Михаил Бударагин: Царь, очень приятно, царь

1

21 февраля Россия скромно и камерно отмечает одну из важнейших дат в своей истории – восшествие на престол первого правителя из рода Романовых. Михаил Федорович, двоюродный племянник Федора I Иоанновича, последнего русского царя из Рюриковичей, был коронован Великим Земским и Поместным собором в 1613 году.

Аристократия, причем не подпольная, советская, скрывающаяся за ширмой разговоров о равенстве, а настоящая, осознающая себя и ничего не стесняющаяся, – это и есть главный аргумент в пользу нового мифа

Смутное время окончательно ушло в прошлое. К концу эпохи Романовых, к 1913-му, Российская Империя становится одним из самых сильных игроков мировой политики, крупнейшей державой Европы, чтобы уже через четыре года после памятного юбилея открыть новый, семидесятилетний, период истории.

2

Важен этот праздник не потому, что дата красивая (хотя она очень красивая, а до 500-летнего юбилея вряд ли доживет хоть один из читающих эти строки), а потому, что на наших глазах формируется новый миф, отчасти очень похожий на советский, ставший основным содержанием интеллектуальных и бытовых полемик 90-х и нулевых, но очень во многом ему противостоящий. И круглая дата как нельзя лучше подходит для описания этого очень интересного тренда.

Нет, споры о советском никуда не ушли, логика простой замены здесь не работает: о колбасе продолжают спорить все с тем же ожесточением. Однако аргументы и сторонников, и противников СССР изрядно поистрепались – все полемики о Сталине, Космосе, лагерях, победе в войне, наличии или отсутствии продуктов мы уже слышали миллионы раз. Стороны пока не устали биться друг с другом, но, кажется, сами себе надоели ровно настолько, чтобы любой разговор в стиле «какую страну развалили» и «пала империя зла» воспринимался окружающими как пространная и безобидная болтовня о погоде.

Советский миф очевидно нельзя воплотить в действительность. Возврата в СССР не будет хотя бы потому, что любое правительство с 1999-го – почти сплошь либералы. Министерства финансов, экономического развития, здравоохранения и образования укомплектованы людьми вполне гайдаровского склада ума, а силовики впрямую на финансовую политику влиять не могут.

Расходы на оборону выросли, но технически государство и с обороной действует не по-советски, иначе мы бы видели не умножение корпораций, госкорпораций, агентств и т.п., а создание единого суперведомства и строительство (или реанимацию) тысяч предприятий и городов закрытого типа.

Советский миф очень инерционен, с этой символикой можно играть десятилетиями, но на место этого мифа осторожно претендует другой – о том, как хорошо жилось до того, как большевики в пломбированных вагонах приехали брать власть.

3

Оба мифа объединяет важное свойство: они апеллируют к идеальному историческому времени, которое было нарушено благодаря влиянию извне. Просто одни упирают на «план Даллеса», а другие – на связи Ленина с германской разведкой, одни говорят о растлевающем влиянии США, другие – о заговоре Антанты. В общем, у нас был Рай, но его отобрали «и все пошло не так».

Тот факт, что раньше, до исторического перелома, «все шло так», ни сторонниками СССР, ни поклонниками Российской Империи не оспаривается. Это выглядит, конечно, очень по-детски, но мифы вообще – прямое следствие инфантильности ума, закономерный итог встраивания любых событий в уже готовую матрицу. Факт – это ведь просто факт, в какую систему координат ты его поместишь, там он и будет работать.

Но новый миф, дореволюционный, во всех отношениях удобней, чем старый, советский.

Во-первых, советская власть – это революция и гражданская война. Революция, которая плохо бьется с эпохой благоденствия образца 70-х, тем не менее, лежит в основе советского мифа, а нынешним теоретикам советского и простым обывателям революции не хочется. Дело это довольно хлопотное, благосостояние во времена революции – вещь иллюзорная, а о социальных гарантиях нечего и думать. Так что для установления Рая хорошо бы как-нибудь обойтись без голодного Петрограда 1918 года.

Я знаю довольно много поклонников советской власти. Но единицы из них готовы встать под ружье и в бою обрести счастье свое.

Романовым повезло больше: они садятся на трон после изгнания интервентов. Причем отнюдь не мифологических, а самых что ни на есть ляхов. И никакой революции, никакой гражданской войны, никакой борьбы с церковью и воинствующего атеизма. И 300 лет процветания, да. Народ-богоносец, РПЦ, сливающаяся с государством, выигранная Отечественная война (от которой остались не ужасы и жертвы, не споры о количестве убитых, не полемика о сепаратных переговорах с Гитлером, а поручик Ржевский и Пьер Безухов), рост промышленности, великая русская литература и, главное, аристократия – вот она, мифология эпохи Романовых.

4

Аристократия, причем не подпольная, советская, скрывающаяся за ширмой разговоров о равенстве, а настоящая, осознающая себя и ничего не стесняющаяся, – это и есть главный аргумент в пользу нового мифа.

Советский Союз 70-х – это риторическая апелляция к равенству, к разнообразию, которое вырастает из унификации, и уже совершенно не имеет значения, было это равенство или его не было. Важно, что оно стилистически безупречно и риторически вполне убедительно.

Однако за последние 15 лет споров о том, хорошо ли было жить в Советском Союзе или плохо, массовая пресса сделала важнейший шаг к легитимизации неравенства, к признанию за неравенством права на существование, и методы, которыми воспользовалась «желтая» пресса, трудно назвать неэффективными.

«Звезды», которые построили себе замки и стали вдруг рассказывать о своем славном родовом прошлом (уже не советском, а дореволюционном, местами – выдуманном от первой до последней буквы), сделали само понятие аристократии чем-то вполне естественным. Алла Пугачева, ведущаяся себя как недокнягиня, Стас Михайлов, празднующий свадьбу в парижском замке, Никита Михалков с его босоногим дворянством – все это выглядит очень смешно, но никто ведь сто лет уже не видел никаких настоящих дворян и с трудом представляет себе, что они такое.

Потомков Романовых иногда мельком показывают по телевизору, но они – чужие, доверия им нет. А Алла Борисовна – своя в доску, и, ишь ты, смотри-ка, какая барыня.

На смену мифу о равенстве приходит миф о возможности подняться повыше: разумеется, мало кто ассоциирует себя с крестьянами, пахавшими от зари до зари и помиравшими на клочке потом и кровью выбитой земли, но ведь и в случае с советским мифом никто из его распространителей, поющих о лагерях, не идентифицирует себя с брошенным в эти лагеря большевиками.

Если советский миф – это миф, где каждый не сидит в Воркуте или падает у стенки с простреленной головой, а сажает и расстреливает, то дореволюционный миф – это легенда о том, что каждый – если не князь или граф, то по меньшей мере купец, а уж никак не полунищий крестьянин.

Общество стало гораздо менее кровожадным: расстреливать и сажать хотят все меньше, а вот прикинуться князем – все больше.

5

Князей, впрочем, тоже не будет, чего уж там.

Зато будут длиннейшие утомительнейшие споры о том, достаточно ли было у Российской Империи зерна, прав ли был Петр Столыпин, хорошим ли министром был Витте, не стоит ли вернуться к поркам на конюшнях и в чем состояла великая правота Гришки Распутина.

Этот полемический кульбит лишь на первый взгляд кажется чем-то незначительным: мало ли о чем спорят взахлеб. Но именно из таких споров, из таких мифов, из всенародных обсуждений исторических несуразиц и несоответствий и рождается политика – сначала как стиль, а потом как метод принятия решений.

Вопрос о переименовании Волгограда в Царицын лет через пять станет главной темой дня, и ведь переименуют же.