Вместо гадания на кофейной гуще о конкретных событиях рассмотрим «большие» вопросы, которые будут определять мировую политику в 2025 году. «Черные лебеди» – это не то, что меняет реальность, а тактическое происшествие в рамках уже сложившегося пути.
0 комментариевВиталий Сероклинов: Здравоохранение на табуретке
Прочитав об очередной трагедии с ребёнком, которого наше здравоохранение или считающее себя таковым оставило без медицинской помощи, я в который раз убедился, что все эти несчастья заканчиваются по одному и тому же сценарию.
Сразу после случившегося начинается информационный ажиотаж, стучит по столу детский омбудсмен, заверяют в собственной невиновности руководители соответствующих органов, клятвенно обещает построить новые медцентры и отремонтировать разваливающиеся старые местная власть, а мы, родители пока ещё здоровых детей, торопливо закрываем страничку с грустными новостями, надеясь, что эта напасть не коснётся нас, наших родственников и друзей.
Когда я читала про московскую больницу, где матери спят на табуретках, я думала, как это от нас далеко
Но болезни обходят нас стороной не всегда, и в первый же день весны я узнал, что Наташу, молодую маму и мою хорошую знакомую, после сорокаминутного ожидания (им ещё повезло – кому-то пришлось ждать неотложку и четыре часа!) увезли на скорой со своим десятимесячным сыном в инфекционную больницу. Благодаря современным информационным технологиям обо всём происходящем мы с друзьями стали узнавать не постфактум, а из первых рук в прямом эфире.
Первыми же своими сообщениями из палаты № 320 отделения № 3 Наташа «порадовала»: «1 марта. Мы прекрасно устроились, палата просторная, везде сифак, детских кроваток нет. Спим в одной постели. Питание в другом отделении, они «постараются туда сообщить», даже воды не допросишься».
Со стерильностью в отделении, «обеспеченном всем необходимым», по заверениям местного Минздрава, всё в порядке: «Все (кроме меня) со своими бутылками, сосками, лекарствами».
С мебелью в палате тоже всё прекрасно: «Пока среди способов, как спать с ребенком на одноместной кровати, учитывая, что он с краю и под капельницей, побеждает «не спать вообще».
Впрочем, говорит Наташа, вспомнив историю о московской больнице, где матери спят на табуретках, она ещё неплохо устроилась – «здесь хотя бы урывками можно спать вдвоем».
Тем временем медицинский персонал больницы соответствовал обстановке: «Прошло 20 минут с тех пор, как медсестре сообщили, что капельница закончилась, а в трубку попала кровь. За это время я её будила трижды.
За шиворот тащить или гуглить «Как отключить капельницу самому»?»
За ночь медсестра по имени Соня «так и не восстала». После жалобы на неё другой медсестре Соню вовсе перестали будить.
2 марта началось у Наташи с того, что: «Приходила медсестра Соня с вопросом: «Это к вам я три раза не подошла утром?» В следующую смену яду подсыплет в компот, не иначе».
В палате много детей всех возрастов. Десятимесячного сына Наташи оставлять здесь было нельзя, но в отделении для младенцев мест нет. Дети, даже большие, постоянно плачут: «Девочку плачущую очень жаль... Мать пытается успокоить её, удерживая дергающиеся руки-ноги и приговаривая: «Мама так долго не выдержит».
3 марта. «Сегодня смена медсестры Сони. Думаю, она отомстит не ядом в компот. Наверняка уже вылила чьи-нибудь анализы мне на воротник. Или в компот».
В прошлый раз, когда Наташа лежала в больнице тогда ещё с совсем крошечным сыном, у них в отделении тоже была такая сестра – она закрывала поплотнее двери с детьми-отказниками, за которых некому было заступиться, и те кричали целыми днями напролёт. Но таких всё же меньшинство среди персонала.
На следующий день Наташа задалась вопросом: «Как можно пытаться вылечить людей от инфекций, если не помещать каждого из них в изолятор? Тут все переопылились, да где же этому конец?»
Тем временем палата, уже до того бывшая переполненной, заполняется всё новыми и новыми пациентами: «К нам в палату положили мальчика лет трех. Он большущий. Лежит под капельницей, мать сидит рядом на детском стульчике. Места для неё нет. Когда я читала про московскую больницу, где матери спят на табуретках, я думала, как это от нас далеко – у нас худо-бедно, но условия есть».
Через пару часов в палату положили ещё одного мальчика, ему лет десять. «Подозреваю, что к утру даже в коридоре мест не будет...» Теперь в этой «палате на шестерых» шесть так называемых «подростковых» коек и одна детская. «Всего тут лежат пятеро детей с родителями (от 10 месяцев до 2,5 лет) и десятилетний мальчик».
Всё утро десятилетний мальчик, который тут самый старший, «ревёт и хлюпает носом»: «У него ничего не болит, он устал лежать под капельницей. Капельницу отключили час назад. Ревёт».
Мальчик один, взрослым с ним присутствовать не положено. Тем, с кем «положено», не легче: за три дня те, кто выздоравливал, подхватили друг от друга сопутствующие инфекции, а те, у кого диагноз считался неподтверждённым, теперь могли уже твёрдо знать, что болеют тем же, чем и сосед рядом. В таких условиях лечение становилось бессмысленным и беспощадным по отношению к маленьким пациентам и их родителям...
После трёх с половиной суток пребывания в стационаре Наташа подписала официальный отказ и уехала с ребёнком домой.
В коридоре отделения № 3 остался лежать мальчик, которому, как и его бабушке, не хватило места в палате.
Бабушке не досталось даже табуретки.