Михаил Бударагин: Дедушка и вождь

Владимиру Ильичу Ульянову, родившемуся 22 апреля 1870 года в скучном уездном Симбирске, исторически и человечески очень не повезло.

1

Если внимательно читать Ленина, то можно понять со всей очевидностью тот факт, что люди ему вообще не интересны

Он, живой символ Великой Октябрьской социалистической революции, умирал тяжело и страшно. Старик в инвалидном кресле, с трудом ворочающий языком – ему было, напомню, всего 54 года.

Затем Ленина канонизируют, и поколения советских школьников будут носить его портрет на октябрятских значках, а поколения советских студентов – страдать от диамата, в котором чем дальше, тем меньше было жизни и смысла. Основатель советского государства медленно превращался в дедушку, милого и странноватого гнома, который сидел на лавочке с печником, картавил, любил детей и носил по молодости бревно.

Тело вождя мумией покоится на главной площади страны, и это страшное посмертие удивительно точно накладывается на роль Ленина в общественной дискуссии. Нет никакой роли, нет о Ленине никакой полемики. О Сталине спорят как о живом, Хрущеву вспоминают развенчание «культа личности», Брежнев до сих пор – герой анекдотов и символ «застоя», послебрежневские маразматические старцы немного стерлись, а уже Горбачева – до дрожи ненавидят. И только Ленин – это простой вопрос о том, выносить все-таки или не выносить тело. Больше вопросов к вождю нет.

Чудовищная судьба чужого страшного человека.

2

Беспамятство – не приговор, а симптом.

В Ленине на самом деле куда меньше человеческого, чем во всех советских вождях вместе взятых: он, умный, работоспособный, маниакально упорный, не столько человек, сколько идеолог, который кладет на алтарь марксизма свою судьбу и будущее страны, ничуть не смущаясь последствиями. Учение верно, значит – оно будет работать, и здесь нет ни капли идеализма, просто – а как иначе-то, еще сто лет прозябать среди героев пьесы Островского «На всякого мудреца довольно простоты»?

Старый анекдот о том, что Ленин жене говорит о том, что пошел к любовнице, любовнице врет, что пошел к жене, а сам – на чердак и работать, работать, работать – это ведь не очень смешно, это по-настоящему отталкивает. И даже можно понять, почему.

Если внимательно читать Ленина, то можно понять со всей очевидностью тот факт, что люди ему вообще не интересны. Человек (старый человек, буржуазного (а другого – нет) общества) вызывает у него раздражение, неприязнь, злость. У автора есть идея (к ней мы еще вернемся), которая позволит герою текста – наконец-то – подняться над всеми этими веками тухлого прозябания в царстве порабощаемых и рабов, удивительно легко меняющихся местами. И что же в ответ? Герой сопротивляется, ему подавай домик с садом, сытую и спокойную жизнь, шесть партий и городского голову.

Ленин яростно спорит со всеми подряд – с Каутским, Махом, Плехановым – и не устает удивляться: да как же вы не понимаете-то? Да какие вам еще нужны доказательства? Сплясать еще перед вами, что ли? Он неутомимо доказывает, что марксизм – это не просто красиво, хорошо или полезно, это – неизбежно.

Как об стенку горох.

В «Государстве и революции», ключевой своей работе, он, ничуть не стесняясь, пишет: «С того момента, когда все члены общества или хотя бы громадное большинство их сами научились управлять государством, сами взяли это дело в свои руки, «наладили» контроль за ничтожным меньшинством капиталистов, за господчиками, желающими сохранить капиталистические замашки, за рабочими, глубоко развращенными капитализмом», и не понимает, что «ничтожное меньшинство» – это подавляющее большинство.

Уж на то, как «капиталистические замашки» появляются вдруг у вчерашних рабочих и крестьян, во время НЭПа Ленин насмотрелся вдоволь. В 1917-м, когда писалось «Государство и революция», этого ценного опыта у вождя революции еще не было, но кое в чем он был уверен уже тогда.

3

Ленину не интересны мексиканцы и французы, но и русские его совершенно не вдохновляют

Из глубочайшего недоверия к людям и рождается ключевая ленинская идея – практическая работа по отмене государственного устройства не просто теоретически возможна (об этом писал еще Маркс), а необходима и является единственным шансом победить.

Не царя победить, не буржуазное общество, а государство как таковое, государство как сумму исторического опыта, как принцип и как идею. При этом Ленин вслед за Марксом свысока третирует анархистов, которые подумали вдруг, что если они уничтожат государство, можно будет зажить спокойно и счастливо. Нет, договаривает за Маркса Ленин, на месте уничтоженного государства вам сами же «развращенные капитализмом» рабочие создадут десять новых.

Умучаетесь отрубать этому Горынычу головы.

Государство нужно не просто отменить. На руинах старого мира нужно поставить человека с ружьем, который прикладом будет добивать тех, кто решит уничтоженное воссоздать.

«Мы ставим своей конечной целью уничтожение государства, т. е. всякого организованного и систематического насилия, всякого насилия над людьми вообще. Мы не ждем пришествия такого общественного порядка, когда бы не соблюдался принцип подчинения меньшинства большинству. Но, стремясь к социализму, мы убеждены, что он будет перерастать в коммунизм, а в связи с этим будет исчезать всякая надобность в насилии над людьми вообще, в подчинении одного человека другому, одной части населения другой его части, ибо люди привыкнут к соблюдению элементарных условий общественности без насилия и без подчинения», – пишет Ленин, но добавляет:

«При переходе от капитализма к коммунизму подавление еще необходимо, но уже подавление меньшинства эксплуататоров большинством эксплуатируемых. Особый аппарат, особая машина «для подавления», «государство» еще необходимо, но это уже переходное государство, это уже не государство в собственном смысле, ибо подавление меньшинства эксплуататоров большинством вчерашних наемных рабов дело настолько, сравнительно, легкое, простое и естественное, что оно будет стоить гораздо меньше крови, чем подавление восстаний рабов, крепостных, наемных рабочих, что оно обойдется человечеству гораздо дешевле. И оно совместимо с распространением демократии на такое подавляющее большинство населения, что надобность в особой машине для подавления начинает исчезать. Эксплуататоры, естественное дело, не в состоянии подавить народа без сложнейшей машины для выполнения такой задачи, но народ подавить эксплуататоров может и при очень простой «машине», почти что без «машины», без особого аппарата, простой организацией вооруженных масс (вроде Советов рабочих и солдатских депутатов <...>)».

Простите за длинные цитаты, но они важны для понимания важного факта: Советский Союз, на который молятся нынешние «леваки» – это и есть, по Ленину, «переходное государство». Сталин, политический прагматик и практик, сделает из «переходного» «единственно возможное», но Ленин-то говорит о другом.

Он говорит о том, что никаких государств вообще быть не должно, ни советских, ни антисоветских, «без Россий и Латвий жить единым человечьим общежитьем», как напишет об этом Маяковский. Мировая Коммуна, без истории, без национальностей, без границ – такова ленинская программа.

Тот факт, что француз и мексиканец могут отличаться друг от друга не только отношениями к средствам производства, а чем-то еще, Ленина вообще не волнует. Мысль о том, что женщины и мужчины – не просто поработители и порабощаемые (или наоборот, кому как нравится), а нечто большее, вождя мировой революции не тревожит. Ленин в упор не видит и не хочет видеть довольно простую, в сущности, вещь: женщина, например, может не захотеть освобождаться от «кухонного рабства», а французу может быть вообще на все плевать, кроме собственного виноградника – это все «слишком человеческое», это не интересно и не стоит обсуждения.

Хотя, как покажет уже довольно скоро советская практика, если что и стоит обсуждения, так как раз именно это.

4

Ленину не интересны мексиканцы и французы, но и русские его совершенно не вдохновляют. Человек, памятники которому до сих пор стоят чуть ли не в каждом городе, совершенно искренне полагал, что Россия как нечто, что в идеологию уничтожения государства не укладывается, может и прекратить свое существование: ничего страшного, ведь в Мировой Коммуне место любого прошлого государства – это лишь строка в учебнике истории.

Посмотрите, из чего мы сплавили то, что есть. Интересно, правда?

Старый человек – с его страстями и страстишками, заблуждениями и упорствованиями, кухнями и женами, национальностями и геранью на подоконнике – должен был отправиться туда же, на переплавку. В хорошем, по Ленину, смысле этого слова.

Человек не очень захотел переплавляться, на этом все и закончилось.

С одной лишь оговоркой. Одно из самых интересных противостояний, которое разворачивается на наших глазах – это война государств (любых, США и КНДР тут мало чем друг от друга отличаются) с Сетью.

У апологетов отмены государства – большие планы, много задора, но никчемный опыт и постоянные обращения к «развращенным» капитализмом ширнармассам.

Джулиан Ассанж, который бежит от властей США, Швеции, Великобритании, заложил под современную политическую систему, как ему показалось, бомбу замедленного действия. На практике выяснилось, что это был фейерверк – ярко, весело, громко, но никакого толку.

Государства держат оборону – не только от «Викиликса», но и от «пиратских партий», и от либертарианцев, призывающих снизить, насколько это возможно, вмешательство государства во все, и от транснациональных корпораций, которые при правильной эволюции могут перерастать государства.

Держат и удержат. Опыт Ленина учит нас прежде всего тому, что настоящая революция делается не людьми и не для людей, а идеей и для идеи. Смешной, картавый, с бревном и в кепочке, дедушка и вождь на короткий срок сумел победить, потому что перестал быть чем-то, кроме живого воплощения идеи.

Цену он за это заплатил соответствующую.

5

Ленина нет, дела его тоже давно уже нет, канарейки, как совершенно справедливо предсказывал товарищ Маяковский, победили. Плохо ли это? Не знаю.