Кирилл Бенедиктов: Клятва Гиппопотама

«Идите к окулисту, он сегодня работает до семи».

Когда-то этот анекдот казался мне забавным.

Теперь не кажется.

Смерть у ворот

Создается впечатление, что источник, сообщивший журналистам «сенсационную» новость, хотел просто «отмазать» коллег

Секретарь бюро свердловского регионального отделения партии «Справедливая Россия» Максим Головизнин умер от сердечного приступа у ворот НИИ хирургии им. Вишневского.

Сегодня существуют три версии этой истории. Одна известна со слов друзей Головизнина,  вторая озвучена руководством НИИ им. Вишневского, третья исходит от некоего неназванного «источника в медицинских кругах».

Версия друзей (Константина Комиссовского и Алексея Белоусова): Максиму Головизнину стало плохо в машине, застрявшей в пробке на улице Люсиновской. Он вышел из машины подышать воздухом и вдруг упал. Друзья, зная, что рядом – буквально в 200 метрах – находится НИИ хирургии им. Вишневского, решили доставить эсера туда. Машина развернулась и по встречной полосе поехала к институту.

 «Нам понадобилось меньше минуты, чтобы доехать до ворот, за которыми приемный покой, – вспоминает Комиссовский. – Еще подумал – надо же, проперло, даже не придется вызывать скорую, которая реально не доберется до нас по односторонке запруженной. И одна мысль успокаивает: здесь Евкурова по кускам собрали после теракта. Лучшие врачи России! Трогаю Макса – теплый...»

Но на территорию института машину не пропустила охрана. То, что в машине находился человек, потерявший сознание и явно нуждавшийся в медицинской помощи, охранников не впечатлило. Вот если бы его привезли на скорой, другое дело.

Понимая, что скорая наверняка завязнет в пробках, друзья Головизнина уговорили охрану связаться с руководством института, но скорую все же вызвали (звонок зафиксирован в 16.36). Через несколько минут охранник развел руками: руководство запретило ему пропускать на территорию института посторонних.

Комиссовский и Белоусов попытались прорваться в приемный покой, чтобы взять каталку, но их силой выставили за ворота четыре охранника. У ворот тем временем собралась толпа.  С территории института выезжали машины сотрудников (был конец рабочего дня), люди стучали им в окна, просили врачей: «Помогите, человек умирает!»

Ни один не остановился и не вышел из машины.

Тогда Комиссовский и Белоусов перекрыли своим автомобилем выезд с территории НИИ. Это возымело некоторое действие: не успевшие выехать сотрудники начали возмущенно сигналить, охрана спешно стала открывать другие ворота и выпускать машины через него.

В это время к институту подъехал наряд ППС – уличная веб-камера зафиксировала проезд машины с Головизниным по «встречке». Полицейские довольно быстро разобрались, в чем дело, один из них прошел в НИИ и вышел оттуда с врачом... приковав его к себе наручниками. «Выводит и говорит: делай реанимацию!» – вспоминает Комиссовский.

Реанимацию, однако, было делать поздно. Головизнин был уже мертв.

В 16.51 к воротам подъехала машина скорой помощи. Ее врачи подтвердили смерть эсера. С того момента когда Головизнина привезли к воротам института, прошло 15 минут.

Версия руководства Института им. Вишневского изложена на сайте НИИ и подписана его директором В. А. Кубышкиным.

«14 апреля в 16.50 к воротам института подъехала легковая машина, пассажиры которой требовали оказать медицинскую помощь одному из пассажиров (зафиксировано в прошитом журнале охраны). Согласно существующему положению, включая предписание прокурора от 24.03.2011, несанкционированный пропуск в институт запрещен, и сотрудники охраны вызвали дежурного хирурга. Но выходивший в это время с работы врач (канд. мед. наук Блатун Л. А.) осмотрел человека и констатировал смерть (отсутствие сердцебиения, широкие и не реагирующие на свет зрачки). Друзья пострадавшего вынесли его тело (на одеяле!) из машины на тротуар.

Со слов сопровождавших его лиц, М. Головизнин почувствовал недомогание, вышел из машины и упал на асфальт без сознания вдали от института за несколько десятков минут до приезда в институт. (Выделено мной – К. Б.)

Через две–три минуты после обращения прибыл вызванный сотрудниками охраны дежурный хирург, который также констатировал смерть. Параллельно вызваны скорая помощь (также подтверждена смерть) и милиция. Труп отправлен в судебно-медицинский морг».

Кроме неправильно указанного времени в этой версии бросается в глаза явное искажение информации сопровождавших Головизнина лиц: «вдали от института», «за несколько десятков минут до приезда в институт». 200 метров – это не вдали, а «меньше минуты» по «встречке» – это не «несколько десятков минут». Даже если все остальное в этой версии – правда (допустим), то столь вольное обращение с показаниями Белоусова и Комиссовского настораживает. Как говаривал папаша Мюллер, «маленькая ложь рождает большое недоверие, Штирлиц».

Третья версия озвучена в четверг неким «источником в медицинских кругах», или «представителем судебно-медицинской экспертизы» (фамилия его не называется). Согласно источнику, смерть Головизнина произошла то ли за два, то ли за четыре часа до того, как тело эсера привезли к воротам НИИ им. Вишневского.

То есть, если верить источнику, Белоусов и Комиссовский четыре часа возили мертвое тело товарища по Москве.

Нет, конечно, все может быть. Хотя в три часа дня Головизин был в Госдуме на Охотном ряду, пил чай с депутатом Госдумы Бурковым. «Получается, что товарищ Бурков пил чай с трупом, как бы это ужасно ни звучало», – с грустной иронией замечает Комиссовский. А позже друзья отвезли Головизнина в оружейный магазин неподалеку от Красной площади, где стоят камеры видеонаблюдения. Достаточно посмотреть записи этих камер, чтобы понять, ошибается ли судмедэкспертиза.

И опять же – кто сказал, что судмедэкспертиза обязательно ошибается? Ведь судмедэксперт осмотрел тело не сразу, а в 19.40 вечера. Отнимем от 19.40 три часа («между двумя и четырьмя часами») – получится как раз приблизительно то время, когда Головизнин лежал, умирая, у закрытых ворот медицинского учреждения, где ему могли, но не захотели спасти жизнь.

Тут ведь все дело в том, как трактовать данные судмедэкспертизы. Создается впечатление, что источник, сообщивший журналистам «сенсационную» новость, хотел просто «отмазать» коллег из НИИ им. Вишневского.

Потому что они, как ни крути, поступили очень дурно.

Со слов лидера «Справедливой России» Николая Левичева, руководство даже поблагодарило охранника за то, что он не пропустил машину с Головизниным за ворота института.

Потому что в итоге Головизнин умер все-таки не на территории Института им. Вишневского, а в нескольких метрах от нее.

Наболело

Я не знаю, что мы можем сделать, чтобы гиппопотамов в белых халатах стало меньше в наших больницах

Вот представьте. Человеку на улице становится плохо. Он падает. Собирается толпа. В толпе по счастливой случайности оказывается врач или человек с медицинским образованием (фельдшер, медсестра). И этот человек кричит: пропустите меня, я врач! Расталкивает толпу, опускается перед упавшим на колени и оказывает ему первую медицинскую помощь.

Давно вы видели такую картину?

В жизни я лично последний раз наблюдал такое в конце 80-х годов. Хотя в книгах и фильмах подобные сцены встречаются часто.

Мы стали отвратительно равнодушны. Если на улице вдруг упадет человек, девять из десяти пройдут мимо, брезгливо подумав: «Пьяный! Наркоман!»

Но тут ситуация была иная. Было медицинское учреждение, специально созданное для того, чтобы спасать жизни людей. Были десятки дипломированных специалистов.

И были инструкции, запрещавшие клиникам, подобным НИИ им. Вишневского, принимать экстренных пациентов. Особенно таких, с улицы. Инструкции эти, видимо, постоянно обновляются. Не случайно директор НИИ ссылается на предписание прокурора, датированное 24 марта.

Инструкции оказываются сильнее и весомее Клятвы Гиппократа, которую дают все выпускники медицинских вузов. А также приоритетнее Клятвы российского врача, в которой, между прочим, говорится: «Клянусь безотлагательно оказывать неотложную медицинскую помощь любому, кто в ней нуждается».

Самое, пожалуй, противное в этой истории то, что медицинская корпорация в лице руководства НИИ им. Вишневского, Минздрава, не названного по имени представителя судмедэкспертизы не испытывает ни малейших угрызений совести за свое и своих коллег поведение. Главное для нее, корпорации, защитить честь мундира. Плевать, что из-за равнодушия и слепого следования шизоидным инструкциям погиб человек.

Вспомним недавнюю истерическую реакцию Минздрава на выступление известного детского хирурга, директора Московского НИИ неотложной детской хирургии и травматологии и члена Общественной палаты Леонида Рошаля на Всероссийском форуме медицинских работников. Рошаль раскритиковал Минздравсоцразвития, обвинив его в коррупции и некомпетентности. В ответ ведомство изрыгнуло «коллективную жалобу» на имя премьер-министра. Стилистика жалобы живо напоминает речи Саввы Игнатьевича из бессмертных «Покровских ворот», а заканчивается униженно-верноподданным: «Уважаемый Владимир Владимирович! Вы извините нас, пожалуйста, за то, что мы отрываем у вас время, но, наверное, наболело. Сколько же можно до такой степени публично очернять федеральный орган исполнительной власти?»

После такой жалобы-доноса уже не кажется невероятным сообщение депутата Госдумы от «Справедливой России» о том, что жене покойного Головизнина кто-то угрожал по телефону, обещая, что «если она даст какие-либо порочащие показания, то никто и никогда в этой стране не сможет оказать ей и ее семье врачебной помощи».

Что же у нас в сухом остатке? Уголовное дело, возбужденное по факту смерти Максима Головизнина по признакам преступлений, предусмотренных статьями 124 и 125 УК РФ («Неоказание помощи больному» и «Оставление в опасности») Следственным комитетом Российской Федерации.

Есть надежда, что следствие установит все-таки истинную картину гибели Головизнина (тем более что «Справедливая Россия» намерена держать это дело под своим общественным контролем). Есть надежда, что виновные будут наказаны.

Но изменит ли это ситуацию в целом?

Смерть Головизнина стала резонансной главным образом потому, что он был человеком непростым – делегат съезда парламентской партии, политик пусть не федерального, но регионального уровня. А сколько людей – простых, не интересных СМИ, не имеющих влиятельных друзей – умирают ежегодно по всей стране от того, что им не была оказана вовремя медицинская помощь?

В ноябре прошлого года в Новосибирском академгородке умер восьмимесячный Максим Макаров. Рано утром 10 ноября он впал в кому. Мать вызвала скорую помощь, но соседние больницы отказывались принимать ребенка, так как он был приписан к другому медицинскому учреждению. Дорога в нужный госпиталь заняла бы несколько часов, а по пути у мальчика пропало дыхание. Врачам удалось реанимировать его, и лишь после этого одна из соседних больниц приняла ребенка. Там он и умер, не приходя в сознание. Маленького Максима погубили те несколько часов, в течение которых его футболили от больницы к больнице.

3 апреля 2010 года в селе Селекционное на Алтае от сердечного приступа умер 44-летний мужчина. Его жена вызвала скорую помощь, но врачи так и не приехали – согласно постановлению администрации, оказание скорой медицинской помощи  было предусмотрено только для жителей двух сельсоветов из восьми. Для остальных сел не были заключены договора на оказание услуг по предоставлению медицинской помощи. В Селекционном у местной амбулатории есть своя машина скорой помощи, но по экстренным вызовам она не выезжает.

В мае 2009 года житель города Карабаша почувствовал сильную головную боль и вызвал по телефону скорую помощь. Фельдшер скорой помощи оказала первую медицинскую помощь больному, но госпитализировать его отказалась за отсутствием показаний. Через три часа мужчина почувствовал себя хуже, его супруга пыталась вновь вызвать медицинских работников по телефону, но они так и не прибыли к больному.

Ночью мужчина был доставлен в Карабашскую городскую больницу сменившимся фельдшером скорой помощи в бессознательном состоянии. На следующий день он скончался от отека головного мозга.

Эти три случая я обнаружил в Интернете, потратив на поиск пять минут. Полагаю, что, затратив несколько дней и подняв соответствующие архивы, можно составить гораздо более полную картину. И картина эта будет безрадостной.

Врачи, виновные в гибели Головизнина, Макарова, жителей Селекционного и Карабаша, давали клятву Гиппократа. Но трудно отделаться от впечатления, что они давали какую-то другую клятву. Например, клятву Гиппопотама – одетого в непробиваемую броню, равнодушного, а порой и весьма агрессивного животного.

Броней этих гиппопотамов от медицины служат бесчисленные инструкции, подзаконные акты, неисчислимые бумаги, которые даже у лучших врачей отнимают массу рабочего времени – времени, которое могло быть (и должно быть) потрачено на лечение больных.

Только для хороших врачей эти бумаги – неизбежное зло, а для гиппопотамов в белых халатах – отличное средство для защиты от надоедливых пациентов.

Что мы можем сделать

Медицинская корпорация в лице руководства НИИ им. Вишневского, Минздрава, не названного по имени представителя судмедэкспертизы не испытывает ни малейших угрызений совести за свое и своих коллег поведение

Я не знаю, что еще можно написать о деле Максима Головизнина.

Поэтому напишу еще вот о чем.

Почти на каждую публикацию, посвященную тому или иному уродливому явлению нашей жизни, я получаю несколько комментариев типа: «А что мы можем сделать?»

Я не знаю, что мы можем сделать, чтобы гиппопотамов в белых халатах стало меньше в наших больницах. Но я знаю, что каждый из нас способен принести вполне ощутимую, реальную пользу тем, кому постоянно требуется помощь.

Речь идет о больных, которым требуется кровь.

Таких больных много. В одной Москве их десятки тысяч.

Некоторые больные нуждаются в переливании крови регулярно. Это, например, больные, страдающие злокачественными заболеваниями крови. Процедуры лечения таких больных длительные, крови им нужно много, и главное – требуются постоянные переливания. Конечно, многим кровь дают родственники, но поскольку существуют ограничения на донорство (не чаще чем раз в 60 дней), то этой крови, как правило, не хватает.

А добровольное донорство, как это ни печально, перестало быть массовым явлением.

К тому же во всех центрах сдачи крови существует так называемый мертвый сезон – лето. Летом уходят на каникулы студенты и курсанты военных училищ – главный донорский контингент. А больным, которые проходят многомесячные курсы лечения – химиотерапии, например, – кровь нужна постоянно. В том числе и летом.

В общем, я это к тому, что каждый из нас может пойти и сдать кровь. Немного – около 450 грамм. И кому-нибудь эта кровь спасет жизнь или, по крайней мере, облегчит страдания.

Разумеется, каждый может сам найти место, где ему удобнее сдать кровь. Я укажу здесь только один адрес – я точно знаю, что в этом медицинском учреждении лечатся больные, которые действительно очень нуждаются в постоянных переливаниях крови.

Это Гематологический центр Российской академии медицинских наук.

В этом центре ежегодно спасают жизнь сотням больных, страдающих недугами, еще пару десятилетий назад считавшимися неизлечимыми. При центре работает специальное отделение переливание крови. За сданную кровь там, кстати, платят деньги, но это, конечно, не главное.

Главное – что если кто-нибудь из прочитавших эту колонку пойдет и сдаст кровь – пусть даже один раз – это будет маленький, но очень важный вклад в наше общее дело. Дело, которое можно определить как «изменение жизни к лучшему».