Эмилия Казумова: Одна семья

Я снимала комнату в трехкомнатной квартире, когда только переехала в Москву. Кроме меня в квартире жили дядя Юра лет 65, Алена (его дочь) и Саша (ее муж). С провинциальной откровенностью я с первого же дня лезла рассказывать им свои душещипательные истории из дагестанского прошлого. Дядя Юра иногда запивал их водкой, а Алена с Сашей молча забирали поднос с едой и уходили в свою комнату.

Как можно запрещать деду общаться с родным внуком, с которым он живет в одной квартире?

Я тогда не понимала, почему там, где находится отец, обязательно отсутствует дочь и зять. И наоборот. Я не понимала, как это – прийти домой и не съесть супчика, который приготовил дядя Юра? «Человек старался, а ты жаришь яичницу? Какое неуважение!» – думала я и наливала себе большую тарелку,  в то время как Алена с Сашей косились на меня выпученными глазами, но все так же молча.

Я все время хотела стать ближе этой семье – в конце концов, мы вместе живем! Однажды я встала рано утром и решила испечь пирог.  Это было воскресенье. Накануне я купила яйца, муку и сметану, а про сливочное масло забыла. Но это меня не особо расстроило: в холодильнике я обнаружила аж две пачки масла. Одинаковые пачки сливочного масла, которые лежали в разных углах холодильника. Я, конечно же, взяла одну из них и, согласно вычитанному в «Поваренной книге народов СССР» рецепту, приготовила пышный, высококалорийный, трогательный пирог.

Как выяснилось, взяв из холодильника сливочное масло, я сделала большую ошибку. Это стало понятно после того, как проснувшаяся Алена пришла на кухню и залезла в холодильник. Она вдруг резко бросилась в сторону комнаты дяди Юры и начала колотить в дверь. Испуганный дядя Юра вылез в пожелтевшей от времени пижаме с неоднозначным выражением лица.

– Ты зачем взял наше масло? – завопила Алена, и я, наконец, узнала, как звучит ее голос. – У тебя что, своего нет?!

Бедный дядя Юра, видели б вы его лицо! Он тщетно пытался вспомнить, когда и при каких обстоятельствах он слопал сливочное масло своей дочери. Дядя Юра оправдывался, Алена кричала все громче, что, мол, ему давно пора «зажмуриться» и на тот свет. Тут же выскочил Саша с голым торсом и добавил, что по старику плачут белые тапочки.

А мне было стыдно и страшно одновременно. Во-первых, если так кричат на отца, то меня сейчас просто пришлепнут чугунной сковородкой, во-вторых, если бы я знала, что здесь война за масло, я бы сбегала за ним (no problem!), в-третьих, испорчено воскресенье и кому теперь этот пирог нужен.

– Это я взяла масло. Я хотела приготовить вам пирог, – виновато бормотала я, прячась за дверь ванной комнаты, где уже надевала дутик, чтобы бежать восвояси. – Извините, ради Бога, я сейчас сбегаю и принесу масло.

Признание вины не всегда освобождает от ответственности: в тот день Алена и Саша попросили меня убираться из квартиры. Я еще пару лет попереживала, а потом все забылось. Но эту историю мне пришлось вспомнить на днях, когда я вышла гулять на детскую площадку. В одно время со мной там гуляла женщина примерно моего возраста. Наши дети ровесники, и нам всегда есть о чем поговорить. Однако на этот раз разговор был не совсем о детях.

Все началось с того, что к ее ребенку подбежал пожилой мужчина. Женщина изменилась в лице и сказала ему:

– Папа, вы же знаете, Андрей не разрешает вам общаться с Сережей!

Дедушка покорно отошел в сторону дома, а внук заплакал: «Дедуля! Дедуля!». Женщина начала рассказывать, что это отец ее мужа и как тяжело с ним живется. Как он скуп, вреден и отвратителен. Как за последние два года выпил им всю кровь. Что теперь они живут не как родственники, а как соседи. Что у каждого своя комната, свой телевизор, а холодильник хоть и один, но полочки у каждого свои. Что двери в комнатах все время закрытые, и одна часть семьи (если ее можно такой назвать) не заходит в комнату, которая принадлежит другим жильцам этой кровной коммуналки.

– Ну ладно бытовуха, а при чем тут ребенок? – спросила я.

– Мы заметили, что после того как ребенок поиграет с дедом, он становится неуправляемым. Поэтому муж запрещает своему отцу общаться с внуком.

В эту минуту у меня не то что волосы дыбом встали, я думала, у меня выпадут брови. Мне казалось, что за последние 10 лет я так заматерела, что меня мало чем удивишь. Но, похоже, предела нет. Я сказала, что их отношение к отцу отложится в подкорке ребенка, который вырастет и будет вести себя так же. Но девушка ответила, что я просто не знаю этого человека. «Там не все так просто», – сетовала она, утирая слезу.

Это не первый случай, когда мне жаловались на свою судьбу те, кто живут с родителями. И каждый раз я спрашиваю: «Какие проблемы? Снимите квартиру!». Но в ответ куча страхов: а вдруг мы потеряем работу, а вдруг нас выгонят, и (мой любимый пункт!) а вдруг нас вычеркнут из завещания/нам не достанется эта квартира.

Я общаюсь с людьми из разных городов нашей необъятной родины, но почему-то только в Москве я слышу подобные истории. Возможно, жизнь в мегаполисе ослабляет родственные узы, но есть какие-то вещи, которые я никогда не пойму и не приму. Да, молодым мужчинам и женщинам, живущим в браке под одной крышей с родителями, бывает нелегко. Потому что единственный человек, с которым тебе легко и просто ужиться, – это ты сам. Все остальные – это задачи, которые надо решать, даже если это твои родители. Хотя почему «даже если»? С родителями как раз сложнее всего жить – они всегда предъявляют завышенные требования, потому что считают, что дали нам жизнь, за которую несут ответственность аж до самой своей смерти. Ругаться, мириться, искать компромиссы и, возможно, их не находить – да. Но как можно запрещать деду общаться с родным внуком, с которым он живет в одной квартире? И уж тем более – как можно воевать за пачку сливочного масла с собственным отцом?