Наталья Радулова: Не расставайтесь

«Может, дашь себе еще годик и хорошенько поработаешь все  это время над вашими отношениями? – говорю я. – Сделай первый шаг, не бойся быть отвергнутой. Вы не должны расставаться, вы же любили друг друга. Что вы творите?»

Как сели, а! Знает же она мою жопу, а! Тридцать лет вместе, конечно, как не знать! Зна-а-ааает!

Я догадываюсь, какие обиды нанес муж Кате за все эти годы и какие нанесла ему она. Им сейчас не то что работать над отношениями, им в одной комнате находиться трудно. При мне в ответ на какое-то безобидное замечание вроде: «Выключи свет в ванной», – супруг бросился к Катерине, схватил ее за голову двумя руками и заорал ей прямо в ухо: «А это не твое собачье дело! Ясно тебе, тетка?» Он выглядел полным безумцем, и я со своим: «Попробуй преодолеть его отчуждение, прости его и проси прощения сама», – тоже казалась полной дурой. Тут не отчуждение преодолевать, а санитаров впору вызывать.

Но почему-то мне так грустно видеть, что брак рушится. И когда Катя роется в аптечке в поисках валерьянки, причитая: «Боже, боже, когда же я разъедусь с этим психом?» – я пытаюсь вставить совет, который она не слышит: «Верни его...  Да, ты не веришь, что ситуация может измениться. Но протяни ему руку помощи, завоюй его заново, отстаивай ваш брак. Попробуй, ты ведь даже не пробовала, у вас все рушилось постепенно, само собой».

Может быть, мне грустно оттого, что я была свидетельницей на их свадьбе? Тогда они казались не только влюбленными, но и лучшими друзьями. Они делились переживаниями, подбадривали друг друга, хвалили. Она восхищалась: «Ого, какой ты умный. Сразу понял, как эта микроволновка работает», – а он, светясь от гордости, зачитывал гостям ее журналистские заметки «про культуру». Где это все? Почему эти двое так далеко теперь друг от друга, что им приходится кричать, чтобы быть услышанным: «Не твое собачье дело»?

«Не разводись», – говорю я и Катиному мужу, когда он подвозит меня до метро. Словно ожидая этих слов, он снова орет, стуча кулаками по рулю: «Но сколько можно, скажи мне, сколько можно терпеть? Ей не нравится, что я много работаю, что я постоянно в командировках. А как мне быть дома, если она каждый раз собирает мои вещи – на выход, мол? Приезжаю из очередной командировки, а чемоданы уже в прихожей стоят – эта ненормальная опять себя накрутила, опять меня выгоняет».

Оба не хотят разводиться, но не видят других выходов (фото: al7alem.com)

Я знаю, что чувствует «ненормальная» во время этих командировок. Она, конечно, видит и понимает, что они с мужем отдаляются. Поэтому в моменты совсем уж невыносимого отчаяния она и звонила ему, пыталась выплакать в трубку все свои обиды. Хотела сказать: «Милый, что же происходит с нами? Ты поставил меня на двадцатое место после своей работы, своих коллег, приятелей, футбола. А я хочу быть главным человеком в твоей жизни и хочу, чтобы ты тоже был главным в моей. Мне одиноко, мне тяжело. Когда у тебя выдается свободный час, ты предпочитаешь смотреть спортивный канал, в твоей шкале приоритетов я опускаюсь все ниже и ниже. И самое обидное, что я начинаю чувствовать себя брюзгой, пилой, когда говорю об этом снова и снова. У нас все разваливается, но я не знаю, что делать. А ты знаешь?»

Она хотела говорить об этом, но муж, видимо, слышал подобные речи уже раз сто и воспринимал их как прямой наезд, поэтому раздраженно бросал трубку, заявив на прощание: «Хватит себе выдумывать черт знает что, Катерина» или «Сколько можно меня отвлекать, я на совещании!», или «Слушай, иди жалуйся своей мамочке на то, какой я козел, и выпей свою любимую валерьянку, а меня избавь от своих нотаций». После такого Катька лезла на стены, писала СМС: «Ненавижу тебя, сволочь!» – и начинала собирать его вещи: «Все, на этот раз все точно кончено!»

Потом они кое-как мирились, полные презрения друг к другу, – наверное, лишь потому, что расставаться окончательно было еще больнее, чем ругаться. Израненные, измученные, они продолжали жить вместе, и достаточно было кому-то одному не так повернуться, не так вздохнуть, как другой тут же начинал кричать от боли: «Ты давно не любишь меня! Я больше так не могу! Уматывай отсюда!»

И вот, видимо, они вышли на финишную прямую. Развод. Решено. «Может, не надо?» – говорю я вслух то, о чем, конечно же, думает каждый из них. Однажды я видела, как маленький мальчик на улице хватал за ноги ссорящихся родителей: «Не надо! Не надо!» – пытался их соединить, притянуть друг к другу. Так и я сейчас путаюсь у них под ногами, свидетельница брака, наверное, единственная сейчас, кто чувствует хоть какую-то ответственность за этот несчастный брак.

«Помнишь историю про джинсы?» – говорю я Катиному мужу, и он начинает грустно улыбаться. Его родители развелись после тридцати лет брака. Развелись, как они сами говорят, «удачно» – у мамы появился кавалер, папа нашел себе приличную женщину, хотя  у всех и были подозрения, что эти двое продолжают любить друг друга.И вот однажды мама привезла сыну из Америки джинсы. Они оказались на размер больше, чем надо, и он отдал их отцу: «Знаешь, вот мама сама постеснялась, передала через меня». Тот немедленно натянул джинсы на себя и стал вертеться перед зеркалом: «Как сели, а! Знает же она мою жопу, а! Тридцать лет вместе, конечно, как не знать! Зна-а-ааает!» Он раз сто повторил это за вечер, и эта восторженная фраза почему-то так печально звучала. «Может, зря мы расстались?» – слышалось в каждом торжествующем вскрике про жопу.

«Но я не вижу выхода», – тихо сказал Катин муж. Мы ехали по ночной Москве, прекрасной, осенней столице, в которой еще не был зафиксирован акт расторжения этого брака. «Я не вижу выхода...» – снова повторил он.  И где-то на двенадцатом этаже женщина, которая когда-то сказала ему «да», думала о том же самом.