Михаил Бударагин: Наши бездны

Это небольшое выступление я готовил для студентов, которым уже в сентябре буду читать лекции по русской литературе XIX–XX веков, но надеюсь, что довольно простые и явные мои тезисы будут полезны не только тем, кому придется сдавать экзамен.

Бойтесь не того, что вы начнете сопереживать Юрию Живаго, а того, что разучитесь видеть за вашим сломанным ногтем то, что в вас, несомненно, пока еще есть

Дело ведь не в экзамене.

Русская педагогическая традиция часто избегает объяснений и прячется от вопроса «зачем?», отделываясь невнятными рассуждениями о некоей пользе знаний. Этот путь я считаю ошибочным, и именно поэтому – с открытым забралом – постараюсь честно ответить на вопрос, который не принято задавать.

Вопрос этот звучит так: зачем нам с вами все это? Русская литература – к чему она нам?

Честный ответ вас удивит, но я произнесу эти грустные слова: мы – взрослые люди, и нечего делать вид, что кто-то здесь чего-то не понимает. Вы понимаете, что я здесь – не ради денег, а я понимаю, что вы здесь – не потому, что ваша тяга к знаниям выламывает вас изнутри, как Максима Горького, который так читал все подряд, что в его соцреалистической «Матери» есть целая история религии – от гностиков до Ницше.

Вас всегда учили, что литературу нужно читать, потому что ее нужно читать, потому что над Пушкиным сияет нимб, а Лев Толстой написал «Войну и мир». Это – чушь. Нет никакой априорной, не доказанной, святости, и Пушкина можно не любить. Да, можно не падать ниц. В этом нет ничего страшного.

Литература – это опыт ниспровержения авторитетов, и если вам скажут, что нет никого лучше Ивана Тургенева, цитируйте «Бесов» Достоевского – о писателе Кармазинове. Если вдруг вам устроят религиозный культ из Достоевского, открывайте лекции Набокова, который ничуть не стеснялся смеяться над Раскольниковым и Сонечкой над свечой.

Не верьте никому на слово: добрую половину русских классиков читать вообще не стоит (вы точно не обеднеете без Антиоха Кантемира, да и Чернышевский вряд ли кому-то чем-то поможет – лучше уж сразу браться за ленинскую «Искру»), вторую половину читать стоит не затем, что от них сияние исходит. Нет, не исходит.

А зачем?

Нет, вовсе не затем, что это – часть нашей общей культуры. Мертвая, каменная культура никого не объединяет, от нее нет толку. Не тешьте себя иллюзиями: ваш сосед по лестничной площадке не помнит из Пушкина ни строчки, а об Александре Блоке и вовсе ничего не слышал.

Это – нормально.

Культура в ее истинном смысле – самая действенная механика не объединения, а разъединения, отделения своих от чужих. Кровь, национальность, политические взгляды – все это неважно, а вот понимание того, что в «Анне Карениной» Толстой хотел рассказать не о любви, а о грехопадении (о любви он и вовсе не умел: у него лучшая героиня, Наташа Ростова – «плодовитая самка») – пожалуй, что и важно.

Не верьте, когда вам скажут, что читали Лермонтова, его почти никто после школы не открывал. Но если найдете человека, который заново пережил, переборов предубеждение, «Героя нашего времени», один из самых значимых русских романов за всю историю нашей словесности, держитесь за этого человека. Он – ваш.

Литература, я думаю, дана нам для сегрегации. Причем на разных уровнях. Если кто-то говорит вам, что писатель был «политически» или «идеологически» вреден, знайте, перед вами – недалекий человек, не умеющий читать по-русски и не понимающий в русской культуре ничего. Такой своего рода таджик, пусть и зовут его Ваня.

В таджиках нет ничего плохого, просто они – другие. Человек только пришел к вам из аула, ничего еще не знает, посочувствуйте ему.

В школе вам говорили о том, что литература учит умному, доброму, вечному, но это – неправда. Есть, конечно, просветительские тексты, которые устанавливают какие-то идеалы, но они безнадежно скучны: оды Ломоносова и оды правильному обжигу кирпичей на заводе имени С. М. Кирова одинаково бесполезны, потому что спать очень хочется после второго предложения.

Если вам нужно доброе и вечное, не трогайте искусство вообще, а займитесь выпечкой пирогов. Это дело полезное и такое разнообразное, что печь что-нибудь доброе можно вечно.

Нет ничего доброго в «Слепых» Брейгеля, «Страстях по Матфею» Баха или «Днях Турбиных» Булгакова. Нет и не должно быть.

Искусство в целом (и словесность в частности) нужно нам как опыт, которого сами мы никогда не постигнем. В отличие от печения пирогов, мало кому выпадет побывать в лагерях, как Варламу Шаламову, или увидеть изнутри всю тяжесть и прелесть языка, как Андрею Платонову.

Русская классика – национальный, глубоко наш, понятный каждому опыт переживания бездн, те глубины и те высоты, которых достигала русская культура: от гоголевских «Мертвых душ» до мамлеевских «Шатунов» вы можете пройти, как Дант, спуститься до девятого круга и постучать в райские врата.

Вы скажете, что это уж слишком, но это – единственное лекарство от вашей скуки: нет, не той, когда нужно занять полчаса, а той, из-за которой вы превращаете свою жизнь в цепь пошлых и глупых микротрагедий («она не звонит», «сломался ноготь», «меня раздражает эта дура из соседнего отдела», «не получается устроить себе чудо-отпуск»).

Бойтесь не того, что вы начнете сопереживать Юрию Живаго (это, мол, всего лишь литература), а того, что разучитесь видеть за вашим сломанным ногтем (да, это-то не литература, это важно) то, что в вас, несомненно, пока еще есть.

Нет, не убито еще, хотя вы очень старались.

Так зачем же читать книги?

Затем, что это – рукотворный взрыв сверхновой, и он открывает в вас вселенные.

Там горят звезды.

Это очень дорого стоит.