Катастрофичность мышления, раздувающая любой риск до угрозы жизнеспособности, сама становится барьером – в том чтобы замечать возникающие риски, изучать их природу, причины возникновения, и угрозой – потому что мешает искать решения в неповторимых условиях сегодняшнего дня.
6 комментариевЕгор Холмогоров: Русский подлинный
Для меня БГ – это органическая часть моего культурного опыта, без коего я был бы так же нелеп, как грек, не знающий Гесиода. Для нас всех – одно из немногих подлинно русских, подлинно национальных явлений в современной культуре.
Мне кажется, что первый раз я узнал об «Аквариуме» из советского телевидения. Причем не из «Музыкального ринга», а из программы «Веселые ребята». Непонятно, как такое может быть, ведь передачка вышла, когда мне было 7 лет, и я точно ее не смотрел. Может быть, в годы ранней перестройки ее повторяли?
Не знаю, где там Пушкин, но он точно перерос Есенина, извините
Потом был фильм «Асса». Тут я уже точно знал, что есть такой Гребенщиков, что большинство песен, включая старика Козлодоева, – его. Одна беда. Они мне совершенно не нравились.
Потом я раздобыл пару пластинок «Аквариума», но и они, как назло, были плохие. Это были «Равноденствие» и «Радио Африка». Слушать на них было почти нечего.
Потом был легендарный забойный «Поезд в огне» с одним из лучших клипов, которые были созданы в этой стране за все время существования тут клипов.
Это было мощно. Прогрузно и мощно. Хотя такая реакция в очередной раз доказывает, что я натура не поэтическая, но политическая. Сегодня эта песня возвращается, приобретая новый националистический смысл.
Эта земля была нашей,
Пока мы не увязли в борьбе.
Она умрет, если будет ничьей.
Пора вернуть эту землю себе.
Вообще, отношения человека с музыкой напрямую связаны с отношением человека со звуковоспроизводящими устройствами. У меня не было магнитофона. Чуть ли не до 18 лет. Плеер появился немного раньше. Следовательно, мои возможности ограничивались в основном тем, что я мог послушать на пластинках, услышать по ТВ или радио.
Потом я пришел в 57-ю школу, и чуть ли не в первый день моих там занятий меня и одну новенькую девочку затащил в подсобку Чернозатонский, заведовавший тогда школьной радиосетью, и поставил нам «Аквариум». Для гумклассов 57-й, где, кажется, Володя Файер составил «Словарь языка Аквариума» – нормальная такая инициация. Я послушал, и мне понравилось. Из тех песен, что тогда звучали, помню только «Трактористов». Меня, правда, злило, что я знаю, кто такой Жан-Поль Сартр и даже кто такой Сантана, но дальнейшее «Веаипот» мне неизвестно, и я не мог распознать, что это. Однако и 57-я как-то не направила меня в сторону «Аквариума».
Но, вообще, в этот период Гребенщиков уже присутствовал вполне актуально в моей жизни, поскольку еще с 1987-го я постоянно слушал «Би-би-си», регулярно – Севу и его оборот, и периодически там появлялся Гребенщиков. То он представлял нуднейший английский альбом «Radio Silence», то давали отличную песню «Боже, храни полярников» – до сих пор у меня одну из самых любимых.
Боже, храни полярников – тех, кто остался цел,
Когда охрана вдоль берега, скучая, глядит в прицел.
Никто не знает, зачем они здесь, и никто не помнит их лиц,
Но во имя их женщины варят сталь и дети падают ниц.
Другую, одну из самых-самых любимых, я услышал на ТВ, когда смотрел презентацию дурацкого фильма «Красная роза – эмблема Ланкастеров, Белая роза – эмблема Йорков» (как-то так фильм назывался), там парень остается дома, и то на него нападает Друбич, то поет Гребенщиков. Так вот, с того концерта «Не стой на пути» – одна из самых-самых моих любимых. Она исчерпывающе выражает сущность философии консерватизма.
Прошлой ночью на площади
Инквизиторы кого-то жгли.
Пары танцевали при свете костра,
А потом чей-то голос скомандовал: «Пли!»
Типичное начало новой эры
Торжества прогрессивных идей.
Мы могли бы войти в историю;
Мы туда не пошли.
Потом был октябрь 1993-го, и Гребенщиков написал «Московскую Октябрьскую». Вы будете смеяться, но я только в 2009 году узнал, что это такая вариация речи Ахеджаковой. Меня совершенно загипнотизировал образ «А в небе бабы голые летят, на их грудях блестит французский крем, они снуют с бесстыдством крокодилов, гори-гори, мое паникадило, а то они склюют меня совсем». Я себе представлял летающих парфюмерных монстров типа Евгении Васильевой и считал, что вопль «Проснись-проснись, охрана!» относится именно к ним, а никак не к замученным голодным людям. Может быть, БГ сам вложил больше, чем осознал? Он ведь правда – пророк.
Вот где-то только в районе этого момента мне и пришла светло-зеленая кассета, где на одной стороне было «Электричество», а на другой – «Акустика». «Электричество» я больше одного раза прослушать не мог, это треш какой-то. А вот «Акустика» была феерическим впечатлением. Там еще были перепутаны дорожки почему-то и в результате вначале шла «Песня для нового быта», потом «Держаться корней» – в общем, это было потрясающее впечатление. Кстати, интересно, что «Держаться корней» я сразу понял в ультранационалистическом смысле.
Они говорят, что губы ее
Стали сегодня, как ртуть;
Что она ушла чересчур далеко,
Что ее уже не вернуть;
Но есть ли средь нас хотя бы один,
Кто мог бы пройти ее путь,
Или сказать, чем мы обязаны ей?..
Но чем дальше, тем будет быстрей;
Все помнят отцов, но зовут матерей;
И они говорят, что у них веселей –
В доме, в котором не гасят огней...
Но, чтобы стоять, я должен держаться корней.
По-моему, эти два куплета – первое пророческое же издание аутентичного Белого Дискурса, до всякого Галковского и Просвирнина.
И в то же самое примерно время, год 1994-й, наверное, до меня дошел и «Русский альбом». Надо понимать, что это был полный, абсолютный, стопроцентный экстаз. Я, правда, считаю, что «Никита Рязанский» – это такая тайная «Молитва русских» вместо неактуального «Боже, царя храни».
Смотри, Господи:
Крепость, и от крепости – страх,
И мы, дети, у Тебя в руках,
Научи нас видеть Тебя
За каждой бедой...
Прими, Господи, этот хлеб и вино,
Смотри, Господи, – вот мы уходим на дно;
Научи нас дышать под водой...
Почему это не включают на «Русских маршах», мне непонятно. Из этого альбома даже не могу сказать, чего люблю – всё люблю. Ну разве что к «Елизавете» равнодушен. А все остальное – одним этим альбомом БГ заслужил звание русского национального поэта на все времена. Не знаю, где там Пушкин, но он точно перерос Есенина, извините.
Дальше летом 1995-го Наташа Холмогорова заработала переводами первых 5 млн рублей. Тогда это было немного, но значительно больше, чем когда-либо мы держали в своей жизни. Себе она купила футболку с Куртом Кобейном и оптимистической надписью «I hate myself and want to die», а меня отвела в книжный магазин «Скарабей», где я купил, в частности, (или Наташа купила) книгу Ильи Смирнова «Время колокольчиков» – я до сих пор считаю, что это отличный смысловой анализ, а тогда эта книга была для меня целым откровением, и я ясно представил себе место Гребенщикова в культуре. У меня в голове после этого как-то все утряслось и соотнеслось. Все-таки я человек текстовой культуры.
Как-то одновременно, той же осенью, настало время «Навигатора». Как и «Снежный лев» – средний такой альбом. Забавный, но не более того. Но слушать это долгими поездками в метро от дома до школы, где я преподавал, и обратно было очень даже мило. А уж «Таможенный блюз», «Йогин» и «Древнерусская тоска» – так это вообще актуальная боевая публицистика. Думаю, вчера, в связи с чемоданом, ее не вспоминал только ленивый.
У Ярославны дело плохо, ей некогда рыдать,
Она в конторе с полседьмого, у ней брифинг ровно в пять,
А все бояре на «Тойотах» издают PlayBoy и Vogue,
Продав леса и нефть на Запад, СС20 – на Восток.
А князь Владимир, чертыхаясь, рулит в море на доске,
Я гляжу на это дело в древнерусской тоске...
Потом я работал сторожем, а одна барышня дала мне послушать кассету, где были записаны «Ихтиология» и, кажется, «Дети декабря». «Ихтиология» меня вводила просто-таки в медитативное состояние.
Днем, пока все были в офисе, я читал какую-нибудь «Волшебную гору» со статьей Крылова или «Философию Гегеля» Ильина, а вечером, когда я оставался в здании один, я включал «Ихтиологию» и вышагивал по длинному коридору за панорамными окнами, где лежал снег и мела метель, и слушал «Ключи от моих дверей», «Рыбу» и особенно «Комнату, лишенную зеркал». Это до сих пор одна из внутренне системообразующих для меня песен.
Ведь я думал, все будет честно,
Шелковый шарф на шлем,
Но это битва при закрытых дверях,
Борьба жизни с черт знает чем.
А вот после этого я как-то надолго с гребенщиковской волны соскочил. Связано это, наверное, с тем, что в очередной раз произошла смена аппаратуры. Эпоха кассет закончилась, и началось время дисков. А вот на дисках БГ у меня как-то сразу не образовался. А потом шли не очень удачные альбомы, только «Некоторые так» была отличная песня, но мне показалось, что на такое количество шлака одной отличной песни мало. Кстати, у меня есть подруга, у которой был ник nekotoryetak – ее брак на сегодняшний день самый долгий среди всех моих знакомых. Такой вот забавный парадокс.
Страннее то, что я не оценил «Сестру Хаос» и «Песен рыбака», хотя сейчас песни оттуда из моих любимейших. Вообще, «позднего Гребенщикова» я внезапно оценил с очень большим опозданием. Я много лет с 2003-го слишком увлечен был «Мельницей», чтобы вообще замечать что-то еще, кроме разве что классного кинчевского альбома, того самого, 2003 года. А уже потом, году в 2010-м, я вдруг открыл для себя позднего Гребенщикова потоком. Это был полный снос крыши: «Трамонтана», «Пабло», «Человек из Кемерово», «Слишком много любви», «Морской конек», «Послезавтра» и даже «Мечи стаканы на стол». Я всё слушал это и в очередной раз убеждался, что он правда пророк. Это же правда круто...
Апостол Павел и апостол Фома
Спорили друг с другом –
Что такое тюрьма?
Один был снаружи, другой внутри;
Победила дружба,
Их обоих распяли,
Слишком много любви.
Случилось так, что наша совесть и честь
Была записана у нас на кассетах;
Кто-то принес новой музыки
И нам больше нечего было стирать.
Ниточка порвалась, никак не связать,
И ты кричишь, оттого что не умеешь сказать,
Бог у тебя отец, Родина – мать,
Приличная семья, с них нечего взять...
Еще в 2009 году я не попал на концерт БГ по какой-то благовидной причине и так до сих пор ни разу живого Гребенщикова не видел.
В 2011-м в своей статье «Предчувствие Орды» я цитировал БГ как доказательство того, что «Тайный Узбек» уже здесь не только физически, но и метафизически.
И даже если нам всем запереться в глухую тюрьму,
Сжечь самолеты, расформировать поезда,
Это вовсе не помешает ему
Перебраться из там-где-он-есть к нам сюда.
Предпоследним моим переживанием, связанным с БГ, было исполнение Синодальным хором песни «Сокол» (не уверен, кстати, что я слышал ее в оригинале) – это что-то из другого измерения.
Последним – недавно услышанный за столом пересказ очередной очень точной песни о духовных скрепах. Я ее как-то пропустил.
Духовные люди – особые люди.
Их сервируют в отдельной посуде.
У них другая длина волны,
И даже хвост у них с другой стороны.
Если прийти к ним с насущным вопросом,
Они могут выкурить тебя с папиросом.
Ежели ты не прелюбодей,
Лучше не трогай духовных людей.
Так оно всё и есть.
Для меня БГ – это органическая часть моего культурного опыта, культурного багажа, без коего я был бы так же нелеп, как грек, не знающий, к примеру, Гесиода.
Для нас всех Борис Гребенщиков* – это одно из немногих подлинно русских, подлинно национальных явлений в нашей современной культуре. Поясню двойное понятие русский и национальный. Русский – значит органически опирающийся на русскую этническую, культурную, фольклорную традицию, следующий основным этнопсихологическим паттернам русских.
Национальный – значит реализующий этническое начало в своем творчестве в формате национальном, то есть на высоком уровне, держащемся мирового культурного стандарта и претендующем на представительство в мировом сообществе культур. Вот у БГ, одного из немногих, органическое соединение и русскости, и национальности. И это при всем его культурном и даже религиозном плюрализме.
Спасибо Тебе, Господи, за то, что он есть!
Источник: Сто книг
* Признан(а) в РФ иностранным агентом