Сакс» – круче «Блумингдейла». Цены в «Саксе»: байковая, теплая рубашка – 150. Тона темные, сдержанные, приглушенные – опустите занавески, одним словом. Все в пастельных тонах. Нежно и потихоньку. Продавцы лижут так, что хочется пойти и подтереться.
Стоит манекен. На манекене костюм. Серенький. Вязаная жилетка. Беж. Штанишки куцые. Gucci. Ценничек – 10 861. Ну да – это же он! Любовник леди Чаттерлей! Собственной персоной. Суккубы и инкубы.
По определению, «Нью-Йоркер» – журнал для семейного чтения. Основополагающая идея, как было задумано, – информация о культурных событиях в городе, просвещение, неторопливый диалог того, кто размышляет, путешествует и сочиняет, с тем, кто читает и, сидя дома на диване, не прочь разделить свой короткий досуг с путешественником, поэтом и сочинителем.
В хорошем смысле – писатель пописывает, читатель почитывает.
Не интеллектуальный слалом, а прогулка по лыжне на свежем воздухе при свете дня. Польза и удовольствие. Ничего рокового и зловещего, очевидно, не намечалось.
Светлый замысел (экономически) прогорел и протух, кажется, в конце шестидесятых. Осталась – умершая идея. Журнал реанимировали дорогой рекламой. Расцветили глянцем.
До сих пор в каждом номере бывают интересные статьи. Смешные карикатуры. Симпатичные авторы. Встречаются громкие имена. Только все это играет уже по другим нотам, на других инструментах: вместо нашего читателя – наш покупатель, вместо просвещения – распродажа.
И вольный гений мне поработится,
И добродетель, и бессонный труд…
Запах подклеенных к страницам образцов парфюма смешивается с запахом типографской краски, будто между страниц спрятали труп. В «Нью-Йоркер» парфюм не вклеивают принципиально, пахнет все равно.
Свет вывернули наизнанку, и поэтому – мрак. Ужасный век.