Михаил Бударагин: Костяная нога

Сегодня этические споры, ведущиеся по всему миру (Франция, Латинская Америка, Китай, Россия), касаются в основном проблем, связанных с телом и его применением в быту. Можно ли быть геем, что за это будет? Хорошо ли менять пол, а если плохо, то почему?

Мир – сложней, умней и тоньше наших косных представлений о нем, и поэтому если ваши представления вдруг миру не соответствуют, это – ваши проблемы

Менее заметные (но ничуть не менее ожесточенные) споры идут о возрасте тела. Они конвертируются в дискуссии о педофилии и геронтофилии: первая осуждается всеми, вторая осталась лишь термином. Возраст согласия растет вместе с продолжительностью жизни, и я почти не сомневаюсь в том, что пройдет лет двести пятьдесят, и секс с 17-летней девушкой будет караться точно так же, как сегодня секс с 13-летней, и все отсылки к опыту никого не убедят.

В традиционных обществах девочек выдавали замуж и в 12, но это еще не спасло ни одного педофила. Не спасет будущих педофилов и осторожная мысль о том, что еще лет двести назад 17-летние никак не подпадали под категорию детей.

Подпадут. 13-летние тоже в свое время не считались детьми.

Само направление полемики понятно, но влезать в нее мы не будем, потому что уже сегодня мир взрывают сюжеты, подобные истории Кэти Хилл и Арина Эндрюса, которые, прежде чем стать парой, сменили пол. Девочка стала мальчиком, мальчик – девочкой, и у нас – бинго – гетеросексуальные возлюбленные, о которых с виду ничего такого не скажешь.

Если не знать предыстории, то вообще не ясно, какие тут могут быть вопросы – таких пар миллиарды. Консерваторы всего мира съедают свои котелки, потому что осуждение (а консерваторы ведь занимаются, прежде всего, осуждением – редко когда они вообще способны на что-то иное) здесь подразумевает такой уровень понимания человека, который в обычной жизни не достигается почти никогда.

Мы знаем, благодаря СМИ, о Кэти и Арине, которые были Люком и Эмеральдой, а о скольких мы не знаем? Присмотритесь к соседям по пробке и метро: вот та целующаяся парочка – совершенно гетеросексуальная – они точно не меняли пол? Вы в этом уверены?

Это, кажется, называется, «шах и мат». Пример Кэти и Арина хорош, прежде всего, тем, что доказывает в очередной раз: мир – сложней, умней и тоньше наших косных представлений о нем, и поэтому если ваши представления вдруг миру не соответствуют, это – ваши проблемы, а вовсе не мира.

И, поверьте, дальше будет еще интересней.

Дальше в дело вступят медицина, инженерия и генетика.

Еще триста лет назад представить себе человека с чужим сердцем было просто невозможно. Это была бесовщина, издевательство, вызов. Это была перчатка, брошенная в лицо Создателю, извращение его замысла. Сегодня операции подобного рода – редкость, но их проводят. Люди живут, и никто не знает, у кого какое сердце. Хоть бы и пластмассовое. И что?

Хорошо, не в сердце у нас бессмертная душа, не в руках, которые – при утере – можно заменить протезами (это уж давно не новость, и брак с человеком, у которого вместо руки – сплав из различных металлов, обществом в некоторых случаях даже поощряется), а – где?

Остается мозг. Самое наше, самое человеческое.

Есть ли душа, нет ли души, но мозг-то точно есть, и его работа – важнейшее направление современных исследований в самых разных областях научного знания.

Самый понятный из связанных с мозгом сюжетов – это дополнение реальности и ускорение реакций. Очки от Google – это потенциально готовое для вживления в сетчатку устройство, которое будет транслировать символы или образы так, что никто из окружающих не будет этого видеть и понимать.

Работы в этом направлении уже ведутся, и бионические контактные линзы уже очень скоро перестанут кого-то удивлять. Пересаженный костный мозг ведь никого не шокирует, правда?

Рано или поздно доберутся и до имплантов в саму кору головного мозга. Область их применения так огромна, что стоит ограничиться упоминанием о болезнях мозга. Очень осторожно, но человечество подходит к тому, что мозг – при всей его сложности – ничем не отличается от сердца, которое может биться с помощью кардиостимулятора. Импланты, впрочем, могут помочь ученым и в решении едва ли не главной проблемы всей науки – в создании искусственного интеллекта.

Инженерия мозга – это неизбежное будущее. Чтобы вдруг его не случилось, нужно просто закрыть науку и начать расстреливать ученых целыми институтами. Государство, которое на это решится, подпишет себе смертный приговор, поэтому в то, что уже очень скоро можно будет передавать какое-то подобие файлов (визуальные образы, возможно) прямо из коры, минуя физические носители, трудно не поверить.

До искусственного интеллекта останется один шаг. И он поставит перед человечеством множество этических проблем. Все новые и новые вопросы тела и пола не смогут не взрасти на благодатно удобренной почве.

Допустимо ли вступать в брак с человеком, часть мозга которого – это уже не его мозг? Можно ли заниматься любовью с человеком, половина внутренних органов которого – усовершенствованы или просто импланты? А если не половина, а 70 процентов?

Искусственную руку или почку мы готовы простить, но как далеко простираются границы этого «простить»? Где тот предел, когда человек перестает быть человеком в обыденном понимании этого слова? Американские стартапы уже придумывают вживляемые (и не отторгаемые организмом) сверхтонкие гибкие электрические схемы, которые участвуют в работе мышц, и покажите мне того, кто остановит ученых от распространения этого опыта на мозг?

Этично ли спать с киборгом – вопрос ближайших ста лет. Наши внуки хлебнут ответов на него сполна. И мы, наверное, могли бы им в чем-то помочь. Или нас на это не хватит?