Владимир Мамонтов: Про зыбучие пески

Что это такое, если вчера? «Я считаю, это предательство. А как вы считаете, товарищ Жюков?»

«Я думаю, вы правы, но... Я промолчу, товарищ Сталин». «Отчего же?» «Я, конечно, маршал Победы и всё такое, но и меня не миновало «трофейное дело». Оно, конечно, не случайно вспухло: задвигали вы меня, Абакумова натравливали... Все так. Но ведь волок же я из Германии в личное пользование добро восемью вагонами? Волок. Допустил отступление от линии? Допустил. Подпортил... Как это теперь говорят? Имидж. И вы правильное замечание сделали. Стальное такое замечание: у нас, сказали, не 37-й год, а 46-й. А то бы...»

Одно ясно без всяких допущений: вконец обуржуазились (и это самое мягкое слово) те, кто принимают всякие важные решения

Разговор этот, конечно литературная вольность и допущение. А трактовать эту известную послевоенную историю можно по-всякому: ну, например, ничто человеческое никому не чуждо... Но есть обстоятельства, которые с огорчительной точностью, без всяких допущений, заставляют признавать: измельчали люди, которые принимают парады. Ну хотя бы потому, что оплошавший Жуков тащил не из разоренной России, а из поверженной, богатой и жирной фашистской Германии. А тут...

Хотя... Я же сам везде пишу и рассказываю, что человека надо видеть таким, каков есть. Со всеми за и против. Жуков дивизиями посылал людей на смерть. Война была. Сегодня же нет войны, на смерть никто не посылает. Просто в рамках военной реформы (которая, если почитать некоторых экспертов, в целом удалась, гусары, молчать) заказывают военную форму отечественному модельеру за пять вагонов долларов. Потом самолично перекраивают, чтобы подешевле обошлась в массовом производстве. Меняют подкладки и воротники. Погибнет от этого солдатик? Ни боже мой! Так, простуда, максимум воспаление легких. Они же не Жуков, чтобы на смерть-то посылать. Не 41-й.

Нет, ну а вообще заказывать военную форму модным домам – это как? А черт его знает – как. Пески. С одной стороны, Хьюго Босс шил эсэсовцам. Форма красивая. Штирлицу шла. С другой – причем тут от кутюр? Тут научно-исследовательский институт должен работать, чтобы солдат был весь в гортексе, как чиновник, когда на рыбалку едет: туда не продувает, оттуда пропускает, чтоб легкая и прочная, ноги в тепле, голова в холоде, пуля дура – штык молодец. Это чего в головах людей творится, когда они идут к Юдашкину (хоть он и служил в армии) заказывать форму? Балдесарини на страже родины. На границе тучи ходят в Гуччи.

Нет, поначалу заказчик сопротивлялся, говорил: «Может, не надо, это ж армия, не афтерпати». А советник ему и говорит: «Ну, котик, сколько можно быть совками? Пусть у нас будет красивый солдатик! Такой... Red Army of Lovers». Что поделать? Вздохнешь – и пошлешь гонцов к Юдашкину.

Понятно, что диалог этот – опять-таки литературное допущение. Но одно ясно без всяких допущений: вконец обуржуазились (и это самое мягкое слово) те, кто принимают всякие важные решения. Потеряли ориентиры. У них, видать, тоже кругом болото и зыбучие пески. Потому как с одной стороны выезжать к народу на черном «бумере» и констатировать, что Москва с Питером – не Россия, это смело. А с другой стороны... Народ кругом тоже не на «жигулях» – разве что там, за МКАДом. И возмущение пьяными уродами за рулем – абсолютно понятное и правильное. А «бумер»... Чего тут стесняться? Ну, не можем сделать нормальную машину – так давайте у немцев купим. Не 66-й. Не можем сами нормальный авианосец – купим у французов. Мы же теперь знаем, у кого что есть хорошее. Часы – у швейцарцев. Вино – у итальянцев. Картины правильные – в Третьяковке. Брюлики – в Шопаре. Футболисты – в Бразилии. Попес – у Лопес. А денег у нас – прорва, как скважинной жидкости, в 13 комнатах не уместишь. Следователи в три смены на машинках считают.

«Что вы скажете на это, товарищ Берия?» «А я что, Коба? Некогда мне, уговариваю Королева съездить в Германию, в Пенемюнде, забрать ракету и всё, что американцы не скомуниздили. Он ни в какую: не могу, противно, я сам, моя ракета лучше. Я говорю: конечно, сам! Конечно, лучше. Но мы, товарищ Королев, положили двадцать миллионов человек, чтобы вы могли съездить и кое-что перенять. Посмотреть одним глазком. Просто глянуть – вдруг что-то полезное? Вам ведь еще Гагарина запускать. Курчатов тоже сам – но нет-нет, а смотрит в чертежи Розенбергов. И у него сразу быстрее идет дело! Зря что ли погибли Розенберги? Зря что ли погибли миллионы? Вздохнул упрямец, задумался. Поехал». «Хорошо».

Да, да, допущение, допущение. Но без всяких допущений ясно, что гордецы и упрямцы перевелись. Или почти перевелись. А деньги (наверное, деньги, что же еще) законопатили нам какой-то важный уголок мозга, который отвечал за прямохождение. Заклинило нам какой-то важный гирокомпас. (Нам, я не оговорился, не только пойманным за руку чиновникам – кроме шуток хорошо, что не 37-й, пошла бы страна сплошным серым этапом, статья найдется, был бы человек, хоть за взятку гаишнику). Иначе как купишь «Мистраль»? Повесишь дома картины из музея? Как допустишь, что обвиняемая в миллионных хищениях женщина находится под домашним арестом, а танцевавшие в храме – в СИЗО? Кто из них более матери-родине опасен?

Болото. Зыбучий песок.