Егор Холмогоров: Слово «русский» становится близким к понятию «ромей»

В моей любимой глобальной стратегической игрушке «Европа», теперь уже в части IV, есть такая опция, как идеология. Принятие той или иной идеологии не только дает всевозможные положительные эффекты, но и создает вероятность возникновения событий – позитивных или негативных, большей частью все же позитивных, которые иначе бы не произошли и не склонили бы чашу весов в твою пользу, да и просто не придали бы интерес игре.

Прокламация русского национализма состоялась

Мне кажется, это довольно точная передача сути того, что такое идеология. Идеология – это не пустая риторика, как полагают многие. Это формирование определенной картины мира, в рамках которой возможны те или иные события.

Если вспомнить российскую идеологию в 2000 году, то согласимся, что тогда невозможно было себе представить ни воссоединение с Крымом, ни восстание и борьбу в Новороссии. Именно тогда Лимонов получил срок за аватюрную попытку затеять Новороссию в Казахстане.

Все эти события, сама их вероятность, стали плодом долгой и трудной идеологической работы, шедшей последние 15 лет. И результаты если и не полностью радуют, то хотя бы обнадеживают.

Поэтому в президентских посланиях я никогда не слушаю конкретных обещаний. Я слушаю музыку идеологии, которая и предуказывает вероятность тех или иных будущих событий.

Я помню, как от общечеловеческих либеральных прелюдий она то переходила к маршам в честь «русского солдата» (первая робкая попытка снять запрет на слово «русский», упакованная в цитату из любимого Ильина), то срывалась в степные крещендо самого залихватского евразийства. И вот на этот раз идеологический поиск оформился в самый конкретный русский национализм с православным цивилизационным лицом.

Фактически русский национализм провозглашен российской государственной идеологией. Прошу заметить – я сказал «провозглашен», а не «стал». Поскольку становление государственной идеологии зависит от ее воплощения государственным же аппаратом, который, к примеру, сумел полностью замылить те идеологические идеи, заложенные в выступлении Путина 18 марта: бюрократии удалось превратить их из формулы государственной политики в частную точку зрения В. В. Путина. Произойдет ли так с этим посланием – увидим. Но прокламация русского национализма, во всяком случае, состоялась.

Не было не только никаких набивших оскомину анафем национализму, никаких вымученных клятв в верности толерантности. Право России на Крым обосновано тем, что это колыбель единой русской нации.

«В Крыму живут наши люди, и сама территория стратегически важна, потому что именно здесь находится духовный исток формирования многоликой, но монолитной русской нации и централизованного Российского государства. Ведь именно здесь, в Крыму, в древнем Херсонесе, или, как называли его русские летописцы, Корсуни, принял крещение князь Владимир, а затем и крестил всю Русь.

Наряду с этнической близостью, языком и общими элементами материальной культуры, общей, хотя и не очерченной тогда устойчивыми границами территорией, нарождающейся совместной хозяйственной деятельностью и властью князя христианство явилось мощной духовной объединяющей силой, которая позволила включить в формирование единой русской нации и образование общей государственности самые разные по крови племена и племенные союзы всего обширного восточнославянского мира.

Фактически русский национализм провозглашен российской государственной идеологией (фото: Михаил Метцель/ТАСС)

И именно на этой духовной почве наши предки впервые и навсегда осознали себя единым народом. И это дает нам все основания сказать, что для России Крым, древняя Корсунь, Херсонес, Севастополь имеют огромное цивилизационное и сакральное значение. Так же, как Храмовая гора в Иерусалиме для тех, кто исповедует ислам или иудаизм. Именно так мы и будем к этому относиться отныне и навсегда».

Первое, что мы узнали из этого пассажа, – это то, то в России живет русская нация.

Слово «нация» чрезвычайно ответственное и обязывающее – не случайно у нас с ним боролись с таким остервенением, запрещая его произносить или требуя говорить только «народ». Между тем слово «народ» в русском языке таит много опасных двусмысленностей.

С одной стороны, оно отсылает к понятию «простонародье» и фактически превращается во что-то вроде несмысленной толпы, с которой можно себе позволить не считаться. С другой, «народ» – это чисто этнографическая категория, у него есть своя культура, свой язык, но никакого политического контекста эта народность не имеет.

Фактически, когда нам предлагали говорить «в России живет русский народ» и запрещали говорить «Россию создала русская нация», то нас вынуждали подразумевать следующее: «в России наряду с другими влиятельными этносами живет малоорганизованная толпа русских, с мнением которых можно не считаться».

Слово «нация» значит совсем другое. Нация – это политически организованный и политически представленный этнос, чьей формой самоорганизации является государство. Нация – это этнос, обладающий государственностью или претендующий на нее.

Путин намечает, что в России все-таки живет русская нация, обладающая государственностью – сказав «нация», он вслед за нею говорит о «централизованном государстве».

Хотелось бы, чтобы тут реальность не расходилась со словами, поскольку пока до ощущения русских, что им принадлежит свое государство или что они в нем хотя бы по-настоящему равноправны, далеко. Но давайте будем над этим работать – путинская идеологическая заявка повышает вероятность возникновения тех или иных событий.

Русская нация многолика, как многолика любая другая, как многолика сама человеческая природа. Сущность нации как феномена европейской христианской культуры состоит в том, что она не подавляет, а раскрывает человеческую личность.

Мне это очень напоминает пассаж из другого Владимира – Мономаха, который в своем «Поучении» восхищался многообразию человеческих лиц: «И сему чюду дивуемъся, како от персти создавъ человѣка, како образи розноличнии въ человѣчьскыхъ лицих, – аще и весь миръ совокупить, не вси въ одинъ образ, но кый же своимъ лиць образом». Слава Богу, никто не требует от нас одноликости и безликости, и личностное измерение человека является важной частью национального единства.

Но русская нация монолитна. Ни о какой многосоставности, ни о каком мультикультуралистском салате больше речи не идет. Эта нация едина, и централизованное государство является ее приводным рычагом. Здесь снова хотелось бы повторить, что хорошо бы, чтобы желаемое стало действительным, но радует уже то, что желаем мы именно этого.

На эту тему
• Торшин: Президент напомнил о том, что каждый должен вернуть уважение к себе
• Костин: Путин озвучил ряд мер по стабилизации экономики страны
• Клинцевич: Президентское послание – речь сильного руководителя сильной страны
• Корреспондента CNN поразила «дерзкая» речь Путина

Оценки Путина ставят жирную точку (по крайней мере в плане государственной идеологии) на попытках отрезать от русских древнейшую часть нашей истории. Русская нация существует с Х века, с того момента, когда принятая великая религиозная и культурная традиция византийского христианства наложилась на политическую власть русских князей и совместную жизнь славянских племен. От того момента и доднесь – мы русские.

Это кладет конец сразу нескольким спекуляциям.

Во-первых, утверждению, что русской нации вообще не существует, что ее только надо – или не надо – «конструировать». Реконструировать – может быть. Собственно, этим мы, в том числе и возвращая Крым, и занимаемся. Но сконструирована она задолго до нас, и сконструирована неплохо.

Во-вторых, это отказ от расползающегося по нашей историографии и публицистике вредного мифа, что русские как народ и тем более как нация появились не раньше XIV–XV веков. Мол, еще на Куликово поле вышли москвичи, владимирцы, суздальцы, а вернулись русские, но никак не раньше. Для нации, от послов которой еще в IX веке византийцы и немцы услышали «мы от рода Русского», такое отпиливание ножовкой пяти–шести столетий своей истории было довольно загадочным абсурдом.

Разумеется, креститься в Херсонесе пришли уже русские люди, разумеется, для древней Руси было характерно в высшей степени определенное национальное самосознание. И только это самосознание, вместе с верностью Православной церкви, причем под властью русского митрополита (ставшего позднее патриархом), смогло помочь русским пережить ужасы монгольского террора, выжить под властью Речи Посполитой и воссоздать в итоге единое Государство Всея Руси.

Могут сказать, как же так. Князь Владимир княжил в Киеве? Каким же образом это обосновывает право на Крым Москвы, а не Киева? Ну, начнем с того, что родился Владимир под Псковом, княжил в Новгороде и Ладоге (почти что Петербурге), а Киев захватил силой уже в довольно зрелом возрасте. Так что, если толковать биографию князя Владимира через систему исторических намеков, нас ждет впереди еще немало интересного.

Но более важно другое. Украина сама отказалась и от русского имени, и от отождествления себя с русской историей, со всей Русью. Все попытки, делаемые украинским историческим мифом начиная с Грушевского, «пришпилить» к себе древних киевских князей разбиваются о неподатливость материала. Попытки печатать на деньгах портреты князей Владимира и Ярослава приводят к анекдоту. Там, оказывается, изображена «Правда Руськая», а никакой «Украинской правды» и в помине нет.

И Олег, и Игорь, и Святослав, и Владимир, и Ярослав – приходили с Севера, из Новгорода, и овладевали престолом в Киеве по большей части силой оружия и с помощью меча союзных варягов. Местным, да еще и «ориентированным на Польшу», был только Святополк Окаянный.

Украинизм – это сепаратизм, попытка сбежать из русской истории, а не овладеть ею. И именно так это воспринимает и весь мир. Любой западный учебник воспроизводит именно российскую парадигму русской истории, и даже если придет заказ из Госдепа, пройдут десятилетия, прежде чем западные студенты поверят, что князь Владимир правил древней Украиной.

Еще одно важное сравнение – это сравнение Херсонеса с Храмовой горой в Иерусалиме. Мне кажется, это больше, чем риторический образ. Это указание на то, какую трансформацию будет в ближайшие годы претерпевать идея русского мира.

Противники русского национализма не раз и не два указывали на то, что русский национализм – это якобы узкая идея локального национального эгоизма, а потому под эту идею невозможно найти союзников во внешнем мире, невозможно привлечь людей иного этнического происхождения.

Это не так. В Новороссии мы увидели, как приходят сражаться за русский мир люди самых разных этносов. И они готовы проливать за это кровь. Русский мир постепенно становится религиозной идеей, национально-религиозной, включающей в себя через это представителей разных этносов.

Русский мир имеет свою священную историю, свою сакральную географию, свою религиозную традицию русского православия, которая важна и близка для тех, кто никогда, к примеру, не проявил бы симпатии к православию греческому или к конструировавшемуся в прошлом столетии абстрактному «западному православию».

Русские в этой интерпретации одновременно и национальная, и религиозная общность (о чем, кстати, и напомнила декларация русской идентичности «Всемирного народного собора»).

И в этом контексте слово «русский» становится близким к понятию «ромей», объединявшему политическую и культурную нацию Византии. И тут оказывается, что вполне могут быть русские сербы, русские сирийцы, русские греки, могли бы быть русские болгары и молдаване. И они могли бы входить в русский мир, и многие захотят в него войти в качестве альтернативы евроинтеграции.

При этом в таком русском мире не зазорно участвовать и самим русским. Вместо тех странноватых ароматов, которыми были наполнены евразийские теории (к которым Путин на сей раз не апеллировал), когда уравнивались варварство и цивилизация, агрессия и цивилизация, где русские превращались в каких-то недостепняков и недогорцев, здесь именно русское начало является центром исторического стяжения.

Русский не растворяется в русском мире, а напротив – создает его, возглавляет и ведет за собой. Поэтому идея русского мира как национально-религиозная примиряет, конечно, преимущества национализма – в том числе и самого последовательно этноцентричного, и преимущества трансграничного и цивилизационного подхода.

Русский мир остается русским, но при этом простирается далеко за границы Российской Федерации и вполне конкурентоспособен с западным миром, особенно с учетом уродливого обличья, принимаемого им в последние десятилетия.