Михаил Бударагин: Фигура умолчания

В русской культуре полемики самым важным элементом дискуссии является фигура умолчания – какой-то известный обеим сторонам спора эпизод, одно упоминание которого отменяет предмет раздора. Самый показательный пример подобного умолчания – это, конечно, Варлам Шаламов: именно о нем, авторе «Колымских рассказов», всегда случайно забывают все критики СССР и все его апологеты, когда речь идет о лагерях. Спорят обычно о Солженицыне, который жил в Вермонте и в «Архипелаге ГУЛАГ» допустил какие-то ошибки. Их так приятно найти, а еще приятней – уличить нобелевского лауреата в обмане. У Шаламова маловато размаха для поиска исторических несоответствий, но дело даже не в этом: просто в его прозе нет места надежде. Сломать советскую систему можно, в этом-то сам Шаламов не сомневался, но человек – мал, жалок и слаб, куда ему деться из этих руин? От себя далеко не убежишь.

Проблема вузов, собственно, в том и состоит, что их по инерции считают учреждениями образования, а они таковыми давно уже не являются

Поэтому «Колымские рассказы», где у героев есть два пути: умереть или сломаться, – в спор о Советском Союзе не включены. На всякий случай. А вдруг, прозорливо думают полемисты, умереть или сломаться – это выбор человека и за пределами СССР, и тогда дискутировать стоит лишь о том, умереть все-таки или сломаться – а о таком не особенно-то и поговоришь.

В основном, конечно, человек выбирает сломаться, но тут уж кому что по душе. Юкио Мисима, например, умер, и так уж ли он ошибался?

Те же и конспекты

В случае с многострадальным нашим образованием фигура умолчания торчит из дискуссии, как сломанное ребро, и тот факт, что этого ребра как бы не существует, говорит почти обо всем. Периодически кто-то вскользь упоминает о том, что эта проблема действительно существует, но разговор быстро переводится на любую другую тему. Как бы чего не вышло.

И сторонники министерской эффективности, и ее противники ненароком забывают о том, из вузов выходят специалисты: об этом, собственно, пишут в дипломах. И единственным внятным критерием работы того или иного учреждения может служить только количество, извините, что я это говорю, выпускников, работающих по специальности. Точка.

Речь, конечно, идет не о настоящем, живом современном университете, а как раз о той сферической высшей школе в вакууме, о которой спорят противники невнятных министерских реформ со сторонниками решительных преобразований. Обе стороны оперируют неким условным институтом, где нужно что-то как-то наладить, чтобы все засияло. Так шестидесятники полагали, что где-то есть ленинское наследие, которое извратил товарищ Сталин, и вот стоит это наследие вернуть, как будет тут кукуруза колоситься от Алтая до Китая. Понадобился как раз Шаламов, чтобы доказать собственной жизнью, что никакого извращения просто не было и дело вообще не в этом.

Настоящее высшее образование, если подходить к делу не романтически, а с позиций простого, как учили нас классики, реализма, – это в основном отложенная социализация. И больше ничего. Кого там чему учат на оборудовании 1977 года, не имеет уже особенного значения: важно, что великовозрастные оболтусы не шляются по подъездам, не колются и занимаются ну хоть каким-то делом. Пишут конспекты, например – отсюда вообще берется любовь преподавателей к этому совершенно бесполезному занятию: конспект отнимает много времени и сил, не требуя при этом внятной работы ума (когда они были придуманы, напомню, у каждого студента не было Сети и ноутбука) – в общем, максимум усилий и никакого толку. То, что нужно.

Мы делаем вид, что вас учим, вы уж, будьте добры, сделайте вид, что учитесь.

Битва романтиков

И вот на эту сбалансированную систему, которая не нужна никому, кроме нее самой, наступают с двух сторон неистовые романтики. Первые – романтики высшего образования как самоценности (подумаешь, выпускает провинциальный вуз сто биологов в год, подумаешь, в своем Сарапуле они не найдут работы никогда – какие мелочи) – кричат о том, что высшее образование теряет позиции, что выпускники вузов все более и более дремучи. К слову, отметим, что выпускники советских вузов заряжали воду от Кашпировского и несли деньги в МММ, поэтому с дремучестью нужно быть поосторожней.

Вторые – романтики эффективности – вопиют о том, что у нас на месте вчерашних ПТУ выросли какие-то шарашкины конторы, где выдают дипломы не пойми кому. И хорошо бы всю эту малину прикрыть, а заодно и разобраться, чему учат в классических вузах. Начинают разбираться, но вузы-то вообще не про обучение, а про социализацию, как и средняя школа, и предъявлять им какие-то претензии – это как критиковать паровоз, который не летает. Да, не летает, да, может, уже и по рельсам не ездит, но в вагоне можно погреться. Тоже польза.

На самом же деле максимально разумным шагом будет просто перевести вузы из ведомства Министерства образования в подчинение Министерству, скажем, культуры – ведь речь уже идет не об образовании как таковом, а о проведении досуга. При этом студенты учатся – это правда, но ведь и шахматисты-любители тоже учатся, что ж с того. Как будто наличие расписания на стене может что-то значить.

Проблема вузов, собственно, в том и состоит, что их по инерции считают учреждениями образования, а они таковыми давно уже не являются. Теперь мы сталкиваемся со специально организованными местами проведения молодежного досуга – неужели это хоть для кого-то является какой-то тайной?

И – осторожно предположу – может быть, любой разговор о высшем образовании стоит начинать с того, что, в принципе, вузы должны готовить специалистов, мы знаем это в теории, а у нас, конечно, не готовят, и если какой-нибудь замечательный экономист все-таки работает по профилю – это только его личные качества, везение, звезды так сложились, прекрасный умный человек, но мы понимаем, что исключение, и поэтому давайте исходить из того, что есть у вуза много других не слишком плохих черт: интересно читающие лекции преподаватели, неплохие котлеты в столовой, можно заселиться в общежитие – разве же это плохо?

Зачем же это все разгонять? Да незачем. Зачем же биться головой о кафельный пол с криками «образование умерло, все пропало, шеф»? Тоже незачем.

Такая жизнь, господа романтики.