Михаил Соломатин: Без права на секс

Стросс-Кан, вероятно, попытается объяснить, что хотел снять стресс, а снял трусы, но есть ощущение, что ему теперь придется радикально менять привычки и стиль жизни. Четырьмя годами раньше на женщинах погорел президент Всемирного банка Пол Вулфовиц, а теперь нового руководителя придется искать Международному валютному фонду. Считается, что на Западе с первых лиц спрашивают так же строго, как со всех прочих. Если бы! Примеры Билла Клинтона, Берлускони, губернатора штата Нью-Йорк Элиота Спитцера, мэра Детройта Квами Килпатрика, не говоря уже о несчастном Моше Кацаве, доказывают – если и есть в демократических странах безопасный секс, то он доступен лишь простым гражданам.

Да, мы ненавидим чиновников, но чиновника, не способного прогнуть под себя жизнь, не умеющего подчинять своей силе серую массу, и вовсе презираем

У нас идут во власть, чтобы властвовать. Даже у владельца двух-трех сигаретных киосков появляется  во взгляде чувство превосходства, а например, водитель министра уже может расчищать себе дорогу угрозами «выстрелить в голову». Это нормально. А когда посмотришь на «Ягуары» и «Майбахи» борцов с чиновничьими «мигалками», на стройные ряды внедорожников на московских тротуарах, понимаешь, почему это нормально.

На Западе ситуация противоположная, парадоксальная для нас: влиятельному человеку позволено меньше, чем невлиятельному. Эта модель настолько чужда нам, настолько переворачивает (я бы даже сказал – извращает) наши представления о мироздании, что мы ее воспринимаем только в сильно адаптированном виде. На наш взгляд, хитрый Запад просто открыл способ, как прижучивать своих «крутых». Нам бы так! Казалось бы, для достижения политического идеала остается только сломить сопротивление тех, кто наверху. И никто не хочет задумываться, что наверху всегда будет выстраиваться только та модель отношений, которая наиболее прочно укоренена в общественном сознании: то есть все та же строго иерархическая структура. Другой и взяться неоткуда.

В этой иерархической структуре тот, кто внизу, не может спокойно относиться к тому, кто забрался выше него. Считая, что власть – это большая кормушка, он не способен представить каких-то обязанностей и прав у служителя власти. Обязанность одна – удержаться, а правами может пользоваться только сильный, то есть тот, кого еще не спихнули вниз. Среди «простых граждан» никто не сомневается в том, что чиновник ворует, потому что чем еще, скажите на милость, можно заниматься, дорвавшись до власти?

В России пока не прижилось представление о гражданских ролях членов общества. Чиновник, банкир или известный режиссер – это просто альфа-самец, отличающийся большей силой, а никак не ответственностью перед обществом. В этом совсем не сложно убедиться, вспомнив реакцию свою и окружающих на новости о Стросс-Кане. Даже думая о том, как бы половчее применить к российским реалиям западный опыт контроля за чиновниками, средний российский читатель не может не испытывать хотя бы легкого чувства превосходства над незадачливым главой МВФ. Да, мы ненавидим чиновников, но чиновника, не способного прогнуть под себя жизнь, не умеющего подчинять своей силе серую массу, и вовсе презираем. Именно эта штука, а не что-то другое, и лежит в основе того бесправия, о котором у нас так любят поговорить те, кто еще не пробился наверх.

Мечтая о складывании демократических механизмов, мы редко учитываем, что всякий механизм, в отличие, например, от ковра-самолета, требует каких-то навыков по своему обслуживанию. Современная демократия, как бы нам того ни хотелось, вовсе не предполагает возможности схватить зарвавшегося чиновника за филейные части, она предполагает, что тебя самого могут схватить точно так же. Причем схватить будет тем проще, чем выше заберешься. Тут бы и сказать, что именно к такому пониманию надо стремиться, но боюсь, если наш обыватель это осознает, коридоры министерств и законодательных собраний опустеют, а Академию государственной службы придется закрыть.