Валентин Сильвестров: «У меня нет стиля»

Сильвестров сейчас редко бывает в Москве. То ли дело раньше, когда Москва была центром музыкального поиска и эксперимента. Альфред Шнитке, Эдисон Денисов, Софья Губайдуллина и Валентин Сильвестров были и остаются ключевыми фигурами музыкального авангарда.

Музыка возвращает стихотворение в уста. Очень важно, чтобы стихотворение полетало хотя бы немножко…

В 1967-м Сильвестров стал третьим советским композитором после Шостаковича и Прокофьева, удостоенным премии им. Кусевицкого. В 1970-м его исключили из Союза композиторов. А в 2007-м наградили орденом князя Ярослава Мудрого V степени.

Юбилейный концерт в Рахманиновском зале консерватории, собравший произведения почти за 50 лет, состоял из трех отделений и длился около четырех часов. В антрактах Валентин Сильвестров ответил на вопросы корреспондента газеты ВЗГЛЯД Юлии Бурмистровой о музыке и о себе.

– Что для вас юбилейный концерт в Москве?
– В концерте одновременно звучат произведения последних лет и 60–70-х годов. Поскольку произведения разные, а автор один, возникает единство, которое на первый взгляд таковым не кажется. Это другой подход к единому в принципе. Не по внешним признакам, а как одна страна, состоящая из гор, долин, рек…

Есть более распространенное состояние, всеми поощряемое, когда только одна река или сплошные горы. Тогда говорят: у него есть стиль. У меня нет стиля, это моя жизнь – шаг за шагом. Идешь постепенно, потом оглядываешься. Путь такой проделан, который в здравом уме и не проделал бы. А если б знал, как и что, то и первого шага не сделал бы. Главное – идти. Об этом концерт, наверное.

– Как вы работаете со словом? Как возникает музыка?
– Внезапно. Мне кажется, только так и возможно. Не то что берешь стихотворение, садишься и начинаешь осознанно писать песню, хотя это тоже путь. Но песня такой ранимый продукт, она боится намеренья. Многие тексты я знал на память – Блока, Ахматову. Или, например, текст Седаковой я не собирался писать, так как Густин уже написал прекрасную сольную пьесу для фортепьяно и голоса, выбрав минималистический вариант. Песня написалась неожиданно.

Можно намеренно писать вокальную музыку, но тогда нужно дождаться, чтобы тебя что-то схватило, а намеренье куда-то исчезло. Тогда текст выдает музыку, заключенную в нем. Не ту анонимную, когда барды сопровождают стих, а музыку стихотворения, самого слова. И ты подчиняешься, даже вопреки своим вкусам, каким-то маниям. Тогда неизвестно, кто от кого поет. Текст от музыки или наоборот.

К тому же стихотворения, как у Седаковой или Блока, они же с уст возникли, а потом пригвоздились, как бабочка к бумаге. Их даже читают безмолвно. Музыка возвращает стихотворение в уста. Очень важно, чтобы стихотворение полетало хотя бы немножко.

А как работаю? Не знаю. Надо любить, даже не то что любить, а свыкнуться и не думать. Стихотворение самодостаточно, рука не поднимается. Но внезапно такая возможность открывается, когда ты бескорыстен к стихотворению, ничего от него не хочешь. Тогда оно дает возможность.

Такая внезапность всегда чувствуется. Знаменитый Клюевский триптих написан так, как будто сам поэт, обладая композиторским даром, соединил текст и музыку. Так было у Шуберта и у Шумана, вне зависимости от ранга. Даже в простых удачных песнях композиторов, которые не претендуют, это слышится. Соловьев-Седой или Богуславский. Очевидно, что знаменитая «Темная ночь» возникла мгновенно.

На эту тему
• Круги по воде
• Софья Губайдуллина - последний великий композитор
• Одинокий Гласс в пустыне
• Покрывало Майи

– Вы считаете себя романтиком?
– Ничего не считаю. Романтики до моих лет не доживают. Они сгорают, не проходя 30-летний рубеж, или их убивают на дуэлях. Романтизм – это расхожее представление о молодости как таковой.

Каждое поколение проходит эту стадию вне зависимости от времени, в котором живет. Мои произведения символичны, а не романтичны. По звучанию языка – вроде романтические фонемы, но это символизм чистой воды. Музыкальные метафоры.

А метафора заключается в том, что есть смещение, перенос. Вроде бы романтизм, а на самом деле классицизм. Связывающая метафора и есть символизм, когда символ составляется из других символов.

– Кого из современных академических композиторов…
– Слово «академический» забудьте. Академический композитор – не композитор. Это слово бранное. Даже произведения Баха могут быть академическими только в учебных целях. Классическая музыка неакадемична. Это слово нужно забыть. Академизм ценен в науке. Если построить дом, а он завалится – это не академизм, а черт-те что. В искусстве же он имеет ценность только в обучении.

Любая музыка – живая. Нужно говорить, что это современная музыка, не классическая, конечно, – это еще посмотреть, как она будет звучать во времени. Просто современная симфоническая или камерная.

В том числе современной может быть даже то, что на электролопатах играют. Но нельзя музыку называть академической, потому что это сразу вызывает негатив – раз академическая, то пусть академики и слушают.

На самом деле это музыка для слуха, а не функциональная. В функциональной ничего плохого нет – потанцевать, согнать с себя три пота, физически расслабиться. А есть музыка для слуха. Люди сидят, никто не дергается. Так же, как когда читаешь роман – не разыгрываешь по ролям, в костюмах, а просто читаешь. Это письменная музыка, литературная.

Уже давно возникла музыка как литература. Подобно тому, как раньше читали или пели вслух, например, Гомера. А потом возник сугубо письменный текст. Так и это. Академизм нужно осторожно применять, не нанося вред пониманию музыки.

– Кто из современных композиторов вам нравится?
– Да все. Я перестал разделять композиторов на тех или этих. Если музыка живая, я не смотрю, к чему ее отнести. Нужно, чтобы слух у композитора был живым и бескорыстным. Чтобы он с доверием слушал любого композитора.

Вот, например, я с вами разговариваю, а вы, вместо того чтобы слушать мою сбивчивую речь, наблюдали бы, как у меня губы шевелятся. И по этой оценке вынесли вердикт – это модернизм или еще что-то. Такой бы был критерий. Может, губы у кого-то хорошо поставлены, а сама речь никакой ценности не несет.

Пушкинская ситуация в «Моцарте и Сальери», когда Моцарт увидел скрипача, фальшиво играющего его музыку. Думаю, он играл ее наивно и даже с четвертью тона, опередив на несколько веков развитие музыки. Моцарту как свободному человеку было любопытно, а для академиста это было презрение – портит музыку, взятую с небес.

А ведь даже в низкой с точки зрения музыкального образования музыке для живого слуха есть какая-то неожиданность. Эвристичность. Говорят, что Бах любил ходить к главному собору, где сидели нищие. Он издалека медленно залезал в карман, и по мере его приближения у нищих нарастала интонация, а он слушал. И, может, нищие навеяли ему речитативы. В них он услышал живую интонацию человека, нуждающегося в деньгах.

– На Украине вас наградили орденом князя Ярослава Мудрого V степени. Как вы себя ощущаете орденоносцем?
– В жизни у меня были «взлеты» и «наказания» – исключали из Союза композиторов. Как условно исключили, так же условно и приняли потом, неважно. Орден, конечно, крупная награда, самая большая, я благодарен за него. Но мне уже 70 лет, ко многому отношусь спокойно. Только музыка и сама жизнь заставляет сердце учащенней стучать.

– Вы отметили юбилей в Киеве и приехали в Москву. Почему вы так редко приезжаете?
– Раньше, в 60–80-е годы, я очень часто приезжал. Общался с Денисовым, Шнитке, Губайдуллиной. Еще раньше с Волконским. А сейчас время другое, люди другие, страны разные.